Гуляла смерть в фате венчальной (сборник)
Шрифт:
— На мой взгляд, достаточно подписки о невыезде, — голос Льва звучал задумчиво, с нотками сомнения. — У нас пока что нет никакого подтверждения тому, что именно он нанес удар Лещеву. Шумиха, которую гарантированно учинят его коллеги, если Коконин вдруг будет арестован, нам ни к чему. Сам же знаешь, что и Бугва тут же впряжется, и вся прочая адвокатская рать. Поэтому, мне кажется, Коконина следует вызвать к нам для дачи показаний и заодно взять с него подписку. Пусть информационщики его разыщут и пригласят часа на три дня. Думаю, к этому времени с Марфинским мы уже закончим. Да, заодно пусть найдут
— Ну, хорошо, ограничимся подпиской. Так сказать, под твою ответственность… — неохотно согласился Орлов.
…Марфинский в кабинете Гурова появился пусть и не образцово точно, но уж не с опозданием, свойственным представителям мира так называемой богемы. Лев даже не удивился, увидев на пороге человека, какого он себе и представлял. Марфинский и в самом деле был лощеным, гламурным типом, с написанным на лице непоколебимым убеждением в том, что он — непревзойденное светило шоу-бизнеса.
Манерно поправляя завитые, надушенные волосы, гость с некоторым жеманством поздоровался и спросил:
— …Я по адресу? Меня пригласили к полковнику Гурову Льву Ивановичу. Это вы?
— Да, это я, — несколько сухо подтвердил Лев и указал на стул напротив: — Прошу садиться. Гарри Максимилианович, у меня к вам есть несколько вопросов. Первый: что вы знаете о происшествии на свадьбе Валентина Золотилова и вашей бывшей жены Эллы? Я имею в виду убийство ее отца Виктора Лещева.
С той же манерностью жестикулируя хлипковатыми, женственными, необмускуленными руками, его собеседник несколько витиевато сообщил, что об убийстве знает из СМИ — телевидения и прессы. Какие-либо иные подробности, заверил Марфинский, ему совершенно неведомы.
— А как вы можете объяснить свой такой вот довольно агрессивный демарш во время недавней встречи с Эллой? — глядя на него в упор, жестко поинтересовался Гуров. — Вы же, когда она сбежала из квартиры подруги, пообещали ей, что она об этом очень пожалеет. Что вы под этим имели в виду?
Шоумен растерянно развел руками и, на глазах теряя свой недавний гламурный лоск, чуть нервно заговорил уже безо всяких выкрутасов:
— Лев Иванович, это не совсем правда, то, что вам рассказали! Честное слово! Да, что-то наподобие этого я вроде бы брякнул. Но речь не шла об убийстве! Просто я был крайне расстроен тем, что моя любимая женщина уходит окончательно и бесповоротно. Я в отчаянии нес всякую чушь, пытаясь если не уговорами, так хотя бы страхом заставить ее вернуться. Но и только лишь!..
— А ваша записка, брошенная мне в почтовый ящик, — это как понимать? — Лев иронично усмехнулся.
— Какая еще записка? — вполне искренне удивился Марфинский. — Никому и ничего я не бросал.
— Записка, извещающая о том, что на свадьбе Золотилова обязательно произойдет убийство. Я думаю, наши графологи по почерку быстро докажут ваше авторство, — неспешно, как учитель, объясняющий урок, сказал Лев со значением в голосе.
Торопливо, как тонущий, хватающийся за соломинку, с некоторым даже торжеством шоумен поспешил возразить:
— Какой почерк? Записка-то составлена из букв, вырезанных… — осекшись, он замер с гримасой крайней досады на лице.
«Ой, какой же я кретин!!!» — читалось в его глазах.
— Да,
Обхватив голову руками, Марфинский некоторое время сидел, склонившись лицом к коленям, после чего, помотав головой, отчего его пышная прическа потеряла свою первоначальную форму, выпрямился и с обидой в голосе посетовал:
— Лихо вы меня подловили… Знал же, кретин, что с вами надо ухо держать востро. Какой конфуз!.. Ну, и что мне теперь говорить? — Он растерянно развел руками. — Вы ведь, я так понимаю, ни одному моему слову уже не поверите. Я… Я теперь и не знаю, что мне сказать, как себя держать, на что надеяться… Ну, ладно, пишите, — с обреченно-отчаянным видом он махнул рукой, — что это я убил Виктора Евгеньевича. Что уж теперь поделаешь?.. Пишите, пишите: Гарри Марфинский чистосердечно признается в том, что это он пробрался на территорию виллы Валентина Золотилова и ударил в грудь своего бывшего тестя сувенирной заточкой. Хотя, если по совести, я скорее себя ударил бы, нежели его. Золотой был человек. Добрая ему память…
— У вас с ним были нормальные взаимоотношения? — словно и не заметив только что прозвучавшего отчасти истерично-ернического спича, невозмутимо спросил Гуров.
— Да-а… — шоумен ностальгически улыбнулся и тут же немного поправился: — М-м-м… Нет, он довольно иронично относился и к моей работе, и к тому, как я выгляжу. Но он был очень добрый человек — понимающий, отзывчивый, хотя и строгий. Когда Элла со мной развелась, он этого очень не одобрил. Он не был сторонником скоропалительных разводов.
— Так чего ради вы отправили мне ту записку? — сугубо деловито Лев повторил своей недавний вопрос.
Как-то сумбурно подвигав перед собой руками с растопыренными пальцами, Марфинский конфузливо произнес:
— Дурь в голову ударила, вот и отправил… Надеялся на то, что этим удастся сорвать свадьбу и Элла воспримет это как знак свыше. Я даже собирался послать анонимку в ФСБ о том, что якобы вилла Золотилова заминирована. Но друг меня отговорил. Это режиссер Гордей Рядун, муж подруги Эллы. Он, кстати, и организовал нашу с Эллой «случайную» встречу у него дома.
— А-а-а, автор «Неутолимой жажды желаний»… — с иронией резюмировал Лев, насмешливо глядя на своего собеседника.
Тот, отчего-то засмущавшись, поспешил возразить:
— Лев Иванович, мне самому этот фильм не понравился. Спонсоры дали ему готовый сюжет, дали деньги и сказали: снимай. Спонсоры, кстати, зарубежные. А у него, между прочим, есть и хорошие фильмы. Например, «Бегство с Голгофы» и «Гонки по трясине». Там никакого порно — нормальные жизненные фильмы про людей, которые уехали из России и теперь пытаются вжиться в чужой мир. Кстати-кстати! Он же мне и посоветовал как вариант отправить записку лично вам — о вас он наслышан и даже собирается снять фильм, где прототипом главного героя будете вы. Ну, он так мне объяснил: за ложную информацию о взрыве можно и срок схлопотать, а за сообщение о готовящемся убийстве, пусть и липовом, мне ничего не будет. Разве что поругают…