Гусар на крыше
Шрифт:
— Я боялась, что ты уже покупаешь лошадь, — сказала она. — Я слышала, как ты долго о чем-то разговаривал в конюшне. Я узнаю твой голос даже сквозь стены.
Наконец к нижней юбке, к юбке и даже к кружевным панталончикам были приделаны новые застежки. Кроме того, пришлось заштопать грубыми стежками тонкий батист, порванный и даже продырявленный ногтями Анджело, сильно отросшими за время путешествия, так как у него не было с собой ножниц.
Анджело испытывал некоторые угрызения совести из-за того, что поместил на постоялом дворе холерную больную, и он в туманных выражениях поделился своим беспокойством со станционным смотрителем, у которого было широкое, красное, словно мартовская луна, лицо.
— Я тут всякое вижу, — равнодушно ответил он.
«На самом-то деле, — подумал Анджело, — это ведь уже выздоровевшая холерная больная».
Трудно было себе представить, что у холеры есть хоть какие-то шансы справиться с этими простыми, краснощекими и неторопливыми мужчинами и женщинами, живущими среди тополиных рощ вдоль дороги.
Два дня спустя к вечеру они прибыли в Тэюс. Деревня была расположена очень высоко над глубокой долиной. Ее обитатели были еще более простыми, невозмутимыми и еще более краснолицыми. Замок был расположен выше. От одной террасы к другой вели многочисленные лестницы, простые, незамысловатые, даже суровые, что очень понравилось Анджело. Он не отказался от своих обещаний и предложил руку молодой женщине. Маркиза дома не было. Никто не знал, где он.
— Обо мне он, конечно, думать не станет, — сказала старая мадам де Тэюс. — Он, должно быть, сумасбродствует где-нибудь. Говорят, что на юге делается что-то странное.
Анджело собирался раздеться в отведенной ему очень удобной комнате, где была кровать с колонками, когда в дверь постучали. Это была старая маркиза; кругленькая и румяная, несмотря на возраст, похожая на крестьянок этой деревни, с глазами той прозрачной голубизны, какие бывают у людей с нежной, но не склонной к излишней чувствительности душой. Она пришла всего лишь узнать, не нужно ли чего ее гостю, и тем не менее удобно расположилась в кресле. Анджело наконец-то очутился в доме, напоминавшем ему его дом в Бренте. В коридорах он вдыхал неповторимый аромат, свойственный очень большим и очень старым домам. Он долго говорил со старой дамой, как он мог бы говорить со своей матерью, и исключительно о народе и о свободе. Старая дама покинула его за полночь, пожелав ему спокойной ночи и приятных сновидений. Барышник из Ремоллона привел к террасам замка несколько лошадей, среди которых одна выделялась своей горделивой осанкой. Анджело с восторгом купил ее. Эта лошадь дала ему три дня несказанной радости. Он без конца о ней думал, представляя себе, как она мчится во весь опор. Каждый вечер Полина надевала длинное платье. Ее личико, осунувшееся от болезни, было гладким и острым, как наконечник копья, и под пудрой и румянами слегка отливало прозрачной голубизной.
— Как ты меня находишь? — спросила она.
— Очень красивой.
Анджело выехал утром. Он сразу отпустил поводья и предоставил свободу лошади, которую он сам каждое утро кормил овсом. Таким аллюром можно было гордиться. Навстречу ему мчались розовые горы, такие близкие, что он различал бегущие вверх по склонам лиственницы и ели.
«Италия там, за этими горами», — думал он.
Он был наверху блаженства.