Грязная работа
Шрифт:
В Сан-Франциско Императора знали все.
Император улыбнулся:
— Любезно с твоей стороны, однако мы здесь в полнейшей безопасности. Ныне же мне потребно освободить подданного из сего гальванизированного узилища.
Старик наклонил мусорный бак, и Фуфел явился оттуда, фыркая и тряся головой, словно готов был оторвать задницу любому человеку или зверю, коему бы хватило безрассудства встретиться с ним на узкой тропинке (и оторвал бы — при условии, что человек или зверь ростом оказались бы по колено или ниже).
А у Чарли с ключом по-прежнему не получалось. Он давно знал, что замок надо менять, но тот вроде работал, если его немножко подрочить, стало быть, приоритетом смена замка так и не стала. Ну кому, блин, взбредет в голову, что однажды придется быстро убегать от гигантской птицы? Тут он услышал хриплый визг, обернулся… Уже не один, а два громадных ворона, обмахнув крышу, пикировали в переулок. Собаки выпустили по крылатым интервентам залп неистового лая, и Чарли вложил столько языка тела в ерзанье ключом в замке, что почувствовал, как в бедре надорвалась атрофированная танцевальная мышца.
— Они вернулись. Прикройте меня. — Чарли швырнул трость Императору и приготовился к удару, но едва палка легла в подставленную старикову ладонь, птицы сгинули.
Слышно было даже, как там, где они только что были, хлопнув, сомкнулся воздух. Собаки осеклись на полурыке; Фуфел заскулил.
— Что? — спросил Император.
— Что стряслось?
— Исчезли.
Император посмотрел на небо.
— Ты уверен?
— Пока да.
— Я видел две тени. Теперь уж точно видел, — сказал Император.
— Да, сейчас они были вдвоем.
— Что они такое?
— Понятия не имею, но когда вы взяли трость, они… в общем, пропали. Вы правда их видели?
— Уверен. Они были сродни злонамеренному дыму.
Ключ наконец повернулся в замке, и дверь на склад Ашера открылась.
— Вы должны зайти. Отдохните. Я закажу чего-нибудь поесть.
— Нет-нет, нам с бойцами надлежит длить наш дозор. Сегодня утром я решил выступить с декларацией, и нам потребно встретиться с печатником. Это вам понадобится. — Император вручил Чарли трость, словно передавал ему ключ от городских ворот.
Чарли потянулся было к ней, но передумал.
— Ваше Величество, я думаю, вам лучше оставить ее у себя. Я полагаю, вам она будет полезнее. — И Чарли показал подбородком на скрипучее колено старика.
Рука Императора не дрогнула.
— Я не преклоняюсь пред материальным, знаешь?
— Это я понимаю.
— Я твердо верю, что вожделенье — главный источник человеческого страдания, как тебе известно, и нет преступника подлее, нежели тот, кто возжелал материального.
— Я своим бизнесом управляю на тех же принципах. Однако же настаиваю — трость должна остаться у вас. Окажите мне любезность, если угодно?
Чарли поймал себя на том, что отчасти перенимает выспренние обороты Императора, словно перенесся к такому королевскому двору, где титулованное лицо отличают по крошкам в бороде, а королевская гвардия не пренебрегает вылизыванием собственных яиц.
— Ну, коли это любезность, соизволю. Прекрасная выделка.
— Но самое главное — она поспоспешествует вам в дозорах.
Вот теперь Император выдал вожделенье сердца своего — он широченно ухмыльнулся и прижал трость к груди.
— И впрямь красивая. Чарли, должен тебе кое в чем признаться, но прошу поверить мне, как человеку, кто вместе с сотоварищем своим только что свидетельствовал появленье двух гигантских теней в обличье воронов.
— Само собой, — улыбнулся Чарли, хотя еще минуту назад решил бы, что улыбка его затерялась где-то в ушедших месяцах.
— Не сочти сие низменным, но едва я коснулся этой трости, как ощутил, будто ждал ее всю свою жизнь.
И Чарли, сам толком не сообразив, почему, ответил:
— Я знаю.
А парой минут ранее в лавке Лили сидела, погруженная в думы. Думы у нее были не обычного свойства — не о мире, где все дураки, жизнь бессмысленна, а само житье — тщета, особенно если твоя мать забыла купить кофе. То была дума поособенней, и началась она, когда Лили явилась на работу и Рэй заметил, что сегодня ее очередь носить пылесосную тиару, более того — подчеркнул, что если тиара на Лили, то и пылесосить лавку должна Лили.
(Вообще-то ей нравилось носить тиару с фальшивыми брюликами, которую Чарли в приступе отъявленной буржуазной крадучести постановил надевать каждый день всякому, кто сметает пыль и пылесосит лавку, — и ни в какое иное время. Возражала она против пылесоса и метелки. Она чувствовала, что ею манипулируют, помыкают и пользуются вообще, — причем не в смысле наслаждений.)
Но сегодня, когда она убрала тиару, пылесос и наконец залила в себя пару кружек кофе, думы не прекратились — они излились в полномасштабный ангст, и тут Лили осенило, что ей все-таки надо будет прикидывать, что делать с колледжем-карьерой, поскольку, что бы там ни говорила «Великая большая книга Смерти», не она, Лили, избрана темным ставленником разрушенья. Блядь!
Она стояла на складе, озирая то, что накануне сюда навалил Чарли: обувь, лампы, зонтики, фарфоровые статуэтки, игрушки, пару книг, старый черно-белый телевизор и портрет клоуна, выписанный по черному бархату.
— Он сказал, что это барахло светится? — спросила она Рэя, стоявшего в дверном проеме.
— Да. И заставил меня все проверить моим счетчиком Гейгера.
— Рэй, на хера тебе счетчик Гейгера?
— Лили, зачем тебе серьга с летучей мышью в носу?
Лили проигнорировала вопрос и взяла вчерашнюю керамическую лягушку: теперь к земноводному скотчем крепилась бирка «НЕ ПРОДАВАТЬ И НЕ ВЫСТАВЛЯТЬ», выведенная аккуратным почерком их босса.
— И это одна из них? Вот это?
— С нее он и поехал, — обыденно произнес Рэй.
— Твоя инспекторша из школы пыталась ее купить. Тут-то все и началось.
Лили была потрясена. Она отступила к столу Чарли и села в скрипучее конторское кресло.
— Ты видишь, как что-нибудь светится или пульсирует, Рэй? Вообще когда-нибудь видел?
Тот покачал головой:
— У него сильный стресс — потерял Рэчел, один растит малышку. Может, ему надо как-то помочь. У меня, например, когда я покинул силы полиции… — Рэй умолк.