Грязный бизнес
Шрифт:
Он нажал на кнопку, и магнитофон заработал.
Говорил Коротышка.
– Все будет о'кей, не беспокойтесь. Для того мы и держим там этого парня, верно? Поэтому и платим ему. Так что пусть он обо всем позаботится.
Гиббонс остановил пленку и нахмурился. Позаботится о чем?
– А, вот куда ты запрятался, Катберт! Я всюду тебя разыскиваю.
Гиббонс оторвал взгляд от записей на столе и поднял голову. Он слышал голос этого, ублюдка, даже не снимая наушников. В дверях его кабинета, держа руки в карманах твидового пальто, стоял не кто иной, как Его Королевское Ирландство, Специальный Следователь Мак-Клири. Интересно,
– Можешь снять наушники. Я задержусь здесь на некоторое время. – Мак-Клири расстегнул пальто и пододвинул стул.
Гиббонс снял наушники и повесил их себе на шею.
– Что тебе надо? Я занят.
– Ты хочешь сказать, что я не занят?
– Поближе к делу, Мак-Клири. Мне дорого время.
– Конечно, дорого. Я бы даже сказал, время бесценно и... ограниченно.
– Это одна из твоих «остроумных» ирландских шуточек?
Мак-Клири сделал трагическое лицо.
– Мое сердце разрывается на части, как подумаю о твоей несчастной жене, коротающей свои дни в одиночестве, пока ее муж отбывает пожизненное заключение где-нибудь на другом конце страны.
Гиббонс заскрипел зубами от злости.
– Двигай отсюда, Мак-Клири. Ты мне сегодня не нужен.
– Должен ли я понимать это так, что ты находишься в заблуждении, будто бы не являешься таким же объектом специального расследования, как и твой напарник Тоцци?
– Что?
– Ты плохой актер, мой мальчик. Не пытайся притворяться передо мной. Сколько лет вы с Тоцци работаете вместе? Десять, по меньшей мере. Насколько мне известно, вы очень близки. Один, говорят, идет в туалет, другой вытирает руки. К тому же теперь вы еще и родственники. Совершенно естественно, что, если один из партнеров готовил хладнокровную расправу, второй должен, по крайней мере, догадываться об этом. Партнер не обязательно должен быть активным участником преступления, возможно, он оказывал пассивную поддержку. Скажем так: знал о том, что его напарник собирается совершить преступление, но ничего не сделал, чтобы остановить его.
Гиббонс в изумлении уставился на него.
– Мак-Клири, будь у тебя мозги, ты был бы просто опасен.
Ирландец прищелкнул языком.
– Катберт, я понимаю, что ты сейчас испытываешь. Но советую тебе и твоему напарнику насладиться последними днями свободного общения. Вы должны знать, что они сочтены.
Мак-Клири улыбался в ожидании реакции Гиббонса, но тот не собирался доставлять ему такое удовольствие. Он надеялся, что если этого придурка просто проигнорировать, то он уйдет.
– Хотя, если подумать, все может обернуться для тебя очень даже неплохо. Ты сможешь оставить службу, не затрудняя себя рапортом об отставке. Думаю, ты близок к тому возрасту, когда об этом уже подумывают. Могу понять, почему человек забывает несколько своих дней рождения. Тебе нечего стыдиться, Катберт. Все это совершенно понятно.
Гиббонс стиснул зубы. Больше всего на свете он ненавидел, когда его называли по имени и высказывались о его возрасте. Для всех знакомых он просто Гиббонс. И, хотя ему всего пятьдесят восемь, его возраст никого не касается. Он справляется со своими обязанностями не хуже любого другого агента и уж, конечно, гораздо лучше Мак-Клири, когда тот был сотрудником ФБР.
Гиббонс посмотрел на часы.
– Четверть двенадцатого. Не пора ли тебе в бар, Джимми?
Мак-Клири рассмеялся своим мелодичным ирландским тенорком и поднялся со стула.
– И в самом деле – мне пора. Но, прежде чем уйти, хочу пожелать тебе и твоей очаровательной жене, Катберт, счастливого Рождества. И будь уверен, мой друг, если результаты моего расследования окажутся неблагоприятными и ты угодишь в каталажку, я непременно буду время от времени заглядывать к Лоррейн, чтобы узнать, как она поживает.
С этими словами Мак-Клири покинул кабинет, но его противная ухмылка продолжала витать над столом Гиббонса, словно комариное облако.
Он будет заглядывать к Лоррейн, а, каково? Только через мой труп.
Он надел наушники и опять уставился в расшифровку, стараясь не думать о восторгах Лоррейн по поводу того, как этот говнюк читает наизусть том то ли Йетса, то ли Китка, то ли еще каких дерьмовых поэтов. Он принялся читать, но никак не мог сосредоточиться – он видел мысленно, как Его Королевское Ирландство приходит к Лоррейн, лебезит перед ней, словно пес, приносит ей цветы и коробки шоколадных конфет в форме сердца. И читает свои идиотские стишки.
Когда схлынула волна бешенства, Гиббонс осознал, что держится за рукоятку своего экскалибура – «кольта-кобра» 38-го калибра, с которым он не расставался с самого первого дня работы в Бюро. Он опустил руку. Было бы оскорбительно для столь благородного оружия пристрелить из него Мак-Клири. Даже резиновая дубинка и та для него слишком хороша.
Он заставил себя сосредоточиться на открытой перед ним странице, выискивая нужное место, чтобы снова запустить пленку. Но неожиданно его взгляд остановился на фразе, которая показалась ему странной. В конце страницы он заметил слово «наркотик» и прочитал всю строчку: «Как насчет большого наркотика? Прибывает?» Вероятно, эти слова принадлежали Саламандре. Гиббонс поморщился – что-то здесь не то.
Он вернулся на середину страницы, чтобы прочесть весь разговор, предшествовавший этой фразе.
Коротышка. На днях я отправил двадцать шесть расчесок. Как только наш человек получит свои расчески, он пришлет нам шампунь. Тамошние ребята получат несколько флаконов – ты понимаешь, за расчески, – а мы получим все остальное.
Саламандра. Хорошо-хорошо.
Коротышка. Теперь-то он доволен? Человек оттуда. Я слышал, он был недоволен.
Саламандр а. Не беспокойся, ты ему очень нравишься. Nostro santo, наш святой, вот кто бесит его.
Коротышка. А он не перестанет поставлять нам товар, ну ты знаешь – шампунь?
Саламандра. Нет-нет, не беспокойся.
Коротышка. Хорошо.
Саламандр а. А как насчет большого наркотика? Прибывает?
Коротышка. Не сейчас. Возможно, скоро. Я надеюсь.
Саламандра. Я тоже надеюсь. Я люблю большой наркотик. Мне нравится, как он выглядит.
Гиббонс не поверил своим глазам. За годы работы он прочел тысячи расшифровок, прослушал сотни записей. Он знал, как разговаривают эти парни. Они никогда не называют наркотики наркотиками. Всегда как-нибудь иначе: рубашки, штаны, ботинки, сыр, колеса, оливковое масло, шампунь, расчески, полотенца – как угодно, но не своим собственным названием. Тот, кто расшифровывал эту пленку, должно быть, ошибся. Гиббонс сверил номера на полях расшифровки и на пленке и перемотал пленку до того места, где Саламандра должен был сказать «большой наркотик».