Гулливер у арийцев. Единственный и гестапо
Шрифт:
Опять поднялся старик с посохом и сказал:
— Брат Гюнтер, что говорит закон расы об остальных?
— Они должны быть обеспложены, этого требует голос крови.
— Да будет так, — резюмировал вождь вождей.
Тогда встал сидевший невдалеке от Германа вождь лет сорока и заявил:
— Прошу продлить срок испытания для одной самки смешанной крови, так как я беру ее в свою пещеру.
— Покажите самку, — сказал старик с посохом.
Вождь вытащил за руку из группы испытуемых девушку, которая закрыла глаза рукой и опустила голову.
— Уведи ее, брат, — предложил вождь.
С аналогичными заявлениями выступило еще несколько вождей, после чего старик с посохом, сидевший
— Сколько всего испытуемых должно быть обеспложено после праздника расы?
— Двенадцать самцов и двадцать одна самка, — ответил Пантер.
— Передай их брату Иозефу.
Если я прежде догадывался, то теперь я ясно понимал, откуда берутся рабы и почему, они так странно выглядят. Очевидно, их подвергали не стерилизации, а полной кастрации. Я почувствовал нестерпимое отвращение и если бы имел малейшую возможность, то набросился бы на людей, называвших себя арийскими вождями. Я, однако, понимал, что подобного рода поступок с моей стороны был бы самоубийством.
В состоянии крайнего возмущения я покинул площадь великого судилища. Ночью я не мог спать, так как на площади, очевидно, происходила какая–то оргия: беспрерывно раздавались хохот, крики и визг. Утром пришел Зигфрид и был совершенно пьян. Я его уложил на шкуру, где он обычно спал, и вышел из пещеры.
На небе уже сияло солнце, но воздух еще дышал прохладой. Я хотел не думать об окружающем меня, но, увидев двух шедших рабов, вновь почувствовал бесконечную тоску.
К концу дня Зигфрид проснулся; у него глаза были налиты кровью, лицо вспухло. Настроен он, однако, был благодушно и обратился ко мне:
— Что ты так на меня смотришь и отчего ты вчера удрал? Тебе за это хотели отрубить голову, так как вожди считали, что ты оскорбил нашу расу, но я тебя опять спас. Ты никогда не сможешь отплатить мне за то, что я тебе сделал. Слушай, что я тебе теперь скажу. Ты знаешь, что без меня тебя убьют. Ты должен мне во всем помогать. Как ты мне можешь помочь, я еще не знаю, но буду думать. Наш вождь стар и скоро умрет, тогда будет выбран новый повелитель. По возрасту самым старшим из нас является Гюнтер, я иду вслед за ним, но он, кроме закона расы, ничего не понимает. Если он будет вождем вождей, то за его спиной всегда будет стоять Герман, который давно хочет убить меня. А убив меня, он расправится и с тобой. Нам нужно либо раньше убить его, либо сделать так, чтобы я стал вождем вождей, и тогда я сумею отправить его в Валгаллу. Видишь, как я тебе все прямо говорю. Это потому, что ты не раб мой, а друг.
Я, откровенно говоря, не испытывал большого удовлетворения от такого изменения своего положения, так как чувствовал, что старая лиса хочет меня использовать, а в случае надобности легко отдаст под топор Германа или псам Рудольфа. Я решил, однако, извлечь пользу из создавшегося положения и сказал Зигфриду:
— Если ты мне друг, то ответь мне на некоторые вопросы.
— Говори, — сказал Зигфрид.
— Каким образом ваше племя попало на этот остров?
