Гулливер у арийцев. Единственный и гестапо
Шрифт:
Меня ужасала холодная и кровавая жестокость этих людей, творивших расправу на странной площадке, окруженной мрачными скалами. Я чувствовал, что мною овладевают отвращение и отчаяние.
Никогда в жизни не видавший проявления жестокости, выросший в обстановке гармонии и счастья, я оказался в руках изуверов. Почему казнили мальчика, сделавшего себе игрушечную лодку? Почему был растерзан юноша, нарушивший какой–то закон расы? Что значит бесплодный раб? Кто такие самцы и самки? Все мои усилия понять это были тщетными: я блуждал, как в лабиринте, постоянно возвращаясь к исходной точке.
Мне в то же время была непонятна вся обстановка,
Почему здесь роль священного знака играет крест с согнутыми концами, служивший некогда эмблемой фашизма? Откуда на этом острове знают древнюю германскую мифологию с ее Валгаллой и Валькириями? Все эти вопросы терзали меня в течение большей части ночи и только под утро я заснул тяжелым сном, полным кошмаров.
Я проснулся от грубого толчка и с недоумением увидел склонившееся надо мной злое бородатое лицо старика, глядевшего на меня с любопытством. Я с трудом пришел в себя и вспомнил события двух последних дней, потом встал и осмотрел пещеру, в которой находился. Пещера была значительно просторней моей тюрьмы, стены выложены пластинками из обожженной глины, с них не капала вода. Пол устлан грубо сделанными циновками, в одном из углов лежала шкура не то козы, не то барана; на ней, очевидно, спал мой хозяин. В другом углу стоял грубо сколоченный стол и довольно гладко обструганный чурбан, служивший стулом. В стене были выдолблены небольшие ниши. В одной из них я заметил несколько безобразных глиняных горшков и такие же миски. В другой нише я увидел небольшую кучу картофеля и две выдолбленные тыквы, наполненные кукурузой.
Не успел я осмотреться, как Зигфрид издал непонятный мне гортанный звук, и в пещеру вбежал странный человек, как две капли воды похожий на тех людей, которые несли меня на носилках. Я видел в наших музеях изображения людей всех народов и племен, населявших землю в разные эпохи, но такой разновидности человека я, признаться, не встречал: его толстое туловище с поразительно широкими бедрами покоилось на кривых коротких ножках. Бледное безбородое лицо этого человека напоминало старушечье, глаза у него были водянистые и тусклые.
Он с нескрываемым страхом посмотрел на Зигфрида и, низко поклонившись, спросил:
— Что должен сделать бесплодный раб?
Меня поразил его тонкий и пронзительный голос, напоминавший по своему тембру не то детский, не то женский.
— Где Эска? — спросил Зигфрид.
— Она пошла к ручью.
— А ты что делал?
Лицо раба перекосилось, и он, заикаясь, начал бормотать: «Я… я…» Зигфрид, не спуская с него глаз, приблизился, ухватил костлявыми пальцами за щеку и начал ее щипать, потом схватил его за ухо и ударом ноги в спину выбросил из пещеры.
Я был удивлен, как старик сумел нанести такой ловкий и сильный удар ногой. Потом он повернулся ко мне:
— Ты видел, как я наказал ленивого раба? Помни, что ты такой же раб, как и эта бесплодная собака. Если ты попробуешь мне не повиноваться, ты увидишь, что я сумею содрать с тебя живого шкуру; и притом не сразу, а лоскутами.
Я думал, что Зигфрид выражается аллегорически и, желая показать, что понял его, улыбнулся. Моя улыбка привела старика в бешенство, он бросился ко
Я почти не чувствовал боли, так как мной овладело .еще никогда не испытанное чувство, для которого я не мог даже найти подходящего названия: мне хотелось громко кричать, схватить старого зверя за горло, плакать. Люди, жившие много столетий тому назад, вероятно, имели специальное название для этого состояния. Я же не мог найти нужного выражения.
Зигфрид, видимо удовлетворившись моей окровавленной щекой, сказал:
— Я еще не знаю, что буду с тобой делать. Пока ты будешь помогать Кору и Эске. Убирайся!
Я был совершенно ошеломлен, вышел из пещеры и увидел там раба, которого звали Кором. Через несколько мгновений появилась женщина, несшая на голове большой, неправильной формы кувшин с водой. Она была худа и костлява, истощенное лицо пересечено морщинами к складками; на первый взгляд ей можно было дать лет пятьдесят.
Кор, назвавший женщину Эской, сказал ей шепотом несколько слов, из которых я понял только одно — «бить». Женщина вздрогнула и опустила кувшин. Кор показал (ей на меня пальцем и сказал: «Новый раб». Затем они отошли в сторону и стали шептаться, не спуская с меня глав.
В этот момент из пещеры вышел Зигфрид, погрозил нам кулаком и сказал мне:
— Ты сегодня будешь варить обед.
Я был в полном недоумении, так как у нас приготовление пищи является в высшей степени сложным делом, ввиду необходимости правильного сочетания синтетических питательных продуктов с вкусовыми возбудителями. Я спросил тогда, где приборы для варки. Старик посмотрел на меня и презрительно плюнул. Я решил больше ничего не спрашивать и положиться на свое знание химии.
Вскоре я нашел в пещере два глиняных горшка, несколько горстей молотой кукурузы, десяток картофелин; Эска откуда–то притащила кусок мяса, издававший весьма неприятный запах. Я его несколько раз вымыл в воде и опустил в горшок, насыпал туда же крупу и хотел очистить картофель, но Эска с ужасом схватила меня за руку, сказав: «Нельзя портить». Не возражая, я опустил картофель в воду неочищенным. В это время появился Кор и принес небольшой горшок, в котором тлело несколько кусков раскаленного угля. Эска принесла охапку хвороста, бросила ее между двумя стоявшими вертикально камнями и зажгла костер. Горшок был поставлен на камни, и вскоре моя похлебка закипела.
Кор взял небольшую сеть, сделанную из грубых волокон, и направился к берегу. Часа через два он принес десяток небольших рыбешек, одну из них он начал жевать, другую протянул Эске.
Раздались шаги, и Кор с выпученными глазами старался проглотить застрявшую у него в горле рыбу. У пещеры вновь появился Зигфрид. Он осмотрел нас пристальным взглядом, подошел к Эске и Кору, всунул им в рот два пальца и вытащил оттуда остатки рыбы. Вслед за этим он отвесил каждому из них по пощечине.
Наведя порядок, Зигфрид приказал дать себе обед. Моя похлебка, очевидно, ему понравилась, так как он ел, причмокивая и облизываясь. Он съел почти все, оставив мне лишь немного на дне горшка Кроме того, он бросил Кору, Эске и мне по небольшой рыбке. Несмотря на голод, я не стал есть сырую рыбу, но попытался ее испечь на раскаленном камне. Она, однако, с одной стороны осталась сырой, с другой же обуглилась.