Гуманоиды
Шрифт:
Айронсмит посмотрел на доктора серьезными и немного грустными глазами.
— Вот затем я и пригласил вас сюда — чтобы предупредить. Я не хочу, чтобы вы повторяли ошибки Марка Уайта. И Уоррена Мэнсфилда заодно. Ваше отношение ко всему происходящему ошибочно, Форестер, и чревато опасными последствиями.
Форестер вздрогнул.
— Вы хотите сказать, мне могут дать эйфорид?
Айронсмит нервно пожал плечами.
— Это не так плохо, как вам кажется, Форестер. Я думаю, вы сами должны попросить об эйфориде. Вы можете только навредить самому себе, да и другим тоже, если попытаетесь бороться с гуманоидами. Лучше позвольте им помочь вам так, как они могут это сделать.
Доктор ничего не ответил, лишь до боли стиснул зубы. Он молча смотрел на медный отсвет заката в воде, размышляя, как спросить о том, что его волновало.
Айронсмит спокойно продолжал:
— От Марка Уайта исходит величайшая опасность. Однако я убежден, что ему по-прежнему нужна помощь, и скорее всего он снова попытается связаться с вами. Если он сделает это, пожалуйста, попросите его встретиться и поговорить со мной, пока он не успел наделать ничего непоправимого. Я хочу иметь шанс доказать ему, что он глубоко ошибается. Вы передадите ему мои слова?
— Это нонсенс, — Форестер отрицательно мотнул головой. Голос его звучал хрипло. — Но я хотел бы кое-что узнать, — он перевел дыхание, стараясь унять страх перед этим невероятным существом, даже непонятно, человеком ли, которое когда-то являлось простым клерком в Стармонте. — Как вам удается так хорошо ладить с гуманоидами? Почему вы так воинственно настроены против Марка Уайта? И кто… кто был вашим партнером по шахматной партии?
— У вас чересчур богатое воображение, — усмехнулся Айронсмит, — Думаю, вам обязательно надо попросить об эйфориде.
— Не говорите так! — голос Форестера дрожал от волнения, рука невольно вцепилась в рукав математика: — Не говорите так! Ведь вы можете помочь мне — вы свободны от их присмотра. Пожалуйста, пожалуйста, Фрэнк, — будьте же человеком!
Айронсмит благодушно кивнул.
— А я и есть человек. И я действительно хочу помочь вам, если только вы мне позволите.
— Тогда просто скажите мне, что нужно делать.
Математик спокойно ответил:
— Просто примите гуманоидов такими, какие они есть. Это все, что я сделал.
Форестер вздрогнул от возмущения.
— Принять этих монстров? Когда они уже разрушили мою обсерваторию и лишили разума мою жену? Когда они угрожают мне самому?
Айронсмит покачал головой, словно выражая сожаление:
— Мне жаль, что вы по-прежнему рассматриваете гуманоидов как злейших врагов. Ваше отношение к ним столь же детское, как и у Марка Уайта. Боюсь, оно создаст вам массу проблем.
Форестер выжал из себя подобие улыбки.
— Так вы полагаете, что я не прав?
Легкое недовольство сквозило в голосе математика:
— Да, вы действительно не правы. Вы же ученый, Форестер, — или были им раньше. Со всем вашим опытом в финансовых и административных делах, практической инженерии и научных изысканиях, вы должны бы стать достаточно трезвомыслящим человеком, чтобы не придумывать воображаемых демонов, — словно сдерживая недовольство, Айронсмит схватил доктора за руку. — Разве вы не видите, что гуманоиды — всего лишь машины и ничего более?
Форестер с горечью спросил:
— Что вы хотите этим сказать?
Математик раздраженно нахмурил брови.
— Когда вы делаете их своими врагами, вы подразумеваете в них нечто совершенно невозможное для любой машины. Вы наделяете их моральным выбором и преступной целью, усиленной к тому же злостью и ненавистью. Поймите, наконец, что у андроида не может быть ни морали, ни эмоций!
— Насчет морали я с вами совершенно согласен!
Игнорируя выпад, Айронсмит смотрел куда-то в морскую даль за спиной доктора.
— По сути дела, гуманоиды — лучшие машины, когда-либо созданные человеком. Даже самое примитивное оружие всегда может стать опасным по чистой случайности или чьей-то злой воле. Гуманоиды же защищены от человеческого влияния. Вот это и есть их главное достоинство, Форестер, а также основная причина, по которой нам следует принять их.
Доктор молча смотрел на бывшего клерка, безнадежно пытаясь понять, что скрывается под обезоруживающей искренностью Айронсмита.
— Вы понимаете, о чем я говорю? Открывалка для консервов может порезать ваш палец, так же как и острый край банки. Винтовка способна убить не только добычу, но и самого охотника. А ведь подобные орудия не запрограммированы на нанесение вреда человеку! Вся опасность исходит лишь от того, кто ими пользуется. Старина Уоррен Мэнсфилд просто-напросто решил древнюю как мир проблему несовершенства и ограниченности человеческих способностей к управлению, создав безукоризненные механизмы, не зависящие от воли человека.
Сжав губы, Форестер отрицательно покачал головой.
Айронсмит продолжал настаивать:
— В любом случае, вы чересчур интеллигентны, чтобы сражаться с гуманоидами. Просто позвольте им служить и подчиняться, и вам не потребуется эйфорид.
Доктор резко спросил:
— Подчиняться мне?
Айронсмит убедительно кивнул.
— Да, они будут подчиняться вам. Если, конечно, вы искренне примете их. Сделайте это, и вы сможете получить все то, чем обладаю я. Если же нет — то для вас нет иной перспективы, кроме наркотика.
Доктор ощутил, как против воли сжимаются его кулаки.
— Вы не видите иной перспективы, да? Слушайте меня, Фрэнк. Ваши сомнительные аргументы меня не убедили, и я не хочу бродить вокруг да около. Мне кажется, есть кое-что еще — и довольно мерзкое — за этой вашей свободой от проклятых машин и вашим странным отношением к гуманоидам. «Позвольте им служить и подчиняться!» Я хочу знать правду! — сарказм звучал в голосе Форестера.
Казалось, Айронсмит колеблется с ответом. Покрасневшее под лучами заходящего солнца, его гладкое юношеское лицо отнюдь не выражало раздражения или возмущения. Наконец, словно признавая правоту доктора, он торжественно кивнул.