Гусариум (сборник)
Шрифт:
– Чем ты недоволен, любезный черт?
– Тем недоволен, что ты слова не держишь!
– Как это я не держу гусарского слова?
– Ты сказал, что сам поведешь лодки. А тут другой приказы отдает! Коли так – никуда я вас не пущу!
Я не мог уж вдругорядь играть с ним в карты. Протока принадлежала мне – но что с того радости, коли я был арестован в этой протоке вместе с канонерскими лодками? Следовало выдумать иную хитрость.
– Приказы отдавал мой первый помощник, – отвечал я. – У коего глотка более
И тут же я шепнул почти беззвучно:
– Подсказывайте же, Бахтин… Иначе мы до второго пришествия с места не сдвинемся…
– Окажемся в безопасности – пришлю к вам секундантов, – отвечал он. – Велите делать замеры глубины.
– Зачем? – удивился я и крикнул: – Любезный черт, сколько тут саженей до дна?
– Две сажени! – отвечал он.
– Годится? – тихонько спросил я Бахтина. Он кивнул, и мы двинулись дальше, причем командовал я звонко и отчетливо, не хуже нашего эскадронного командира.
Черт плыл слева и с любопытством слушал мои повеления.
Я же, чтобы ему было понятнее мое начальственное положение, устроился на носу «Бешеного корыта» чуть ли не в обнимку со стволом орудия. Подводная нечисть могла быть мною довольна – орал я на славу!
– Доволен ли ты, любезный черт? – спросил я его, когда мы дошли до узкого места, сажен в полсотни шириной, за которым, как шепнул Калинин, уже начиналась Курляндская Ая. – Сейчас лодки уберутся отсюда, и протока вновь станет твоей.
– Ты обманул меня, теперь я это вижу ясно. Тебе нужно было всего лишь провести лодки, – отвечал он. – Однако с чертом шутить опасно…
– Еще бы я этого не знал! Но, видишь ли, любезный черт, сейчас война. Тебя наши войны не касаются, однако для нас защита Отечества – важнее всего, и потому я рискнул сыграть с тобой в штос. Как видишь, я своего добился, и наши лодки сейчас поднимутся, в соответствии с приказом, по Курляндской Ае до Митавы, чтобы обстрелять город и дать возможность идущим с суши частям взять его.
– Погляжу я, как вам это удастся… – проворчал он и скрылся под водой.
Светало. Путь перед нами был в тумане. Но не настолько густ был туман, чтобы скрыть берега протоки, а они пропали, и кувшинок, плавающих по воде, тоже не стало.
– Вот тут уж, сдается, мы и вышли в Курляндскую Аю, – сказал купец. – Сейчас дойдем до середины и повернем вправо. По стрежню идти – самое безопасное.
Я вздохнул с облегчением и перекрестился.
– А теперь я попросил бы прекратить сей балаган, – сказал Бахтин. – По вашей милости, Бушуев, я стал посмешищем всего флота!
– Был ли иной способ пройти старицу? – спросил я кротко.
– Не знаю!
– Ну, коли так – уступаю вам, Бахтин, право орать во всю глотку и иду к пехотинцам.
Недовольство капитан-лейтенанта было мне понятно – он и взял-то меня с собой,
Пехотинцы наши приняли меня как родного, уступили место на скамье, нашлась у них и фляга со столь необходимым сейчас горячительным напитком. Лодки шли бодро, одна за другой, весело шлепали весла, а с прохладой, обычной на воде в ранний час, я справился прекрасно – солдаты укрыли меня полами своих широких шинелей, так что наружу торчали один только нос и усы.
Развиднелось. Время завтрака мы успешно упустили, но останавливаться до Шлока, не зная, как обстоят дела у Розена и фон Эссена, мы не могли. Из рук в руки солдаты и матросы передавали припасенные пироги и фляги, так мы на ходу и питались.
Ко мне пробрался Ванечка Савельев.
– Что это такое было, Бушуев? – шепотом спросил он.
– Местный житель, – отвечал я.
– А отчего лодки встали?
– Пускать нас не желал.
– Лодки этак становятся, когда налетают на подводные рогатки, что укреплены на цепях, – произнес он голосом взрослого и искушенного моряка.
– Считайте, что это были подводные рогатки, Савельев, – не желая пускаться в разъяснения, буркнул я.
– Матросы говорят – черт, черт, но какой же черт, когда мы все перед походом в церковь ходили, причащались, у каждого крестик, у многих и ладанки, – задумчиво произнес он. – Это не мог быть черт, Алексей Гаврилович в таких случаях велит адресоваться к разуму. Если по разуму – то никакой не черт, а мель, коряги, рогатки. Но кто же их так споро убрал? И что это за челнок, на котором вас, Бушуев, возили?
– Война, штурман, ведется вопреки разуму, – сказал, подойдя, Иванов. – Как бы ваш местный житель, Бушуев, за нами не увязался. С него станется…
– Не увяжется! – лихо отвечал я. – Он уж понял, каково играть в опасные игры с черными гусарами!
– Да только гусары еще не поняли, каково играть в опасные игры с ним…
Я хотел было высмеять Иванова, но порыв сильного юго-западного ветра сдернул с меня полу шинели.
Пошел дождь.
– Это что еще такое? Закат ветра не предвещал, – возмутился Ванечка. – Это… это зюйд-вест!
– Значит, проморгали восход. Это, господа, минимум на полдня, – сказал Иванов. – Придется пережидать – против ветра и течения нам не выгрести. Придется тут, поди, до утра торчать, пока ветер на вест не зайдет, а он-то нам и надобен – тогда очень шустро этот кусок реки проскочим.
– Не было печали, да черти накачали, – вставил кто-то из гребцов.
– А всё ваши проказы, Бушуев! – закричал Бахтин. – Вольно вам было банк невесть с кем метать!
– Кабы не мой банк – мы бы до утра в старице сидели! – отвечал я.