Гусар на крыше
Шрифт:
Анджело это решение показалось разумным.
— Но, — продолжила она, — это не значит, что вы должны чувствовать себя связанным. Для вас все обстоит гораздо проще: вы — мужчина, один, и у вас есть лошадь. Оставьте нас здесь, мы сами доберемся до Пэрюи; это совсем рядом. — Она была явно очень рада, что они выбрались на дорогу. — Вы оказали нам гораздо большую услугу, чем можно было надеяться. Господин де Шамбон был бы счастлив отблагодарить вас, если бы знал ваше имя, — весьма неловко добавила она.
— Я вас не оставлю до тех пор, пока не буду уверен, что вы в надежных руках, — сухо ответил Анджело. — Мне тоже нужно кое о чем поговорить с жандармами. «Ты, вероятно, полагаешь, что я их боюсь, — добавил он про себя. — Сразу видно, парижанка!»
Они довольно быстро добрались до заставы, действительно охраняемой жандармами. Те были весьма любезны, и от них пахло вином. Имя господина де Шамбона оказалось магическим: жандармы тут же пообещали реквизировать для них кабриолет. Анджело сообщил, что едет из Банона. Жандармы были людьми опытными и тотчас же обратили внимание на его великолепные сапоги. А потому держались с ним весьма дипломатично. Анджело рассказал, что на него напали бандиты, чтобы как-то объяснить исчезновение портпледа, сюртука и шляпы.
— К сожалению, мы не можем быть везде, — сказали эти служители порядка в расстегнутых мундирах, — и вам еще повезло. Многие теряют гораздо больше. В Систероне, чтобы хоронить трупы, выпустили на свободу каторжников; некоторые из них сбежали, и уж, конечно, не для того, чтобы замаливать грехи в пустыне. Ну а что касается пропусков, то, вне всякого сомнения, вы их получите. Вид у вас вполне здоровый. Только вам придется провести три дня в карантине, тут уж ничего не попишешь. Вас проводят вон в тот сарай, специально для этого отведенный. Вам там будет неплохо, и вы будете не одни. Там уже человек тридцать ждут пропусков. Три дня — это ведь не Бог весть как много.
Их привели в сарай, в котором печально сидели около своих сундуков, чемоданов, корзин и узлов люди всех возрастов и всех сословий. Жандармы увели лошадь. Они были любезны, но соблюдали осторожность.
— Мне все это не слишком нравится, — сказал Анджело.
— А что делать, — возразила молодая женщина, — они обещали мне кабриолет, я буду ждать. Только я очень огорчена из-за вас, вы бы могли быть уже далеко.
— А может быть, все-таки лучше, чтобы я был рядом с вами, — ответил Анджело. — И на всякий случай давайте лучше отойдем в сторону.
Снова появился часовой. Он привел толстого мужчину в синем фартуке. Тот остановился посередине и вытянул шею, оглядывая всех присутствующих:
— Тот, кто хочет есть, может сделать заказ.
— А что можно заказать? — подошел к нему Анджело.
— Все, что угодно, барон.
— Два жареных цыпленка?
— Почему бы и нет?
— Хорошо, значит, два жареных цыпленка, хлеб и две бутылки вина, и еще купите мне два десятка сигар, таких, как эта.
— Гоните монету.
— Сколько?
— Тридцать франков, и исключительно ради ваших прекрасных глаз.
— Вам не откажешь в деловой хватке.
— Пока кругом пройдохи, нужно держать ухо востро. Добавьте три франка на сигары. У вас есть, во что все это уложить?
— Нет, — ответил Анджело, — заверните в салфетку и не забудьте положить нож.
— Одно экю за салфетку и еще одно за нож.
Анджело был единственным, кто заказал еду. Все смотрели на него с любопытством, смешанным с ужасом. Пожилой господин с элегантной бородкой и язвительным видом сказал ему:
— Ваша неосторожность, молодой человек, подвергает всех нас большой опасности. По вашей милости сюда принесут салфетку из деревни, где наверняка есть больные. Все, что можно себе сейчас позволить, — это съесть пару яиц всмятку.
— Я не слишком доверяю кипяченой воде, — ответил Анджело. — И ваша большая ошибка и ошибка тех, кто смотрит на меня круглыми глазами, в том, что вы отказываетесь от привычной жизни. Я три дня почти ничего не ел. Если я упаду в обморок от слабости, вы решите, что у меня холера, и просто от страха начнете дохнуть как мухи.
— Я не боюсь, сударь, — ответил господин с элегантной бородкой, — и я это уже доказал.
— Ну и продолжайте в том же духе. Лишнее доказательство не помешает.
Анджело съел своего цыпленка и был очень доволен, что гувернантка и дети безо всяких опасений принялись за своего. Они выпили вина. А чтобы окружающие не беспокоились, Анджело выкинул салфетку в окошко. Он угостил часового сигарой и закурил сам, стоя на пороге сарая.
Он простоял так минут пятнадцать, словно завороженный огромным белым солнцем. Вдруг из глубины сарая донесся какой-то шум. Это люди стремительно разбегались от распростертой на соломе женщины. Несчастная стучала зубами, а по щеке ее растекалось синее пятно.
— Есть у кого-нибудь спирт? — спросил Анджело. — Или водка? — повторил он, оглядывая всех.
Наконец одна крестьянка вынула из своей корзины бутылку. Но не передала ему в руки, а поставила на пол, отошла и только тогда сказала:
— Возьмите.
Заболевшая была молода, у нее были очень красивые волосы и молочной белизны лоб.
— Найдется здесь хоть одна смелая женщина, чтобы раздеть ее, расстегнуть лиф и расшнуровать корсет? Я в этом ничего не понимаю.
— А вы перережьте шнурки, — сказал кто-то.
Какая-то женщина нервно засмеялась. Анджело снова подошел к часовому.
— Отойдите от двери, — сказал он, — мне нужно вынести заболевшую женщину и положить ее на солнце, чтобы согреть ее и чтобы не дать этой своре трусов околеть от страха. Я сам попробую сделать для нее все, что могу, если только в деревне не найдется врача.
— Откуда он возьмется в деревне? — ответил часовой.
— Хорошо, тогда я сам, — сказал Анджело. — А вы встаньте вон там напротив, если боитесь, что кто-нибудь удерет. Только вряд ли, они там все трясутся от страха. Ну а теперь, может, хоть кто-нибудь поможет мне ее вынести, мужчина или женщина. Или на худой конец ребенок, — добавил он с сухим смешком, — если прочие почитают себя такими важными господами.