Грядет Тьма

Пул Кейти Роуз

Беру отвернулась.

– Я принесла тебе еще кое-что, – сказала Эфира, стараясь говорить беззаботно. Она опустила руку в маленькую сумочку на поясе и достала стеклянную крышку для закупоривания бутылок, которую подняла с пола в комнате священника. – Я подумала, что ты сможешь использовать ее в браслете, который мастеришь.

Беру взяла крышку и повертела ее в руке. Она была похожа на маленький драгоценный камень.

– Ты же знаешь, что я не позволю ничему плохому случиться с тобой? – сказала Эфира, накрывая руку сестры своей.

– Знаю, – сглотнула Беру. – Ты всегда за меня волнуешься. Иногда мне кажется, что

это всё, чем ты занимаешься. Но, знаешь, я переживаю за тебя тоже. Каждый раз, когда ты уходишь туда.

Эфира постучала пальцем по щеке Беру, упрекая ее.

– Мне не навредят.

Беру провела большим пальцем по четырнадцати чернильным полосам на своем запястье.

– Я не это имела в виду.

Эфира убрала свою руку.

– Иди спать.

Беру подвинулась, и Эфира залезла в постель рядом с ней. Она лежала, прислушиваясь к ровному дыханию сестры, думая о переживаниях, которые Беру не озвучила. Эфира тоже волновалась такими ночами, как сегодня, когда чувствовала, как замедляется, а потом останавливается пульс ее жертв, когда она вытягивает из них последние капли жизни. Их глаза темнели, и Эфира испытывала сладкое, насыщенное облегчение, и в такой же степени глубокий, неизбежный страх от того, что, убивая монстров, она превращается в одного из них.

2

Хассан

ХАССАН ТЕРЕБИЛ СВОЮ ТУНИКУ, поднимаясь по Священной дороге. Слуга, у которого он ее одолжил, был выше ростом, и потому на фигуре Хассана она смотрелась несуразно. Юноша не привык к одежде, которую носили в Паллас Атосе. Ее длина и легкость заставили его тосковать по упругости хератской парчи, по одежде, которая застегивалась и закрывала грудь и горло.

Но он бы слишком выделялся в своем наряде, и все усилия, предпринятые для того, чтобы незамеченным выскользнуть с виллы тети, были бы потрачены впустую. Тем более он мог оказаться в опасности.

По крайней мере такую причину назвала тетя Летия, когда Хассан впервые попросился выйти за пределы ее дома на утесе.

– Ты прибыл в этот город ради безопасности, – продолжала она. – Свидетели не знают доподлинно, что принц Херата спасся от них в Назире, и я хочу, чтобы так и оставалось как можно дольше. У Иерофана есть влияние даже здесь. Я боюсь, что, если его последователи узнают, что ты сбежал… Они посчитают своей миссией доставить тебя к нему.

После двух недель таких споров Хассан решил взять дело в свои руки. Его тетя ушла в город на целый день, и юноша воспользовался этим шансом. Он собирался узнать, что произошло в его королевстве с тех пор, как он покинул его, – все, чего не знала его тетя или о чем не собиралась рассказывать.

День выдался теплым, и на Священной дороге бурлила жизнь. Оливковые деревья, эмблема Паллас Атоса, выстроились вдоль улиц из известняка от гавани до агоры [3] , а потом до самого храма Палласа, высшей точки города. Крытые галереи с колоннами уступали место магазинам, тавернам и общественным баням на другой стороне дороги.

Холодный мрамор и суровый известняк этого города заставляли Хассана тосковать по пышным краскам столицы Херата, Назире, – насыщенный золотой, теплая охра и кармин, яркий зеленый и синий.

3

Агора – рыночная площадь, обычно располагающаяся в центре города. На ней часто находятся главный городской рынок и правительственные учреждения.

– Эй ты! Стой!

Хассан замер. Он отошел от виллы всего на километр, и его уже поймали. Внутри его разгорелись сожаление и смущение.

Он понял, что обращались не к нему, когда обернулся на голос. Возле своей лавки стоял мясник, выкрикивая кому-то на улице:

– Вор! Стой!

Несколько людей остановилось, оглядываясь. Но один маленький мальчик продолжал бежать, и прежде чем Хассан успел что-то предпринять, мальчик врезался прямо в него.

Хассан споткнулся, но ему удалось поймать ребенка и удержать равновесие.

– Вор! Вор! – кричал мясник. – Это вор!

Хассан держал мальчика за плечи, осматривая его порванные штаны по колено и грязное лицо. Тот прижимал к груди пакет из коричневой бумаги. Его темные брови, волосы и бронзовая кожа безошибочно указывали на хератское происхождение – вот ребенок с родины Хассана. Хассан оглянулся на мясника, спешащего к ним с покрасневшим лицом.

– Думал, ты сбежишь, не так ли? – сказал мясник мальчику. – Тебе не понравится то, что делают с ворами в этом городе.

– Я не вор! – прорычал мальчик, высвобождаясь из хватки Хассана. – Я за это заплатил.

Хассан повернулся к мяснику.

– Это правда?

– Мальчишка дал мне всего пару монет, это даже не половина того, сколько стоит эта вырезка! – возмущенно сказал мясник. – Думал, я не замечу и ты сможешь смыться, а?

Мальчик покачал головой.

– Простите! Я думал, этого достаточно. Я посчитал, но здесь другие деньги, и я запутался.

– Кажется, это простое недоразумение, – сказал Хассан, примеряя самую дипломатичную улыбку. Он потянулся к своему кошельку с монетами, висящему на поясе. – Я доплачу разницу. Сколько?

Мясник посмотрел на мальчика.

– Три вирту.

Хассан отсчитал три серебряные монеты с изображением оливкового дерева Паллас Атоса и протянул их мяснику.

Тот фыркнул, сжимая монеты в кулаке.

– Вы, беженцы, думаете, что все время можете жить за счет благотворительности.

Хассан вскипел. Маленькая часть его хотела бы рассказать мяснику, кто он такой, публично отругать его за такие слова принцу Херата. Но вместо этого он ответил с застывшей на лице улыбкой:

– Ваша благотворительность всех нас вдохновляет.

Челюсть мясника дернулась, словно он не мог понять, смеется ли Хассан над ним или нет. Проворчав что-то и кивнув, он вернулся к своей лавке.

Как только мясник отвернулся, мальчик бросился прочь от Хассана.

Хассан поймал его за плечо.

– Стой. Мы еще не закончили. Тебя же не сбили с толку монеты, верно?

Мальчик пристально посмотрел на него.

– Все в порядке, – мягко сказал Хассан. – Уверен, у тебя были на то причины.

– Я хотел принести это маме, – сказал мальчик. – Рагу из ягненка – ее любимое блюдо. Но мы его не ели с тех пор… как покинули дом. Я думал, что если смогу приготовить его, то она почувствует, словно мы снова дома, и, может, не будет так много плакать.