Грязная история
Шрифт:
Грабовенко быстрым шагом подошел к холодильнику, достал бутылку воды и припал к ее горлышку, заглатывая большими глотками, аж кадык заходил ходуном. Вот так! В активе появляется исчезнувшая, а потом чудом появившаяся пуля, которая точнехонько соответствует оружию Гущиной. И таинственные манипуляции с этой пулей почему-то вызывают дикую жажду у следователя Грабовенко В.П.
А он уже отдышался, поставил бутылку опять в холодильник и приветливо улыбнулся Турецкому. Глазки при этом у него были злые-злые. Вот чему еще не научился следователь, так это чтобы взгляд соответствовал улыбке.
— Удивляюсь вам, Александр Борисович, — между тем уже спокойным тоном заговорил Грабовенко. — Всего денек посидели, а уже, смотрю, и дело почти дочитали, и у эксперта дважды побывали…
— Я вчера еще ваше
Настроение у Грабовенко сразу испортилось. Куда и улыбка девалась. Он открыл рот, чтобы что-то спросить у Турецкого, но тот жизнерадостно продолжил.
— И у тренера Гущиной побывал, у Лагутина. И у одного свидетеля.
Лицо Грабовенко менялось прямо на глазах. Черты лица окаменели, и теперь он стал похож на каменную бабу из диких степей. А еще больше — на воинственного кочевника, который прищурил свой зоркий глаз, целясь в противника. Турецкий почувствовал, что возникшая неприязнь у них взаимная и решил от греха подальше продолжить чтение. Чтобы не встречаться взглядом с этим недобрым человеком. Мало ли что тот может прочесть в глазах Турецкого.
Остаток рабочего дня провели в молчании, которое прерывалось только телефонными звонками на столе Грабовенко да скрипом двери. Народ так и ходил туда-сюда, будто делать нечего. И что примечательно, на Турецкого посматривали с нарастающим любопытством. Словно ждали: а что такого выкинет этот столичный важняк, который целый день как нанятый читает пожелтевшие тома самого заурядного дела? Если бы после свершения справедливого суда подсудимая получила бы пожизненное, тогда понятно. Есть за что бороться. А тут каких-то неполных три года, да и те она уже давно отмотала. И вдруг такая рьяность!
Турецкий не сомневался, что коллеги Грабовенко уже в курсе, чье дело он так тщательно перечитывает.
12
Кирилл все никак не мог отойти после вчерашнего. Когда на его глазах Баул ударил ножом Галю, он был уверен, что следующая очередь его. Потому что Баулу свидетели вовсе ни к чему. И если бы не крик девушки, чтобы он бежал, Кирилл так бы остался стоять, как парализованный, дожидаясь своей очереди. Но Галя крикнула, и он очнулся, а дальше действовал как в тумане. Девушка бросила к его ногам кассету, он схватил, она крикнула ему: «Беги!» — он газанул с места и рванул вперед, едва успев оторваться от Баула. Первые секунды даже чувствовал холодок в позвоночнике, ожидая, что в его спину вонзится нож бандита. Кирилл до сих пор был уверен, что спасся чудом.
Ужасно жалко было Галю. Хорошая девчонка, добрая, как сестра ему была. И деньгами помогла, когда его портовая шпана ограбила и дневную выручку за пиццу отняла, и покормить могла, когда он не успевал поужинать, работая как заведенный. Жаловалась ему, что жизнь у нее никчемная, надоело телом своим торговать, но не решалась ничего менять в своей жизни. Так худо-бедно деньги водились, клиенты не всегда сволочами были, некоторые даже больше таксы отстегивали, когда она рассказывала, что всю семью кормит. При этом Галя так заливисто смеялась, что Кирилл смеялся вместе с ней. Правильно, клиентам надо лапшу на уши вешать, чтобы бабла не жалели.
Только когда речь о Боксере или Бауле заходила, она в лице менялась, боялись их. Каждого из них исчадием ада называла. Тогда уже Кирилл ее подбадривал, велел бросать все к черту и на корабль наняться горничной. Почему-то его предложение Галю не вдохновляло. Она лениво отвечала, что это очень сложно. Документы нужны, а Валерчик у нее паспорт забрал. А кто возьмет на судно горничной без паспорта? Кирилл ей и в милицию советовал обратиться, но она милицию боялась не меньше Баула. Говорила, однажды побывала в их руках. Лица запомнила. А вдруг к ним же попадет на прием? Они ее узнают и тогда неизвестно, чем еще все кончится. Бедная Галка, как же ее семья теперь? Там братья и сестры младшие, мамаша без тормозов, папаша алкаш… Так она ему рассказывала о себе, а ее сестра Нина поддакивала. Но обе при этом улыбались, даже странно. Чего веселого?
