Грязная игра
Шрифт:
За открывшейся дверью обнаружился экстравагантный пентхаус. Моцарт доносился из динамиков такого качества, что на мгновение я предположил, что играют настоящие музыканты. Четырнадцатифутовые, от пола до потолка, окна открывали потрясающий вид на озеро и береговую линию к югу от отеля. Полы были сделаны из полированной древесины. Тропические деревья росли в горшках по всей комнате, вместе с яркими цветущими растениями, которые все вместе действовали на обоняние так, словно решили устроить цветочный эквивалент нападения при отягчающих обстоятельствах. Мебельные гарнитуры были
У лифта ждали ещё пять головорезов в чёрных костюмах с дробовиками в тон. Когда двери открылись, громилы взялись за пушки, хотя прямо в нас целиться не стали.
— Мадам, — сказал один из них, гораздо моложе остальных, — пожалуйста, назовите себя.
Мэб бесстрастно смотрела на них сквозь солнцезащитные очки. Затем, пренебрежительно повела бровью. Движение было настолько слабым, что вряд ли кто-нибудь из них его заметил.
Я хмыкнул, поднял руку и пробормотал:
— Infriga.
Я не вложил в заклинание много энергии, но её было достаточно, чтобы втолковать, что к чему: внезапно толстый слой инея с треском заискрился на нижней части тел головорезов, покрывая сапоги, дробовики и руки, которые их держали. Мужчины дернулись от неожиданности и тихо зашипели от дискомфорта, но хватку на оружии не ослабили.
— Леди не общаются с лакеями, — сказал я им, — и вам чертовски хорошо известно, кто она такая. Кому-то из вас, болванов, кто сохранил мозги, вероятно, надо бы пойти и сказать своему боссу, что она здесь, прежде чем она почувствует себя оскорблённой.
Молодой головорез, тот, что говорил, кинулся прочь, вглубь пентхауса, обходя стену из деревьев и цветов. В то время как остальные остались внешне бесстрастными, но чувствовали себя явно неуютно.
Мэб посмотрела на меня и спросила интимным шёпотом:
— Что это было?
Я ответил в том же духе:
— Не имею привычки убивать смертного, чтобы просто сделать замечание.
— Но ты был готов убить одного из моих сидхе по этой причине.
— Я играю на твоей стороне, но ты не с моего района, — ответил я ей.
Она посмотрела на меня поверх оправы своих очков, а затем произнесла:
— Брезгливые не становятся Зимними Рыцарями.
— Дело не в брезгливости, Мэб, — сказал я.
— Нет, — согласилась она. — Дело в слабости.
— Согласен, но я всего лишь человек, — произнёс я, снова повернувшись лицом к залу.
Взгляд Мэб задержался на мне, тяжёлый и холодный как снежный покров:
— Пока.
Я не вздрогнул. Просто иногда у меня бывают мышечные спазмы. Вот и всё.
Головорез, способный к человеческой речи, вернулся и был достаточно осторожен, чтобы не встретиться с кем-нибудь взглядом. Он поклонился до пояса в направлении Мэб и произнёс:
— Ваше Величество, следуйте за мной, я провожу вас к нему, но ваших охранников придётся оставить здесь.
Мэб не удостоила говорившего
Мы обогнули стену кустарника, за которую до этого убегал головорез, и обнаружили за ней искусно сделанный помост с тремя широкими ступенями. Окружающая его густая стена растительности создавала атмосферу уютной беседки. Дорогая мебель для гостиной была расставлена на помосте идеально для ведения беседы. Там-то и ждал нас тот, с кем у Мэб была назначена встреча.
— Сэр, — произнёс головорез. — Её Величество королева Мэб и Зимний рыцарь.
— Он не нуждается в представлении, — сказал человек с глубоким и звучным голосом. Я узнал его. Когда-то он был плавным и текучим, теперь же в нём появился намёк на шероховатость, как шёлк, скользящий по старому гравию.
Человек, поднявшийся со стула, был среднего роста и телосложения. Он был одет в чёрный шёлковый костюм, чёрную рубашку, и поношенный серый галстук. У него были тёмные волосы с серебряными росчерками, чёрные глаза, и двигался он с гибкой грацией змеи. Когда он посмотрел на меня, улыбка была на его устах, но не в глазах:
— Сколько лет, сколько зим, Гарри Дрезден.
— Никодимус Архлеоне. Мой удар улучшил твой голос, — произнёс я, подражая акценту Шона Коннери.
Что-то уродливое замерцало в глубине его глаз, а голос стал ещё грубее, хотя улыбка и не изменилась:
— Вы подошли ближе, чем кто-либо за очень и очень долгое время.
— Может, это признак приближающейся старости, — сказал я. — Допускаете промахи в мелочах, например, оставили язык этому головорезу. Вы подумали, что он чувствует — он ведь наверняка ощущает себя ущербным по сравнению с остальными.
Это сделало улыбку Никодимуса более глубокой. Прежде я встречал его банду прихлебателей, у них у всех были отрезаны языки.
Он повернулся к Мэб и поклонился в пояс более элегантно, чем это мог сделать я в подобной ситуации:
— Ваше Величество.
— Никодимус, — сказала Мэб с морозом в голосе, затем произнесла более нейтральным тоном: — Андуриил.
Никодимус не двигался, но его долбаная тень всё равно склонила голову. Независимо от того сколько раз я это видел, это действие всё ещё нервировало меня.
Никодимус был рыцарем Ордена Тёмного Динария, или точнее, вполне определённым рыцарем Ордена Тёмного Динария. Он владел одной из тридцати серебряных монет, той, что содержала суть падшего ангела Андуриила. Динарианцы были плохой новостью — главным образом потому, что хотя падшие ангелы сильно ограничены в возможности использовать свою силу, будучи стреножены и привязаны к смертному партнёру, они столь же опасны, как и всё, что бродит в тени, а объединившись с психами мирового класса, подобными Никодимусу, становятся на несколько порядков хуже. Никодимус, насколько я смог выяснить, творил злодеяния уже пару тысячелетий. Он был умным, безжалостным, упорным, и убивать людей было для него почти таким же пустяковым делом, как выбросить пустую пивную банку.