Грязь кладбищенская
Шрифт:
“Встретимся с тобой возле «Плазы»”, – говорю. Иду домой. Бреюсь, моюсь, наряжаюсь, в порядок себя привожу. Даже ни капельки для храбрости не выпил. Слишком уж важна была для меня эта ясная улыбка юной непорочной души, без всякого злого умысла…
Прихожу к “Плазе” к семи. И вынимаю свои пять фунтов, чтоб купить ей коробку шоколадок. И шоколадки эти так тронули ее непорочную душу, что улыбка ее была, словно роза в первых лучах утреннего солнца. До чего же обидно, что сам я такой неотесанный!..
– Погоди-ка, я вот тебе зачитаю декларацию, с какой Эмон де Валера обратился к народу Ирландии:
“Народ Ирландии…”
– …Ты сам погоди, я тебе зачитаю воззвание, с которым Артур Гриффит
“Народ Ирландии…”
– …Я в тот вечер выпил дважды по двадцать да еще две пинты одну за другой. А потом пришел домой, прямой, как тростник испанский… Прямой, как испанский тростник, говорю тебе… Отогнал я от пестрой коровы теленка, что был при ней уже два часа, выгнал старого осла из овса у Куррина… И я же связал Томашина. Подвесил я ботинки над очагом и только собрался встать на колени, чтобы прочесть несколько молитв, как тут входит девочка. Сама почти не дышит: “Моя мама велит, чтоб ты шел сейчас же, – сказала она. – Папе опять родина в голову стукнула”.
“Дьявол его побери, нашел тоже время, – говорю. – Я как раз собрался помолиться. Теперь-то с ним какого черта приключилось?”
“Виски-самогонка”, – говорит.
Ну, я вышел. Он там уже ополоумел вконец, и никто в доме не мог его унять. Слабосильное племя, куда деваться. “Ну что, – говорю. – Давайте мне скорей веревку, покуда он не схватился за топор. Вы что, не видите, он уже на него косится…”
– Я это хорошо помню. Я как раз вывихнул себе лодыжку…
– …А игра была наша.
– Чего уж там ваша. Если бы мина не разворотила дом…
– “ … Я вымыл лицо туманом прохладным,Ветром волосы я расчесал…”Нет, это все еще неправильно, Куррин. В этой строчке что-то не ложится в размер. Погоди-ка, погоди:
“Я вымыл лицо туманом прохладным…”Это вот красиво, Куррин. Я уже использовал такой ход в “Золотых звездах”. Постой-постой… Теперь послушай, Куррин:
“Я вымыл лицо туманом прохладным,Ветрами волосы я расчесал…”Вот так отлично. Я знал, что в конце у меня все сложится, Куррин… Ты еще слушаешь?
“Я вымыл лицо туманом прохладным,Ветрами волосы я расчесал,Шнурки были радуги светом отрадным…”Постой, Куррин, постой… Эврика!..
“И пояс Плеяд штаны мне держал”.Я знал, что у меня сложится, Куррин. Послушай еще раз всю строфу…
– Разрази тебя дьявол, кончай ты людей изводить. Уже год тянешь из меня душу своими бессмысленными стихами. У меня и без того забот полон рот, прости, Господи: старший сын завел дружбу с дочерью Придорожника, и жена моя, надо полагать, задумала отдать ему большой кусок земли. Вдобавок ко всему я даже не знаю, кто прямо сейчас топчет мой овес: старый осел Проглота или скотина Придорожника…
– Твоя правда, Куррин. Какого же черта они не похоронили этого грязного мерзавца на Восточном кладбище. Ведь там похоронен Майк О’Донелл, который написал “Песню репы” и “Спор цыплят из-за зернышка овса”…
– И Большой Микиль Мак Коннали, что написал “Песню Катрины” и “Песню Томаса Внутряха”…
– И “Песнь котов”. “Песнь котов” – это прекрасное стихотворение. Уж тебе-то никогда такого не сочинить, мерзавец…
– …Шестью восемь – сорок восемь; восемью семь – пятьдесят четыре… Вы меня
– …Спаси нас, Господи, жаль, что они не отнесли мои бренные останки на восток от Яркого Города и не похоронили меня у храма Бреннана на Дивных Лугах с моими родичами… Там земля мягкая и гостеприимная; там земля уютная, словно шелковая; там земля добрая и ласковая. И смрад могилы там не смрад, и распад плоти не распад. Но там земля стремится к земле; там земля целует и обнимает землю; там земля сольется с землею…
– Опять у нее “сантименты”…
– Вряд ли встретишь женщину жизнерадостней, но вот как найдет на нее эта дурь…
– Вот уж правда, спаси нас, Господи! Да вот Катрина-то намного хуже. Как заведет про Нель и про Нору Шонинь…
– Ага. Тут Катрина совсем уже компас теряет. Прав был Бриан Старший, когда назвал ее женнет [40] …
– Неправ был Бриан Старший. Оныст. Совсем неправ…
– Это еще что такое? И ты тоже, что ли, вдруг против этого брюзги, Нора?..
– Оныст, он был неправ. Женнет – это очень культурное животное. Оныст, так и есть. У Верещаников в Баледонахи была женнет, когда я ходила в школу, давным-давно. И она ела хлеб с изюмом у меня с ладони…
40
Женнет, jennet (англ.) – низкорослая испанская лошадка.
– В школу ходила давным-давно! Нора Грязные Ноги ходила в школу! Хлеб с изюмом на Паршивом Поле! Божечки, горе горькое! Муред… Муред, ты слышишь, что тут рассказывает Нора Грязные Ноги, дочь Шона Малиновки? Ох, я лопну…
2
… Эй! Нора Шонинь!.. Нора Шонинь!.. Нора Грязные Ноги!.. Ты так и не бросила гнусную привычку сыпать вранье направо и налево и даже унесла ее с собой в могилу… Ну конечно, весь погост знает, что сам сатана – да отречемся мы от него! – дал тебе взаймы свой лживый язык, еще когда ты была грудным ребенком. А ты уж так научилась им пользоваться, что он его даже не стал и обратно просить…
А что до ста двадцати фунтов приданого за эту твою распустеху дочку – о, горе мне, горе… Женщина, у которой не нашлось и тряпки, чтобы прикрыть себя в день свадьбы, пока я не купила ей все, что полагается… Сто двадцать фунтов у Норы Грязные Ноги… Да отродясь не собрать было ста двадцати фунтов со всего вашего Паршивого Поля, пройди его вдоль и поперек, никогда. Паршивое Поле с лужами. Думается, вы теперь слишком хорошо зажили, чтоб уток доить… Шесть раз по двадцать фунтов… Шесть раз по двадцать блох! Да нет, шесть тысяч блох. Вот чего больше всего было в хозяйстве у Норы Грязные Ноги за всю жизнь. Святая правда, Норушка. Кабы блохи могли давать приданое, тогда тому дурачку, что женился на твоей дочери, Норушка, девять раз хватило бы на то, чтоб стать рыцарем. А уж блох-то она в мой дом принесла порядочно.