Гусляр навеки
Шрифт:
Леша и сам не ожидал такого эффекта. Когда восстановитель завершил свое действие, перед изобретателем стоял кузов автомобиля со всеми прочими металлическими частями, новенький, будто только что с завода.
Краску изготовить было еще легче; понадобилось, правда, сходить пару раз в хозяйственный магазин. Главное – добиться, чтобы краска на машине, как только она вспомнит, какого была цвета и пожелает восстановиться, имела бы из чего восстанавливаться.
Итак, еще через два дня и уже без первоначального зловония в сарае стояла совершенно новенькая, только
К каждой штучке требовался самостоятельный подход. И вот Леша достал у строителей тачку, которую давно уже не использовали, и перевез на ней шесть старых шин со свалки.
Знаете почему?
Правильно. Здесь действует общий закон филологии, о котором вы не слышали, потому что я его только что сформулировал, отчего он не стал хуже других общепризнанных законов.
Сначала человек учит, скажем, английский язык. И он дается человеку с трудом. Второй язык выучить чуть легче, потому что хоть что-то, но останется из предыдущего.
Третий язык выучить – как семечки пощелкать.
Шестой можно освоить за обедом. И так далее...
Так и в случае с Лешей. Первый восстановитель был сложен, и изобретать его пришлось больше двух недель. Эйнштейн столько времени не потратил на специальную теорию относительности! Зато восстановитель эмалевой краски получился у Леши через четыре дня. А восстановитель для погубленных временем и дорогами автомобильных шин изобрелся сам собой, между обедом в городской столовой и рассветом. Ночь, правда, была бессонной, зато проблема, волновавшая всех автомобилистов и защитников окружающей среды, была решена. Любая шина имеет молекулярную память и помнит, какой она вышла из ворот завода. Пощекочите эту память, и шина начнет превращаться обратно в новенькую резину. Только подавай сырье! А уж сырья у нас сколько угодно.
После того как с кузовом было покончено, пришлось браться за движок и решать сложные задачи. Но ведь вы читаете этот правдивый рассказ не потому, что сами хотите придумать велосипед или даже автомашину (вы предпочли ее купить), а для рассуждения о человеческих характерах и судьбах.
Главное, что двигатель внешне выглядел как самый обычный. На самом деле в нем было много движущихся частей, там был компьютер как компьютер, который, впрочем, нельзя было назвать компьютером, потому что компьютер был Леше не по карману. Назовем его двигателем внутреннего потребления. Бензин в нем, понятное дело, участвовал – без бензина что у нас поедет? Но карбюратор был только нарисован.
Сделав машину, Леша поехал на ней по городу. Машин в Гусляре не очень много, и люди знают, кто на чем и кто на ком ездит. Не успеешь ты верблюда завести, как завтра об этом уже весь город будет судачить. А попробуй купить верблюда в Москве, никто даже вопроса не задаст, правда, на стоянке вас обдерут как липку.
Леша заехал за Вероникой Павловной, гуднул под окном, и когда она выбежала, протирая очки, на улицу, он приоткрыл дверцу с ее стороны и крикнул:
– Тачка подана!
–
– Мое доброе имя в безопасности, – сообщил Леша.
Она засмеялась, и машина поехала по разным улицам, потому что хоть Леша и привык таиться и не высовываться, но когда тебе двадцать пять лет и ты везешь по городу любимую девушку, трудно не гордиться собой.
– Тр-р-р-р-р! – затарабанил милицейский свисток.
Сержант Пилипенко остановил машину.
– Позвольте ваши документы, – сказал он водителю.
Леша достал его справку – других документов у него не было.
– Это не подойдет, – сказал сквозь усы сержант Пилипенко. – Это на право распоряжения, а мне нужно на право вождения, понимаешь?
– Но вы же справку дали!
– А если ты задавишь старушку? А если ты искалечишь собаку? А ну, давай домой, и чтобы без прав больше не выезжать!
– Я же умею, – сказал Леша. – Она мне как своя.
– Вижу, что своя! И чтобы техосмотр прошел. Справку мне принесешь.
Видя, что молодой человек достаточно расстроен и готов уже отдать машину сержанту, чтобы только не позориться на глазах у своей девушки, Пилипенко смилостивился.
– Хорошо ты ее в порядок привел, – сказал он. – Никогда бы не поверил. Много сменил?
– Практически все сменил, – признался Леша.
– А краску где достал?
– Ребята дали.
– А ты знаешь, что у твоей машины раньше под капотом ничего не оставалось?
– Я заменил.
– А где украл?
– Я не позволю оскорблять Алексея! – взвилась вдруг Вероника Павловна. – Как вы смеете! Я буду жаловаться на вас Василию Борисовичу!
Василий Борисович был завотделом в гороно, и вряд ли сержант его очень боялся, но ведь в нашей жизни порой не так важно, что ты сказал, а КАК ты это сказал.
Сержант хотел засмеяться, но сглотнул слюну и смеяться не стал. Потому что глаза Вероники Павловны, увеличенные линзами, были похожи на глаза тигрицы, готовой к прыжку.
– Значит, так, – сказал он, – чтобы были права и все прочее, а то примем меры.
Он даже козырнул на прощание, но не Леше, а его спутнице.
– Поехали, – сказала Вероника Павловна, когда сержант ушел. – Ты чего стоишь посреди дороги? Не переживай, он твоего пальца не стоит.
А Леша ответил невпопад. Он спросил:
– Какого пальца?
Вероника Павловна, сама конкретный человек, думала около минуты, какой из пальцев ее Лешеньки ей менее других жалко потерять.
– Обойдется, – сказала она наконец.
Лешенька не знал, хорошо ли поступила Вероника Павловна. Но она его защитила, не испугалась. И это было приятно. Но сделала это без разрешения и помимо воли, как всегда делала мама и делает тетка. Это настораживало, потому что Леше не хотелось попасть в новую неволю. Он жаждал свободы.
И, как назло, тетка Эльвира стояла с сумками у входа на рынок.