Грядет Тьма
Шрифт:
– Ты в порядке? – спросила хератка.
Хассану понадобилось мгновение, чтобы понять, что вопрос адресован ему. Он повернулся к девушке и проследил за ее взглядом до своей руки. Она была покрыта засыхающей кровью.
– Это просто порез, – ответил он. Его злость подавляла боль, но, глянув на рану, он внезапно почувствовал головокружение. На смену буре его злости пришло тихое бурление. Он почувствовал, как подкрадывается головная боль.
– То, что ты сделал, было очень глупо, – сказала она. Одним грациозным движением она убрала изогнутый
Желудок Хассана сделал сальто.
– Я раньше не видела тебя в лагерях, – сказала она, склоняя голову набок.
– Я не беженец, – выпалил он. – Я здесь учусь.
– Студент, – повторила девушка. – Академос достаточно далеко отсюда, не так ли?
Хассана спасло от необходимости отвечать появление старого служителя.
– Эмир! – воскликнула девушка. – Ты не ранен?
Служитель отмахнулся от нее.
– Нет-нет, со мной все в порядке, Кхепри. Не нужно волноваться. – Он повернулся к Хассану. – Кажется, вы кое-что уронили. – Он протянул руку.
– Мой компас! – Хассан потянулся к нему.
– Я не мог не заметить, что у него особое устройство, – сказал Эмир. – Он указывает на маяк Назиры, не так ли?
Хассан медленно кивнул. Маяк был символом Назиры Мудрой, пророчицы, в честь которой назвали столицу Херата и чье пророчество привело к его основанию.
Отец передал ему компас на шестнадцатый день рождения. Он сказал, что знает, Хассан сохранит компас и, когда придет время, королевство тоже. К тому моменту Хассан уже потерял надежду занять трон после отца в качестве короля Херата.
– Не могу, – запинаясь, ответил Хассан отцу. – Я не… у меня нет Дара. Даже если ученые говорят, что еще есть время ему проявиться, мы с тобой знаем, что уже слишком поздно.
Его отец провел большим пальцем по маяку, вырезанному на компасе.
– Когда пророчица Назира основала этот город, ей пришло видение этого маяка, маяка знаний и разума. Она увидела, что, пока стоит маяк Назиры, род Сэйф будет править королевством. Твой Дар может проявиться завтра. Или никогда, – сказал он. – Но с Даром или без, ты мой сын. Наследник рода Сэйф. Если ты потеряешь веру в себя, компас приведет тебя к ней.
Слова отца все еще эхом отдавались в его голове, когда Хассан убрал компас и встретился взглядом с любопытным служителем. Горел ли в его глазах простой интерес или что-то большее, догадка? Узнал ли он Хассана?
– Назира? – спросила хератка. – Ты оттуда?
– Он принадлежит моему отцу, – ответил Хассан. Не ложь. – Он там родился.
Из-за мыслей об отце на сердце Хассана стало тяжело. Что бы тот сказал, если бы увидел, как Хассан сегодня отреагировал? Стыд накрыл его из-за того, как легко он позволил ярости взять верх.
– Я… мне нужно идти.
– Тебе нужно к целителю, – сказала хератка. – В лагерях есть парочка. Уверена, они будут рады осмотреть твою руку, особенно узнав, как ты…
– Нет, – отрезал Хассан. – Спасибо. Вы очень добры, но мне нужно возвращаться.
День становился прохладнее, и Хассан знал, что у него осталось меньше часа, прежде чем слуги тети пойдут звать его на ужин и поймут, что его нет в покоях. Ему нужно было время, чтобы вернуться и замаскировать свою рану.
– Ну, – тепло сказал служитель, – возможно, ты еще придешь.
– Да, – сказал Хассан, глядя на хератку. – То есть постараюсь.
Он поспешил прочь от храма, назад к Священной дороге. Но, добравшись до ворот, он повернулся и посмотрел на агору и временный лагерь у подножия храма Палласа. Позади него солнце опускалось в блестящее бирюзовое море, и Хассан уже видел, как зажигались первые лагерные костры, вспыхивая и посылая струи дыма в небо, словно молитвы.
3
Антон
ЧТО-ТО ПРОИЗОШЛО В САДАХ ТАЛАССЫ.
На улицах всегда становилось больше караульных, когда Антон проходил через ворота, отделяющие Нижний город от Верхнего. Но сегодня их было слишком много. Десятки караульных в голубой униформе, украшенной оливковым деревом, собрались вокруг таверн и общественных бань по сторонам площади Элия. Целый отряд с мечами на поясе стоял возле Талассы.
Антон протолкнулся через толпу перешептывающихся владельцев магазинов и других любопытных зрителей туда, откуда ему было видно группку людей в одинаковой оливковой форме, такой же как и на нем.
– Наконец ты здесь! – раздался веселый голос. Кто-то схватил Антона за запястье и потащил через толпу к внешней стене садов Талассы. – Ты выбрал ужасный день, чтобы опоздать на работу.
– Стой, Козима, – сказал Антон, моргая и глядя на коллегу-официантку. – Что происходит?
Козима затянулась своей сигариллой и выдохнула густой клуб валерианового дыма прямо ему в лицо, ее светло-карие глаза засветились.
– Произошло убийство.
– Что… здесь? – спросил Антон. – Гостя?
Козима кивнула, стряхивая пепел с сигариллы.
– Священника. Армандо Курио.
– Кого?
Она закатила глаза.
– Конечно же. Забываю, что ты не отсюда. Курио один из священников храма Палласа, но у него здесь другая репутация.
В садах Талассы нередко видели представителей духовного сана с определенной репутацией. Со дня основания города игорные дома и другие нечестивые заведения должны были находиться только в Нижнем городе, где жил Антон. Верхний город, где проживали священники и представители высших сословий, был предназначен для благочестия и набожности. Возможно, когда-то так и было. Но теперь священники, казалось, были заинтересованы только в обогащении и утолении своих собственных грехов, жажде роскоши в таких местах, как сады Талассы, – местах, где такие потребности скрывались под маской респектабельности.