Гудериан
Шрифт:
Это была, как он писал в «Воспоминаниях солдата», «последняя битва, которую мне суждено было выиграть». Наступление, предпринятое Венком 16 февраля, вначале развивалось успешно, но 17 февраля Венк получил в автомобильной аварии серьезную травму, и наступление выдохлось. Преемник Венка, генерал-лейтенант Ганс Кребс не обладал необходимыми качествами. Ему не хватало опыта пребывания на высоких командных должностях и мужества в отстаивании перед высшим начальством собственной точки зрения, т. е. он принадлежал именно к такому кругу послушных исполнителей, каких предпочитал держать при себе Гитлер. Для Бургдорфа, таким образом, Кребс был естественным выбором. Потеря Венка явилась для Гудериана тяжелым ударом, хотя, по большому счету, она уже не могла оказать решающего влияния. Такие редкие удачи, как прикомандирование Венка к Гиммлеру, которые он мог записать на свой счет, были эфемерными. Ему всегда приходилось вести борьбу против принятия мер, которые будут иметь отрицательные последствия, вместо того, чтобы самому инициировать конструктивные меры. Однако зрелище, когда начальник генерального штаба сухопутных сил, наконец, противопоставляет ярости фюрера еще большую ярость,
Действуя в соответствии со своими выводами о том, что война проиграна, Гудериан в сотрудничестве со Шпеером предпринял попытку свести до минимума для населения Германии отрицательные последствия боевых действий на территории рейха. С целью быстрейшего заключения мира он также начал искать союзников среди высших сановников. Усилия Шпеера по саботажу программы уничтожения промышленности, разработанной по приказу Гитлера, принесли определенные плоды, однако сведенные почти на нет противником, который бомбил, обстреливал и жег все подряд, без разбора. Попытка Гудериана помешать взрыву мостов и коммуникаций также была обречена на провал. Потерпели крах и его усилия на дипломатическом поприще, весьма красноречиво характеризующие правительственные круги и его собственное отношение к власть предержащим, резко критическое и даже враждебное.
25 января Гудериан имел приватную встречу с министром иностранных дел, Иоахимом фон Риббентропом, которому подробно описал безнадежную военную ситуацию и предложил вместе пойти к Гитлеру и потребовать начать переговоры о заключении перемирия. Риббентроп не осмеливался предстать перед фюрером с подобной просьбой. Более того, попросив Гудериана не сообщать об их разговоре Гитлеру, сам тут же написал фюреру меморандум о произошедшем. Гудериан прокомментировал это так: «Тем лучше». Еще один скандал в числе многих. С отчаянным безрассудством, изо дня в день при любой возможности он резко критиковал Гитлера и его систему, а также вступался за армейских офицеров, несправедливо пониженных в чине за какую-нибудь мелкую оплошность. Это была откровенная критика рейха, построенного Гитлером; личная судьба Гудериана больше не волновала. Лояльность по отношению к сражавшимся солдатам и офицерам – вот что теперь было для него на первом плане.
Сцену театра военных действий окутала фантасмагория кошмара. В феврале линия фронта приблизилась к Рейну, а в начале марта союзники кое-где уже вышли на правый его берег. На Востоке русские захватили половину Пруссии и создали угрозу Берлину, в немалой степени благодаря некомпетентным действиям Гиммлера. Дейпенгоф уже давно находился на оккупированной территории, и лишившаяся крова Гретель теперь жила у мужа в Цоссене, где располагался штаб ОКХ. Здесь она разделила с ним последние удары судьбы – отстранение от должности начальника генштаба сухопутных сил и мощнейший бомбовый налет союзной авиации, состоявшийся 15 марта. Во время этого налета был ранен Кребс.
16 февраля Гиммлер, предвидя дальнейшее ухудшение положения на фронте, обороняемого его группой армий «Висла», и угнетенный пониманием, что совершенно не годится на роль военачальника – кстати, это опровергало тезис Гитлера о том, что каждый может манипулировать армиями, – слег в постель, сославшись на грипп. Его начальник штаба обратился к Гудериану с просьбой: «Вы не можете освободить нас от нашего командира?» Тот ответил, что это дело СС. Тем не менее, Гудериан посетил Гиммлера в санатории, где тот лечился, и предложил ему отказаться от командования группой армий «Висла». Гиммлер был не готов к такому повороту дел, однако согласился с предложением Гудериана поговорить от его имени с Гитлером. Решив ковать железо, пока горячо, Гудериан явился к Гитлеру и предложил освободить сильно перегруженного разными должностями Гиммлера от должности командующего группой армий «Висла» и назначить на его место одного из лучших германских генералов, генерал-полковника Готтарда Хейнрици, командующего 1-й танковой армией, находившейся в Карпатах. Гитлер согласился с видимой неохотой. Он предпочел бы одного из своих подхалимов, однако Гудериан настал на своем, и 20 марта назначение Хейнрици состоялось.
