Гудериан
Шрифт:
Вследствие этого в течение всего 1942 года, несмотря на согласованную очередность приоритетов, установленную в январе, Гитлер, как и следовало ожидать, отошел от нее. Случайные упоминания о новой угрозе или идее могли стимулировать новую волну страхов. Результатом оказывались дискуссии о сонме контрпроектов, некоторые разумные, но большинство отличались фантастичностью и бессмысленностью, и их реализация нанесла бы значительный вред.
И все же благодаря чуду и здравому смыслу тех немногих, кто прилагал титанические усилия, главная программа продолжала реализовываться и улучшаться. На фронт начали поступать боеспособные танки. Но в октябре танков Т-IV катастрофически не хватало. Ужасающая неразбериха в промышленности, приводившая к растрате сил и средств, усугублялась еще и тем, что приходилось выпускать множество различных типов самоходных установок. Было испробовано невероятное количество вариантов, в том числе и с удвоенной толщиной брони. Продолжалась работа над танком весом свыше 100 тонн, и поговаривали о каком-то кошмарном монстре, который должен был весить около тысячи тонн. Шпеер провел на удивление успешную реорганизацию промышленности, однако
В «Воспоминаниях солдата» Гудериан пишет: «…немногие проницательные люди в военном окружении Гитлера начали искать кого-то, кто смог бы даже в этот поздний час спасти нас всех от надвигающегося хаоса. На письменном столе Гитлера оказались мои довоенные работы. Фюрера убедили прочитать их.
Затем ему предложили вызвать меня. В конце концов, этим людям до такой степени удалось преодолеть недоверие Гитлера ко мне, что он согласился выслушать меня хотя бы раз». Сначала имена офицеров, выдвигавших Гудериана, окутывает некоторая тайна, но запись в дневнике начальника НРА от 28 февраля 1943 года – кстати, теперь вместо Бодевина Кейтеля им стал Шмундт, – проясняет все:
«Начальник НРА уже в течение некоторого времени рекомендовал фюреру генерал-полковника Гудериана, обосновывая это тем, что тот один из его самых преданных сторонников в генеральном штабе. В ходе долгих дискуссий 25 и 26 февраля фюрер убедился, что может доверить этот ответственный пост генерал-полковнику Гудериану».
Помощь оказал и генерал Энгель, но главная заслуга принадлежала Шмундту, преуспевшему в том, что в 1941 году не удалось фон Белову. Гудериан прав, когда говорит, что убедить Гитлера вернуть его было очень трудно. В фюрере глубоко укоренилось недоверие к любому, кто осмеливался бросать ему вызов, и полностью рассеять это недоверие было невозможно. Однако Гитлер был способен надеть маску всепрощающего вождя, если это служило его целям: так в 1938 году во время кризиса, вызванного отставкой Фрича, он уволил Рундштедта, а в 1939 году вернул его. В 1942 году он простил того же Рундштедта за опрометчивость, проявленную в 1941 году. Тем более, теперь фюрер нуждался в чем-то более существенном, нежели обычные советы. Провалы операций, которыми руководил он лично, поколебали его уверенность. Интуиция подвела его. Гитлеру требовались независимые исполнители. На Восточном фронте, чтобы остановить продвижение советских армий по Украине, он сразу же предоставил необычную свободу действий Манштейну. 20 февраля, когда у русских кончилось горючее, Манштейн нанес им поражение у Харькова и заставил опять сдать город.
В тот же день Гудериан, предварительно сообщивший Шмундту условия своего возвращения – он хотел, чтобы для него учредили пост главного инспектора бронетанковых войск, – встретился с фюрером. Гудериан уловил неопределенность в настроении Гитлера. Он пишет, что фюрер сказал ему: «С 1941 года наши пути разошлись: в то время случились многие недоразумения, о чем я сильно сожалею. Вы мне нужны». Возможно, в тревожный момент этот один из самых неискренних политиков говорил правду. В равной степени вероятно, что ему опять удалось завоевать доверие Гудериана, зная, что человека, которого до этого не удавалось убедить, теперь можно уговорить помочь только проявлением теплых чувств.
В результате этой встречи и серии переговоров с ответственными лицами Гудериан составил проект документа, дававшего ему те полномочия, в которых было отказано в 1938 году, и подал на подпись фюреру. В первом параграфе Гитлер должен был заявить, что генерал-инспектор «…несет ответственность передо мной за будущее развитие бронетанковых войск в том направлении, которое превратит их в решающее оружие, позволяющее одержать победу в этой войне. Генерал-инспектор находится в моем непосредственном подчинении, имеет статус командующего армией и является старшим по команде в танковых войсках». Согласно этому документу, Гудериан отвечал за организацию и боевую подготовку не только в частях сухопутных сил, но и в некоторых подразделениях люфтваффе и войск СС. Решение технических вопросов потребовало тесного сотрудничества с Альбертом Шпеером. На повестку была также поставлена задача создания новых соединений и тактической доктрины. Ему было поручено командовать всеми резервными частями мобильных войск, включая учебные подразделения и училища, располагавшиеся в пределах самого Рейха.
