Гусар. Тень орла. Мыс Трафальгар. День гнева

Перес-Реверте Артуро

Строй гусар тянулся среди поросших оливами холмов, словно гигантская змея. С приближением битвы смолкли досужие разговоры. Всадники ехали молча, мрачно глядя в спины тем, кто скакал впереди.

Землю совсем развезло от дождя, в лужах застыли куски лилового неба. Фредерик откинулся в седле, перебирая пальцами узду. Внешне юноша был совершенно спокоен, но душа его трепетала от близкой канонады, словно война стремилась завладеть им, проникнуть в его сердце.

В голове Фредерика мучительно крутилась одна и та же навязчивая мысль. Она возникла во время последнего разговора с де Бурмоном, и юноша ни за что не стал бы высказывать ее вслух. Давным-давно, в раннем детстве, Фредерик любил бросать в огонь оловянных солдатиков и наблюдать, как металлические фигурки оплывают и меняют форму, охваченные пламенем.

Юноша подумал о командирах, способных отправить на смерть тысячи людей из-за нелепой ошибки в расчетах, собственного тщеславия или простого стечения обстоятельств, и вообразил чудовищную картину: два монарха кидают в пекло солдатиков из крови и плоти, чтобы посмотреть, что с ними сделает огонь. Ротам, батальонам, целым полкам была уготована одна и та же участь. Их судьбы – и сама мысль об этом приводила Фредерика в ужас – находились в руках одного человека, какого-нибудь императора или короля. Юноша не посмел сказать об этом своему другу, опасаясь предстать в глазах де Бурмона трусом. Тому и так не слишком понравились сомнения Фредерика. Де Бурмон был цельным человеком, прирожденным солдатом, храбрым и благородным. И Фредерик с горечью подумал, что, возможно, одолевшие его горькие мысли на самом деле признаки тщательно скрытой трусости, недостойной того, кто носит гусарский мундир.

Юноше понадобилось огромное, почти физическое усилие, чтобы прогнать предательские сомнения. Он глубоко вздохнул и принялся рассматривать дымчатые стволы олив. Фредерик сжимал коленями крепкие бока верного Нуаро, видел невозмутимые лица товарищей и всей душой желал, чтобы их спокойствие снизошло и на него. В конце концов, говорил он себе, сейчас настало время посадить все сомнения под замок, высоко поднять голову и вызвать к жизни то удивительное чувство, что позволяет выхватить саблю и без страха броситься на врага. Когда придет заветный миг, его ничто не остановит: Нуаро понесет своего седока хоть в преисподнюю, а если придется защищать собственную жизнь, в голове попросту не останется места для несвоевременных размышлений.

Эскадрон почти достиг поля битвы, куда Фредерик совсем недавно сопровождал Восьмой легкий. Густой дым сражения покрыл окрестности желтоватой пеленой, но глаз все же различал разбросанные по долине деревушки и темную громаду леса на левом краю поля. Отовсюду гремели выстрелы, и вырывавшийся из ружейных дул огонь прочерчивал туман, подобно всполохам молний. По серой земле, под серым небом, в желтом дыму передвигались толпы людей, синие, зеленые, коричневые пятна, они то вытягивались в линии, то сталкивались, смешиваясь друг с другом, то рассыпались под ударами артиллерии, наполнявшими влажный воздух раскатистым громом.

Под изъеденной осколками стеной какого-то амбара прямо на земле валялись раненые французы: жуткие свидетельства того, как сталь и свинец могут разорвать, покалечить, изуродовать человеческое тело. Раненые, наспех перевязанные чем придется, неподвижно лежали кто на боку, а кто ничком. Под убогим навесом из парусины, досок и перевернутых телег два врача без отдыха промывали, бинтовали и ампутировали. Над группой раненых витал неясный шум, общий стон, болезненный и монотонный, в который время от времени врезался чей-нибудь слабый вскрик. Фредерик обратил внимание на молодого солдата без кивера и ружья, который бесцельно, слепо бродил вдоль стены и дико хохотал. На первый взгляд солдат не пострадал, на покрытом маской копоти лице горели безумные, черные как уголья глаза. Судя по всему, он повредился рассудком.

Майор Берре приказал эскадрону перейти на рысь, торопясь увести своих людей от этого кошмарного места. Земля была сплошь изрыта колеями от телег и артиллерийских орудий, изранена конскими копытами. По дороге всадникам повстречалась группа отступающих пехотинцев в белых кирасах и заляпанных грязью гетрах. Покрытые пылью солдаты валились с ног от усталости, с трудом удерживая на плечах мушкеты. Должно быть, им пришлось побывать в самой гуще сражения и фортуна оказалась не на их стороне. Двое солдат, замыкавших маленький отряд, тащили за собой раненого товарища с рукой на перевязи из его собственной рубашки. Чуть подальше эскадрон обнаружил целую дюжину раненых, на своих ногах ковылявших в сторону полевого госпиталя. Многие опирались на мушкеты, как на

костыли, а трое солдат шли гуськом, держась друг за друга и спотыкаясь о каждый камень: корки запекшейся крови закрывали им глаза.