Кто ее теперь хватится, если только фамилия известна, а где родня — никто не знает. Может, ее паспорт Валерчик давно в море выбросил… И Нина с позавчерашнего дня на барже не появлялась. Почему-то на душе у Кирилла было нехорошо. Какое-то тяжелое предчувствие угнетало его. Что-то с Ниной неладно. Галя не стала даже разговаривать на эту тему, хотя Кирилл знал, сестры очень привязаны друг к другу. Правда, может, при чужом мужике, то есть клиенте, не захотела откровенничать. И клиент какой-то непонятный, стремный. Вроде и не бандит, а глаз цепкий, изучающий… А куда он подевался? Когда Галя с ним в свой номер зашла, не так много времени прошло. Кирилл быстро раздал пиццу, потом деньги пересчитывал, прошло не больше получаса. Не от него ли бежала Галя? «Ведь от него!» — вдруг оглушила его мысль. Просто так не стала бы она сигать в воду. Он же заметил, что одежда на ней мокрая была, волосы темными прядями висели, как сосульки… А на берегу ее уже поджидал Баул. Видно, они заодно — тот клиент, который вовсе не клиент, и Баул. От клиента она спаслась, а Баул ее настиг.
Кирилл вскочил со стула и забегал по комнате кругами. Как бы разобраться во всей этой дикой истории? Значит, пока он разносил пиццу, а это у него заняло минут двадцать, пока вернулся к своему мотороллеру и считал деньги, это еще минут десять, что-то у Гали произошло с тем мужиком. Пришлось ей от него сматываться, прыгать в воду. Почему нормально по трапу не сбежала? Значит, некогда было вдоль всего борта бежать, а потом по трапу. А море рядом, три прыжка по палубе — и борт. Проплыла, сколько смогла, он знал, что плавает она по-собачьи, совсем недавно научилась. В тех краях, где раньше жила, водоемов не было. Вылезла на берег, а там ее уже Баул поджидал, подстраховывал того мужика, сидя преспокойно в машине. И как только увидел Галю, поспешил за ней. А все дело в кассете. Иначе зачем бы она бросила ее Кириллу и крикнула: «Беги!» Боялась, что из-за этой кассеты и Кирилла не пощадит этот зверюга Баул…
Кирилл мысленно прокручивал сюжет прошлой ночи, и ему стало страшно. А ведь кассета теперь у него, болтается на веревке, он ее петлями развесил, чтобы поскорее просушить. Какая-то тайна есть в ней, если Галя в последние секунды не о жизни своей думала, а как бы кассету эту уберечь, не дать в руки Баулу. Кто знает, если бы она передала ее Баулу, может, и не пырнул бы он девушку?.. А может, все равно бы зарезал. Зверь Баул, исчадие ада… Может, дело не только в кассете, а в том, что она видела запись. И должна была умереть, чтобы тайну с собой забрать? Так решили бандиты и убили ее.
Кирилл проглотил комок в горле и тихо прошептал: «Бедная Галя…» Провел пальцем по ленте. Высохла уже. Можно сматывать на катушку. Раз уж она ему досталась, надо посмотреть, что там записано. Не зря же он тоже жизнью рисковал, на глазах Баула ноги уносил. Хорошо хоть тот не знает, где он живет. А то бы пришлось и отсюда сматываться. Из родного дома. Теперь и работу придется менять, опять искать что-то. Может, тоже в плавание отправиться, как отец когда-то плавал, пока не пропал… Не вернулся однажды из рейса. Никто не видел, что произошло ночью, когда он на вахте стоял… Кирилл с матерью пришли в порт встречать судно «Адмирал Нахимов», и вся команда уже сошла по трапу на берег, смешалась с праздничной толпой, где жены и дети с цветами встречали своих мужей и отцов, радовались, смеялись. А отца все не было и не было. Дядя Сережа с капитаном в сторонке о чем-то говорили, на них поглядывали. Кирилл видел их, а мать все на корабль смотрела, ждала. Потом подошли к ним и, пряча глаза, сказал капитан: «Упал в море ваш отец. Поздно хватились, только когда вахтенный пришел его сменить, а Степана уже не было. Тревогу подняли, весь корабль осмотрели, прожектора включили, по волнам шарили…» Дядя Сережа обнял их, заплакал. Отец Кирилла был его лучшим другом. И Кирюша тогда заплакал, а мать нет, совсем не плакала. Лицо стало чужое-чужое, только сказала: «Я знала, что когда-нибудь он не вернется. Боялась, что бросит меня, найдет в чужой стороне себе другую…. Лучше бы он меня бросил, но жив остался». Мать уже тогда два года как болела, все худела, таяла. Говорила мужу по ночам, когда он возвращался из плавания: «Зачем я тебе такая?» Кирилл все слышал, его кровать за ширмой стояла. А отец утешал ее, что, может, найдет и привезет лекарства такие заграничные, чудодейственные, поставит ее на ноги…