Грязные игры
Шрифт:
Но она молчала, и тогда он отнял руку от двери и взял Лауру за подбородок. Подчиняясь легкому нажиму, она подняла к нему лицо. Он заглянул в ее глаза и увидел в них такое же невысказанное, отчаянное желание, которое испытывал сам, и тогда он жадно прильнул к ней, впившись губами в ее шею и всем телом прижимая ее к двери. Они целовались яростно и настойчиво, забыв обо всем.
Этому поцелую предшествовал месяц мысленных ласк.
Юбка плотно облегала ее бедра, но Гриффу удалось стянуть ее. Потом он спустил с нее трусики до колен, и она сама освободилась от них, пока он сражался с
Она обняла его за голову и все время крепко прижимала к себе. Их поза не оставляла места для движений, но он раскачивался, стараясь, чтобы его мощные толчки были направлены вверх. Мысльо том, что они делают, сознание,что он опять внутри ее, еще сильнее разжигали его страсть. Угол, под которым соединились их тела, был идеален для нее. Каждым своим движением он доставал до ее эрогенной зоны. Они кончили одновременно. Это было потрясающе.
Бесконечно долго они стояли, прижимаясь друг к другу; их бурное дыхание громким эхом отдавалось в пустом доме, тела пылали жаром. Наконец он вышел из нее и осторожно поставил ее на пол. Она все еще обнимала его голову, а он прижимался губами к ее шее. Потом его губы медленно двинулись вверх, к ее подбородку, на несколько мучительных мгновений задержались над ее губами, прежде чем прижаться к ним. Ее губы раскрылись, впуская его язык.
Это был их первый настоящий поцелуй. Божественный поцелуй. Нежный, влажный и сладкий. Настойчивый. Очень сексуальный. Когда они наконец оторвались друг от друга, он уперся ладонями в дверь по обе стороны от ее головы и прижался своим пылающим лбом к ее лбу.
– Последние тридцать дней были самыми долгими в моей жизни, – его голос звучал хрипло. – Я жил в постоянном страхе, что ты позвонишь и скажешь, что мы больше не увидимся. Я боялся, что так никогда и не поцелую тебя.
Она прижала пальцы к его губам.
– Если мы будем разговаривать, мне придется уйти, – прошептала она. – Ты не можешь ничего говорить. Я не могу ничего слушать.
Он оттолкнул ее, собираясь вступить в спор, но выражение ее лица умоляло его о понимании. И он понял. Они должны были притворяться, что их ничего не связывает. Но каждый из них понимал, что это не так. Они не обманывали себя. То, что произошло между ними, не имеет отношения ни к зачатию ребенка, ни к чему-либо еще, кроме грубого желания. Но они не могли признаться в этом вслух. Она могла остаться с ним, только продолжая притворяться, что уступает требованию мужа.
Больше не сказав ни слова, они прошли в спальню и стали сбрасывать с себя одежду. Она успела снять туфли и стянуть через голову топик, а он уже разделся донага. Не желая ждать ни секунды, он вытянулся на кровати и притянул ее к себе, уложив рядом. Крепко прижав к себе, он обхватил ее затылок ладонью и целовал, пока они не задохнулись.
Он расстегнул ее бюстгальтер спереди. У нее были красивые, мягкие, естественные груди. Он обхватил ладонью одну из них и водил пальцем по соску, пока он не затвердел, а потом стал ласкать его языком. Когда он взял сосок в рот, она изогнулась и вскрикнула от наслаждения.
Нащупав ее руку, он потянул ее вниз. Он прерывисто вдохнул, когда ее пальцы сомкнулись вокруг его плоти, а затем ее большой палец, нащупав каплю влаги, стал медленными, сводящими с ума круговыми движениями втирать влагу в головку его члена, доводя почти до экстаза.
Обнаженная, она скромно лежала на спине, а ее сомкнутые бедра образовывали прелестный правильный треугольник в низу живота. Он наклонился, осторожно подул, а затем поцеловал влажные завитки волос и продолжал теребить их, пока ее бедра не раздвинулись. Тогда он опустил лицо между ними и стал медленно ласкать ее ртом.
Она сама приподняла колени и потянула его за волосы вверх, и вот он уже лежит на ней, а его плоть глубоко погрузилась в нее. В этот раз они любили друг друга медленнее, скорее чувственно, чем страстно. Почувствовав, что разрядка близка, он сжал ее лицо ладонями и заглянул в глаза, желая увидеть в них подтверждение, что это он, и только он занимается с ней любовью – и по одной-единственной причине.
Он потерял счет, сколько раз они любили друг друга в тот день, потому что это был один длинный акт, когда одна эротическая игра переходила в другую. Запретив себе разговаривать, они дали друг другу полную свободу действий.
Его губы вновь и вновь касались каждой черточки ее прекрасного лица. Ему было позволено гладить каждый дюйм ее кожи, целовать ямочки под коленями. Он проводил большим пальцем по ложбинке на ее спине, сверху вниз, до самых ягодиц, а потом прижимался щекой к ее пояснице.
С не меньшим любопытством она исследовала его большие руки, обводя вздувшиеся вены на их внутренней стороне, прихватывала ртом его искривленный мизинец. Похоже, ей нравились волосы у него на груди. Очень нравились. Она часто зарывалась в них лицом. Он наслаждался, чувствуя, как они шевелятся от ее дыхания, ощущая кончики ее пальцев, исследующие его пупок, чувствуя ее колено, упирающееся ему в пах, и ее влажный рот, ласкавший его так, что ему казалось, что он умрет от наслаждения.
Они тихо лежали, лениво гладя и целуя друг друга, как пресытившиеся любовники, когда она с грустью посмотрела на него и отстранилась. Он должен был отпустить ее. Ему так много хотелось сказать ей, но это было запрещено. Он хотел сказать ей, что любит – впервые за всю свою проклятую жизнь. Да, любит. Он любит ее.
– Боже, помоги мне, – прошептал он, обращаясь к стенам больничной палаты. – Я любил ее с самого начала.
Наверное, он спал. Его разбудило легкое движение воздуха. Он открыл глаза. В палате у двери стоял Коуч.
– Ты спал? – спросил он.
– Просто прикрыл глаза.
Помешкав, Коуч подошел к кровати Гриффа и окинул его взглядом, задержавшись на забинтованном плече.
– Как оно?
– Выживу. Чертовски болит.
– У них в больнице, что, нет обезболивающих?
– Мне дают, – Грифф поднял руку с иглой капельницы. – Но все равно болит.
– Серьезное повреждение?
– Хирург сказал, что пройдет без следа. Если пройду курс физиотерапии.