– С этих достаточно, – заметил какой-то гусар. – Похоже, парни взяли на себя немного причитавшегося нам свинца.

В ответ на шутку никто не засмеялся.

Война.

Олива, на которой повесили двоих испанцев. Дымящиеся хижины, мертвые лошади и повсюду, куда ни кинешь взгляд, трупы в синих, зеленых, коричневых мундирах. Утонувшая в грязи перевернутая пушка со сломанным и забитым землей дулом, чтобы враги не могли взять ее себе. Мертвый французский солдат, лежащий навзничь, с широко распахнутыми глазами и разбросанными вокруг внутренностями. Сидящий на камне раненый с отсутствующим взглядом, который зябко кутался в плащ и знаками прогонял товарищей, отказываясь идти в госпиталь. Конь с пустым седлом, который робко щипал травку и с испугом бросался прочь, когда к нему пытались приблизиться, словно боялся, что его снова бросят в пекло.

Для Фредерика мир сузился до мрачной долины, где под свинцовым небом метались обезумевшие от канонады птицы, а люди с остервенением продолжали убивать друг друга. В какой-то момент юноше показалось, что, если бы светило солнце и Нуаро ступал бы по сухой земле, картина сражения была бы не так страшна. Впрочем, Фредерик поспешно отверг подобные мысли; и самое яркое весеннее солнце едва ли смогло бы разогнать мрачных призраков, сопровождавших его на пути к славе.

Местность стала совсем пологой, колоны олив редели, и эскадрон перешел на рысь. Майор Берре, гордо выпрямившись, скакал под орлиным штандартом, с ротмистром Домбровским по левую руку и штаб-трубачом по правую. Вскоре гусары выехали на ту самую дорогу, по которой Фредерик вел Восьмой легкий в деревню, и юный подпоручик смог еще раз взглянуть на сосновую рощу, где он убил партизана. Однако не успел Фредерик всмотреться в темные стволы, как дорога повернула вправо, и внимание юноши отвлеклось на стремительно приближавшийся Второй эскадрон, спешивший присоединиться к ним перед атакой. Выстрелы не смолкали, но неприятеля пока не было видно.

Эскадроны встретились у подножия холма и встали, не смешиваясь друг с другом. Второй остановился в семидесяти варах [6] от первого, и Фредерик невольно залюбовался идеальным строем, который держали гусары. Лошади нетерпеливо всхрапывали, кусали поводья, рыли копытами влажную землю. Хорошо обученные боевые кони чувствовали приближение атаки.

Берре, Домбровский и старшие офицеры Второго эскадрона поднялись на холм, чтобы осмотреться. Остальные гусары не двигались с мест, ожидая сигнала. Фредерик развернул свои пистолеты и наклонился проверить стремена и подпруги Нуаро. Потом он отыскал глазами де Бурмона, но тот не отрывал взгляда от Берре и остальных.

6

Старая испанская мера длины, равная 83,5 см.

– Посмотрим, дойдет ли до дела теперь, – пробормотал сквозь зубы какой-то гусар слева от Фредерика, и юноша с трудом удержался от резкого замечания. Слишком много ожидания было в этот день, слишком много задержек и промедлений. Фредерик дрожал от нетерпения. Ему хотелось немедленно броситься в атаку, покончить с сомнениями, встретиться лицом к лицу с судьбой, которая ждет за холмами. Какого черта медлит Берре? Стоит задержаться здесь еще немного – и враг непременно обнаружит их и нападет первым или скроется; или, по крайней мере, успеет укрепить оборону. Чего же все они ждут?

Сердце определенно решило вырваться из груди; Фредерику казалось, что стоявшие поблизости гусары могут услышать его гулкие удары. Дождь лил не переставая, бил подпоручика по плечам, стекал с носа и подбородка. Боже милостивый. Боже милостивый. Боже милостивый. Они торчат здесь, словно конные статуи, и ждут, когда этому безмозглому Берре заблагорассудится повести их в атаку. Ну что тут непонятного? Наши по эту сторону холма; враг по другую. Все очень просто, и нечего ломать голову. Достаточно подняться по склону и лавиной броситься вниз, сметая дикарей. Отчего же медлит майор?