Старик, после некоторого раздумья, сказал:
— Наши предки много веков назад прибыли сюда на большой лодке, которая, как говорили деды, двигалась сама по воде; в этой лодке было шесть вождей и пятьсот чистых арийцев и ариек. Вожди нам оставили законы, мы же являемся их прямыми потомками, — правильнее, не всех шести, а четырех: один из вождей несколько отличался от обычных людей и поэтому не мог иметь потомства; в другого же, вскоре после прибытия, на наш великий остров, вселился бес: он плевался, кусался и, наконец, утопился в большой яме для нечистот. Его звали Альфредом. Поэтому еще и теперь у нас на острове, если в человека вселится бес, его называют Альфредом. Таким образом мы, вожди, являемся потомками четырех великих предков, которые давно находятся в Валгалле и сидят там вокруг арийского бога Одина. Нас, вождей, не должно быть никогда больше двадцати. В случае, если какой–либо арийский вождь умирает, его место занимает самый старший из младших вождей, которых не может быть больше двадцати пяти. Далее, наши великие предки запретили нам покидать остров и дали нам закон, наказывающий смертью всякого, кто построит лодку: если кто–либо уплывет, он приведет низшие народы, которые нахлынут на наш остров и уничтожат нашу великую арийскую расу.
— Знаешь ли ты, — сказал я, — что арийцами много веков назад считали высоких людей со светлой кожей, голубыми глазами и длинными черепами? Среди вас же, называющих себя арийцами, я таких и не встречал.
Зигфрид оглянулся и сказал шепотом:
— Ты прав, на нас тяготеет какое–то проклятие. Вот уже много веков мы отбираем лучших производителей, а получается черт знает что. Неужели ты думаешь, что я не вижу, что эти рыжие жеребцы и кобылы ничего не стоят?
— Но зачем же вы делаете их производителями?
— Нам нужно, чтобы они по внешности отличались от рабов. Нам нужно, чтобы они могли исполнять только свои непосредственные обязанности, иначе они захотят власти, а мы не намерены ни с кем ею делиться.
— Но ведь вы делаете бесплодными самых способных юношей?
— Нет, это не так. Мы сначала отбираем еще с детского возраста тех, кто годится в вожди, — самых хитрых, безжалостных и сильных. А тех, кто не подчиняется, и всех остальных мы делаем бесплодными. Наши предки завещали нам, что главной угрозой для арийской расы являются те, кто работают. Именно они заставили наших предков бежать из великой страны, которой они прежде правили. Наши учителя, находящиеся давно уже в Валгалле, говорили: всякий, кто обеспложен, должен работать, и всякий, кто работает, должен быть обеспложен. Чем больше бесплодных, тем больше послушных рабов. Среди испытуемых есть много таких, которые нас ненавидят и хотели бы от нас избавиться, но потом приходит праздник расы, брат Иозеф их делает бесплодными, они успокаиваются, делают свою работу и молчат, — старик при этом, видимо, довольный своими рассуждениями, потер руки.
— Почему же вы ждете до шестнадцати лет, а не делаете их бесплодными сразу после рождения?
— Ты, чужеземец, ничего не понимаешь. Во–первых, до шестнадцати лет не видно, кто годится в вожди, а во–вторых, если обесплодить рабов до шестнадцати лет, они плохо растут и еще хуже работают. А нам нужны рабы!
— Ответь мне еще на один вопрос, — спросил я, — разве вожди родятся тоже от рыжих самцов и самок?
— Что ты, — отвечал Зигфрид, — всякий вождь может взять себе в пещеру девушку из испытуемых и держать ее у себя, сколько захочет. От этих–то девушек родятся будущие вожди и часть тех ребят, которых приходится делать бесплодными. Когда женщина больше не нужна, мы ее передаем брату Иозефу, он делает ее бесплодной, и она отправляется вместе с ребенком в ущелье самок. Я уже стар и не беру больше никого к себе в пещеру, но прежде это делал, конечно, и я.
— Ну, а от рыжих самцов и самок родятся только такие же, как они? — спросил я.
— В том–то и горе, что нет, — с горечью сказал Зигфрид. — Сначала наши производители выглядели совсем иначе, у них были не рыжие, а светлые волосы, и не круглые, а длинные головы. Потом постепенно они начали изменяться и превратились в людей, которых ты видел в обоих ущельях. Кроме того, у них часто родятся смуглые дети. Именно в этом я и вижу проклятие богов.
Я понял, что вряд ли сумею многого добиться от Зигфрида. Мои наблюдения и его сообщения дали мне, однако, возможность нарисовать себе довольно яркую картину устройства острова Арии.