Тем временем Риббентроп втайне последовал предложению Гудериана, сделанному ранее, и через своих эмиссаров начал прощупывать возможности заключения сепаратного перемирия с западными союзниками, через посредников уведомив об этом Гудериана, а тот. пытался найти подход к Гиммлеру. Участие последнего придало бы этим усилиям больший вес. Эту попытку Гудериан предпринял 21 марта, но безрезультатно, так как Гиммлер, как обычно, увильнул от разговора на опасную тему. Гудериан ошибался, полагая, что с этим человеком ничего нельзя было поделать. Гиммлер, подстегиваемый инициативой Гудериана, собирался затеять собственную игру и через несколько дней попытался установить контакты с Западом через шведских посредников. Уилер-Беннет называет усилия Гудериана по выводу Германии из войны «нерешительными» и пишет, что «…сам Гудериан не был готов сделать это предложение Гитлеру». В связи с этим возникает вопрос, почему Гудериан не пошел на этот шаг. Американцам после войны он сказал, что ему запретили, однако подобного ответа недостаточно. Истину, видимо, следует искать в недавней истории, и она не имеет
Неугодным оказывался всякий, кто хоть как-то намекал, что война проиграна. В их число, помимо Гудериана, попал Шпеер, когда-то бывший любимец Гитлера. Он написал об этом без обиняков в докладе, адресованном фюреру. Закон и порядок рассыпались в прах. Тем не менее, Йодль неожиданно для Гудериана встал на его сторону, когда тот выступал против намерения Гитлера отказаться от соблюдения положений Женевской конвенции о ведении войны. Несмотря на то, что Гитлер связывал поражение в войне с гибелью германской нации, считая ее закономерной и неизбежной, и не скрывал этого, Гудериан и подавляющее большинство сотрудников генерального штаба, как и почти весь народ, покорно дали подвести себя к краю пропасти, куда и столкнул их фюрер. В своей покорности они были слепы и глухи. Так, например, министерство пропаганды сумело убедить Гудериана выступить 6 марта в радиопередаче, в которой он отверг обвинения русских, утверждающих, что немцы совершали преступления против человечества, имея в виду лагеря уничтожения с газовыми камерами, обнаруженные наступавшими советскими войсками. Гудериан сказал: «Я сам воевал в Советском Союзе, но никогда не замечал газовых камер или чего-либо в этом роде». Однако большинство таких лагерей находились на германской или польской земле. Отрицая, что видел эти места, Гудериан был вполне искренен. Скорее всего, он также не догадывался и о геноциде, ставшем орудием осуществления расовой политики нацистов. Те, кто создавал концлагеря и распоряжался там, позаботились, чтобы расположить их в недоступных уголках. Распространение слухов о них сурово каралось. Очень эффективно действовала цензура в средствах массовой информации, а также тщательнейшая сортировка и изоляция друг от друга различных групп населения, распространившиеся на административную и военную машину. Это помогало сводить до минимума количество людей, знавших о происходящем. Зачастую о лагерях смерти не знали даже те, кто жил поблизости. Тем не менее, в силу своего положения Гудериан должен был знать хоть что-нибудь. Например, фон Барзевиш утверждал, что ему стало известно о существовании концлагерей еще в 1939 году, и это заставило его отвергнуть национал-социализм и обратить свой взгляд в сторону сопротивления. Если так, то вряд ли он мог не упомянуть об этом, когда пытался убедить Гудериана присоединиться к сопротивлению во время четырехчасового разговора, состоявшегося между ними 18 июля 1944 года. Возможно, Гудериан просто не мог этому поверить, поскольку подобное выходило за рамки воображения нормального человека.
В конце совещания, состоявшегося уже после обращения Гудериана к Гиммлеру, Гитлер попросил начальника генштаба остаться и предложил ему взять четырехнедельный отпуск по болезни. «Я вижу, с сердцем у вас опять неважно», – сказал фюрер. Гудериан отказался, сославшись на то, что у него не осталось подходящего заместителя после того, как получившие ранения Венк и Кребс выбыли из строя. Похоже, речь шла о немедленном устранении Гудериана с должности. Во всяком случае, сам Гудериан о своем внутреннем предчувствии ничего не говорит. Однако вполне резонно предположить, что Гитлер, осведомленный о маневрах Гудериана за его спиной, почувствовал, что начальник генерального штаба сухопутных сил приобретает все большее влияние, и решил положить этому конец. Ссылки на плохое состояние здоровья к тому времени стали стандартным предлогом для освобождения от должности людей, потерявших доверие фюрера. Кстати сказать, здоровье самого Гитлера сильно пошатнулось. Налицо была физическая и умственная деградация, повлиявшая на его способность давать правильную оценку ситуации. На совещании 23 марта начальник управления личного состава вермахта Бургдорф поднял вопрос о будущем Гудериана, показывая этим, что спешит и что у него есть кандидат на эту должность. И опять никакого решения не было принято, так как врачи не признали пригодными для работы ни Венка, ни протеже Бургдорфа, Кребса.
В тот день на Западе союзники крупными силами форсировали Рейн, а на Востоке 9-я армия под командованием генерала Буссе начала наступление с целью прорвать блокаду крепости Кюстрин. Это наступление провалилось и стоило больших жертв. По словам Хейнрици, которые приводит Корнилиус Райан в своей книге «Последняя битва», Гудериан настаивал на еще одной попытке. Гитлер также хотел повторения наступления. Когда Хейнрици высказал предположение, что было бы результативнее, если бы осажденные сами пошли на прорыв, «Гудериан пришел в ярость и закричал: «Необходимо атаковать во что бы то ни стало». 27-го марта немцы опять пошли в наступление и наконец пробились к Кюстрину, причем солдаты проявили чудеса самопожертвования, хотя через несколько часов русские, многократно превосходившие немцев в артиллерии и танках, ликвидировали этот прорыв. На Западном фронте американцы в это же время взяли Франкфурт-на-Майне и вместе с французами и англичанами почти беспрепятственно продолжали продвигаться вглубь Германии.
Гудериан утверждает, что выступил против последней попытки деблокировать Кюстрин, и на совещании 27-го марта Гитлер резко критиковал как сами войска, так и их командующего Буссе. Гудериан собрал неопровержимые доказательства, что было сделано все возможное, и написал об этом рапорт. Очевидно, он уже почувствовал, что кресло под ним зашаталось, и изо всех сил старался удержаться на своем посту. Стремясь добыть побольше информации, Гудериан попросил разрешения на поездку на фронт, чтобы лично ознакомиться с положением дел.