Гуль
Шрифт:
Заскрипели тормозные колодки, открылась дверь УАЗа, на асфальт спрыгнул полицейский.
— БЕГИ, ТИМА! — заорал бешенным голосом Марк.
— Куда я побегу?.., — пробормотал я. — У меня нога… Хотя… Да похер!
Сигналом к действию послужило сердце. Перепуганное оно колотилось с бешенной скоростью, словно заведенный и разогретый мотор суперкара. Проколота шина? Насрать! Жми на газ! И я нажал…
Первые несколько шагов были очень болезненными. Нога плохо слушалась, но страх всё это перекрывал.
— Стой! — крикнул полицейский. — Стоять!
В разогретый двигатель организма я впрыснул адреналиновую закись азота и ворвался
Нога пульсировала, шлепала по голени мокрая калоша. В животе всё сотрясалось и урчало, собирались газы. Я походил на взболтанную бутылку газировки — приоткрой пробку и содержимое вырвется наружу фонтаном из пены и брызг.
— Стой! — крикнул полицейский, и его командный голос ещё больше меня испугал.
Лес впереди редел, за ним начиналось поле. Туда мне точно нельзя. Я сделал крутой крюк направо и побежал вдоль дороги. Во всяком случае мне так казалось. Полицейский замешкался, и луч фонаря долго не мог меня найти, а когда нашел, я оторвался метров на пятьдесят. Клочок придорожного леса теперь заканчивался и впереди. Я провалился в яму, не выдержал дополнительную нагрузку на раненную ногу и полетел кубарем. Поднялся, стряхнул с лица песок и обнаружил, что упал, выскочив на лесную дорогу. Она поросла с обеих сторон и посредине, но две песчаные борозды были вполне проходимыми. Выбора нет. Я вскочил и помчал по дороге.
Полицейский нагнал, и теперь луч фонаря надежно держал меня в тисках, зато освещал дорогу.
— Стой, засранец, хуже будет! Впаяю сопротивление при… бл*ть!
Обернувшись, я заметил, что полицейский остановился, а луч света из фонаря освещает полосу у самой земли. Он зацепился за ветку и выронил фонарь. Я втопил, что было сил, проскочил стометровый открытый участок, пролетел мимо указателя с названием какой-то деревеньки и шмыгнул в ближайший двор.
Полицейский выдохся. В отличие от меня, его не гнал дикий страх и адреналин. Я спрятался за покосившимся сарайчиком и медленно отступал вглубь деревни, продолжая отслеживать полицейского. Это было не сложно. Он сам себя подсвечивал.
Через дыру в заборе я перебрался на соседний участок, а от него двинул в сторону и перелез на второй ряд домов. В нос ударил запах гнили, через несколько секунд завоняло навозом, а затем я почувствовал приторно сладкий запах цветов. Отошел к колодцу, вернее тому, что от него осталось — торчащие бетонные кольца. Там меня окончательно скрутило. Живот пару раз всколыхнулся и опорожнился. Я проблевался, не издав не единого звука, если не считать звук льющейся на землю массы. Вытер рукавом рот и почувствовал себя намного лучше. Лучше в животе, но не ноге. Стоило мне про неё вспомнить, как она вдруг похолодела. Вероятно, она похолодела уже давно, но только сейчас я это заметил. Бля, кажется, я потерял много крови. Промокшей теперь была не только штанина, но и носок вместе с кроссовком. Дерьмо… Но, что хуже всего, нога начала дико болеть. Пульсировать, жечь и ныть. С каждой секундой боль удваивалась и увеличивалась в геометрической прогрессии. Только что я стоял на ногах и как ни в чем не бывало блевал, а теперь вцепился в край колодца и не мог ступить на распухшую и воспаленную ногу.
Полицейский шел по главной и единственной улице деревни и вскоре должен был показаться из-за дома, откуда мог меня увидеть. Я попробовал отойти глубже, но упал на четвереньки, едва оперся на ногу. По всему телу проступил пот. В верхней части он был холодным из-за отравления, а внизу начал гореть. О том, чтобы встать и идти больше не было и речи. Перемалывая руками комья сухой земли, я пополз к дому. Деревянный сруб с плесенью под крышей и покрытой паутиной окнами не казался жилым. Я подполз к крыльцу и прислонился спиной к краю. Здесь полицейский не должен был меня найти, если он, конечно…
По направлению фонаря я понял, что полицейский свернул с главной улицы на дорожку между домов и сейчас движется в мою сторону. Я посмотрел налево и прикинул, что ползти мне придется метров двенадцать, чтобы спрятаться за домом. Толкнулся руками от земли и почувствовал дрожь в локтях. Сил не осталось. Пока сидел, штанина промокла на задней стороне бедра, подмочила задницу. Стало вдруг совсем темно, и я не сразу понял, что это потемнело в глазах. Кажется, я терял сознание. Дабы понять — насколько плохо всё с глазами — я поводил головой по сторонам в поисках света и вдруг обнаружил, что вокруг нет ни одного источника. Деревня на пару десятков домов была полностью заброшенной. Ни уличных фонарей, ни всполохов костров во дворах, ни света рядом с вывеской магазина, ни одной желтизны в окнах. Полицейский подходил всё ближе. Луч фонаря становился ярке, стали слышны шаги. «Вот и приплыл» — подумал я, как вдруг дверь в старом покосившемся доме открылась.
На пороге стояла молодая девушка в длинной клетчатой юбке и белой блузке. Через плечо у неё висел огромный платок, внутри которого, прижимаясь к её груди, лежал сверток. Младенец?
Какое-то время я просто хлопал глазами и не мог поверить в происходящее. Как она здесь оказалась? С ребенком, в кромешной темноте заброшенной деревни. Живот скрутило спазмом, от которого я чуть не вскрикнул.
— Ты чего здесь? — спросила она, едва шевеля губами, но я отчетливо услышал её голос — ровный и спокойный.
— Прячусь, — выдавил я.
Она вышла на крыльцо, шире открыла дверь и жестом предложила войти. Полицейский остановился за домом и высвечивал фонариком поле ещё одного заброшенного дома, которое было завалено поржавевшими запчастями сельхозтехники. Меня всего трясло, во рту скопилась слюна, боль в ноге стала невыносимой. Я кое-как приподнялся и посмотрел вглубь дома. В кромешной темноте, среди которой нельзя было различить ни очертания стен, ни потолка, ни мебели, горела тусклая свеча. Она показывала себя колыхающейся желтизной, но совершенно не давала света. Я поднялся на одной ноге, вскарабкался по крыльцу и на карачках заполз в дом. Дверь скрипнула. Звуки улицы остались снаружи.
Из памяти вырвали кусок. Я сидел на мягкой кровати в обычном деревенском доме с печкой, коврами, ведрами у двери, кружевными занавесками. В доме пахло гнилью и гарью. Желудок мой отзывался на это весьма скверно, но отдать больше ничего не мог. Я опустил голову и увидел лужу собственной блевотни, а рядом, собираясь по капельке, образовывалась вторая лужица — кровавая. Как давно я здесь сижу?
По периметру комнаты горели свечи — шесть штук. И снова их пламя показалось мне странным. Оно светило лишь в одну сторону — внутрь комнаты, а стены, окна и двери за ними — прятались в тени.