Гурман
Шрифт:
На небольшом пятачке у дороги по кругу, меся жидкую грязь, ездил детский трехколесный мотоцикл. На нем неподвижно, странно кособочась, сидел какой-то уродец с непомерно вытянутым телом, завернутый в одеяло. Ручки и ножки этого существа были непропорционально крошечными. Голова, скрытая одеялом, вздрагивала, когда мотоцикл подпрыгивал на кочке. На руле байка, до упора вывернутого налево и зафиксированного скотчем, болтался мешочек, из которого, потрескивая, безостановочно сочился жутковатый смех.
— Рома,
Он выступил вперед, ощущая в ногах предательскую слабость.
— Что это? — шепотом проговорил Эстет, перекладывая биту в другую руку.
Дантист сделал еще шаг.
В тот момент, когда мотоцикл приблизился к Дантисту, он остановил его, ухватившись за руль. Но тот продолжал настойчиво тарахтеть, буксуя колесами по слякоти. Ему вроде как очень нравилось кататься, и он был недоволен тем, что его так бесцеремонно затормозили.
Взгляд Дантиста тут же упал на руки карликового человечка, и он похолодел. Бледные пальцы сжимали руль. Кисти начинались почему-то сразу от тела — ни локтей, ни предплечий! То же самое было и с ногами. Ступни беспомощно свисали прямо с бедер, напоминая дохлых рыбин, нанизанных на кукан.
«Пингвин! — материализовалась у Дантиста нелепая мысль. — Именно он и есть».
Эти безжизненные пальцы показались ему знакомыми.
— Эстет, возьми фонарь! — крикнул он, выключив стартер.
Мотоцикл затих, Дантист откинул одеяло и тут же отшатнулся.
— Гунн!
— Что это с ним? — проблеял Эстет.
Фонарь в его руках дергался как зверек, рвущийся на свободу.
— Почему у него все такое короткое? Он живой?
Дантист склонился над Гунном, голова которого была свешена на грудь. От тела исходил резкий запах горелой плоти.
— Посвети, — сказал Дантист. — Да не тряси ты фонарем!
Он медленно протянул руку и коснулся лба Гунна, холодного, почти ледяного.
— Кажется, он мертв, — хрипло сказал Дантист, слыша свой голос будто со стороны.
Идиотская игрушка продолжала заливаться гнусным смехом. Он со злостью сорвал мешочек и швырнул в кусты, но тот и там продолжал издевательски хохотать.
«Проверь пульс!» — подсказал ему внутренний голос.
Тело Гунна слегка накренилось. Дантист обхватил его руками, не давая завалиться набок. Послышался странный чавкающий звук, и Дантист понял, что их товарищ не упал бы. В свете фонаря было отчетливо видно, что кисти Гунна прикручены к рулю проволокой. А дальше, ближе к одеялу было что-то красно-коричневое, пузырящееся. Оттуда начала сочиться кровь, окрашивая руль.
— Гаучо, сними с него эту дрянь, — сипло сказал Дантист, в глубине души сознавая, что на самом деле вовсе не готов увидеть такое.
Гаучо трясущимися
— Оно все в крови, — выдавил из себя Гаучо.
— Лиля, звони в «Скорую», — процедил Дантист, когда одеяло тяжело шлепнулось в грязь.
От увиденного его замутило. Гаучо отпрянул назад и чуть не упал. Бледно-желтый луч фонаря дрогнул.
В этот момент Гунн поднял голову.
«Скоро начало темнеть.
— Тебе нравится Гоша? — вдруг спросила Катя у матери, сев на покрывало по-турецки.
— То есть? — не поняла Жанна.
— Как он тебе в постели? — пояснила Катя, не сводя глаз с матери.
— Катька, отвянь. Что за чушь ты несешь? — с ленцой проговорил Георгий.
— Закрой хлебало! — оборвала его Катя. — Что, мамуля?.. Как он тебе?
— Да уймись ты! — рассердилась Жанна. Придумает же такое!..
Катя удовлетворенно улыбнулась. Пусть она и не получила ответа на свой вопрос, но все и так понятно. А вспышка раздражения ее мамули — та самая искра зажигания, которая ей сейчас была необходима.
Она поднялась на ноги и направилась к сумке. Ятаган ждал ее».
Катя оторвалась от чтения и посмотрела на часы. Она находилась у Олега полчаса, а того все не было. На улицу с другой половины дома вышел его отец, Юрий Александрович. Разозленная тем, что парня не оказалось дома, Катя уже намеревалась уехать, но Юрий Александрович уговорил ее подождать сына.
— У меня есть запасные ключи, — сказал он. — Подожди его. Он вообще-то держит свое слово. — Пожилой мужчина помолчал и добавил, глядя куда-то в сторону: — Несмотря на то, что изменился в последнее время.
Вот уж точно подмечено.
Она снова взяла стопку листов с рассказом. Они лежали прямо на столе, будто их специально оставили для нее.
«— Катюха, ты что? — Георгий увидел, что его супруга держит в руке что-то похожее на кривую саблю. — Не дури!
Катя взмахнула ятаганом. Вечерний воздух зазвенел, когда остро отточенное лезвие прочертило дугу.
— Катя?! Ты в своем уме?! — взвизгнула Жанна, пятясь назад.
Глаза ее округлились от ужаса, когда она поняла — сейчас произойдет что-то страшное. Женщина хотела повернуться и броситься в спасительную чащу, но было поздно. Ятаган вошел ей в рот и вышел с другой стороны. Жанна захрипела, упала.
Пока она дергалась в конвульсиях, Катя повернулась к мужу, который продолжал стоять столбом. Она одарила его яркой, обезоруживающей улыбкой, как тогда, когда он сделал ей предложение.
— Не подходи! — испуганно вскрикнул Георгий, начиная пятиться назад.