Эта программа Гудериана во многом схожа с документом, составленном Перси Хобартом в Англии осенью 1940 года, когда английская армия после Дюнкерка находилась в таком состоянии, как и германский вермахт после Сталинграда. Хобарт предложил Уинстону Черчиллю учредить должность командира королевским бронетанковым корпусом, по своему статусу равную должности советника армии и с такими же полномочиями, каких добивался Гудериан. Самые авторитетные генералы Черчилля – Дилл и Брук (оба – артиллеристы) восстали против этой идеи. Премьер-министр не был готов к тому, чтобы отмести их возражения так, как это сделал Гитлер, хотя позднее он выразит сожаление, что не сделал этого. В результате, в Англии сложилась система, похожая на ту, что Германия имела в 1938 году. Кроме того, между Хобартом и Гудерианом имелась разница в подходах. В то время как Хобарт считал себя неподходящим для роли главного организатора (в связи со своим некоммуникабельным характером), Гудериан никогда, ни на миг не сомневался, что только один он может выполнить эту задачу, несмотря на противодействие недоброжелателей. После войны он так писал об
Настояв на привлечении к этой работе офицеров с фронтовым опытом, Гудериан осуществил на практике то, что неоднократно предлагал ОКВ и ОКХ, чьи старшие штабные офицеры, по его мнению, безнадежно отстали от жизни, поскольку с 1918 года не находились на строевой службе. Начальником своего штаба Гудериан назначил полковника Вольфганга Томале – «танкиста душой» и чрезвычайно способного штабиста. Их сотрудничество было чрезвычайно эффективным, гораздо более эффективным, чем принято считать. Разделение обязанностей было четким. При назначении Гудериан с усмешкой сказал: «Один из нас должен находиться в разъездах, а другой – руководить штабом. Я буду ездить!» Совершенно очевидно, что Гудериан рассматривал свое назначение в более широком смысле, чем кто-либо другой. После войны, в беседе с американцами он сказал, что «…считал своей задачей понять изнутри характер своих начальников и сослуживцев и оперативно вносить предложения, основанные на собственном опыте пребывания в войсках, как того требовали обстоятельства». Штаб Гудериана разместился в непосредственной близости от ставки фюрера и резиденции начальника генерального штаба, чтобы он мог поддерживать связь с командованием вермахта и сухопутных сил. А вот штаб Томале находился на Бендлерштрассе в Берлине, где тот развернул кипучую деятельность, с энтузиазмом работая на человека, о котором отозвался как о «лучшем и наиболее ответственном генерале Германии».
Следует учесть, что речь идет о человеке, страдавшем от серьезных проблем со здоровьем, хотя этот фактор по отношению к Гудериану нуждается в проверке. Болезни, причинами которых были крайнее истощение сил и упорное стремление остаться в строю, несмотря на последствия, отрицательно сказались на деятельности многих военачальников и государственных деятелей. Так было в прошлом и точно так же будет в будущем. Хью Летанг в своем труде «Патология лидерства» пишет, что Гудериан страдал сердечной недостаточностью, отмечая при этом, что: «Истощение физических и духовных сил – типичная судьба почти всех честолюбцев, идеалистов или слишком добросовестных людей. Эта участь редко постигает хитрых, ленивых и ловкачей… которые, пускаясь во все тяжкие, могут избежать этого состояния». Читателю предоставляется свобода судить о том, к какой категории следует отнести ипохондрика Гудериана, однако оснований для предположения, что проблемы с сердцем были вызваны родом его деятельности, практически не имеется. Гудериан обычно испытывал коллапс после продолжительного выступления на каком-либо совещании, когда он превосходил самого себя. Возможно, это состояние являлось результатом того, что все предыдущие десятилетия он буквально сгорал на работе, и это привело к усиленному выделению желчи. Однако к этому времени раздражительность, сопутствовавшая его политике «абсолютной откровенности», стала частью характера Гудериана. Его старший сын, который был очень близок к отцу, считает, что сердечная болезнь не имела большого значения, и так же полагает, что отец, в любом случае, просто исполнял свои обязанности, каким бы ни было состояние его здоровья. Между прочим, смерть Гудериана не явилась результатом сердечного заболевания.
Неделя, даже чуть меньше, напряженной работы, и Гитлеру были представлены основные направления политики в области разработки новых типов танков и перестройки танковых войск. Ключевой нотой являлась рационализация. Все фантастические проекты были заморожены. Отказались и от чрезвычайного плана прекращения производства Т-IV и Т-III до начала выпуска «Пантер» и «Тигров». Было пересмотрено штатное расписание танковых дивизий с учетом поступления новой техники и сделана попытка помешать созданию танковых дивизий люфтваффе и войск СС. В то время, как армейские танковые дивизии должны были иметь только по 190 танков, в основном T-IV, эсэсовские дивизии имели свыше 200 танков. Однако из этой попытки так ничего и не вышло: война и нацистская анархия помешали унификации.
Гудериан решительно поддерживал постановку на вооружение длинноствольных 75-мм и 88-мм орудий. Для него были приемлемы почти любые образцы оружия, лишь бы те были более мощными и современными. Так, на бронетранспортерах были установлены 20- и 75-мм пушки – результат поездок на фронт и бесед с солдатами и офицерами. Ожесточенная перепалка разгорелась из-за штурмовой артиллерии. Теперь Гудериан и сам убедился в необходимости этих машин и желал только унификации их конструкций, чтобы не пострадало производство танков. Он совершенно справедливо полагал, что танк с вращающейся башней гораздо более мощная система оружия, способная решать любые задачи, в отличие от машины с пушкой, имеющей ограниченный угол поворота по горизонтали. Вместе с тем он хотел подчинить себе и штурмовую артиллерию. Однако если в отношении унификации конструкций удалось настоять на своем, то в остальном он натолкнулся на значительные трудности.