Гвардеец
Шрифт:
– А чего ж слезли?
– Да вдруг понял, что могу навлечь на водителя неприятности.
Каблук смотрел на него оценивающим взглядом. Потом позвал:
– Эй, Кучерявый! Топай-ка сюда
Из автобуса вылез лысый карлик.
– Обыщи-ка мальца!
Карлик ловко и быстро ощупал Осетра и помотал головой.
– Посмотри получше. Что там вообще есть?
Кучерявый выгреб из карманов Осетра кредитную карту «Императорского банка», тонкую пачку банкнот и ключ от номера гостиницы.
«Пусть они заберут деньги! – взмолился Осетр. – И пусть тут
– Верни ему все.
Не получилось!..
Осетр снова рассовал все по карманам.
– Говоришь, прокатиться хотел… – Лицо Каблука сделалось задумчивым. – Прокатиться, говоришь… – Он посмотрел вдаль, куда уходила дорога.
Грузовик уже превратился в точку.
– Кучерявый! Посиди-ка с мальцом тут. А мы все-таки проедемся за Чинганчгуком, проследим, чтобы он в лесу не заблудился.
Осетр похолодел. Каблук, внимательно следивший за его лицом, удовлетворенно усмехнулся и полез в автобус. Через пару мгновений Осетр остался один на один с лысым карликом, и не было у него за душой ничего, кроме надежды, что Чинганчгук успеет доехать до того места, где дремлет «шайба», прежде, чем его догонят. Он ведь бывший воин, опытный воин!
Поскольку неразговорчивость Кучерявого превышала вся возможные границы, время пришлось проводить в тишине. Осетр сел, привалившись к столбику защитного ограждения; Кучерявый то и дело посматривал на него, словно ожидал внезапного нападения. Осетр надеялся, Кучерявый покуривал.
Время шло.
– Они там не взялись за погрузку сока? – не выдержал Осетр.
Кучерявый до ответа не снизошел.
Снова потянулось время. Наконец послышалось гудение, вдали появилась серебристая точка, быстро выросла. Это возвращался Каблук.
Кучерявый встал и подобрался. Осетру пришла мысль, что автобус сейчас остановится, вылезет Каблук, отдаст Кучерявому приказ пристрелить Осетра, и все на этом закончится…
Автобус остановился, дематериализовалась стенка-дверца, из нее высунулся Каблук.
– А ну забирайтесь внутрь!
Забрались. В машине, помимо Каблука, сидел на водительском месте незнакомый тип. Навахи не было.
– Сейчас мы довезем тебя до города, – сказал Каблук Осетру. – И я тебя прошу: не покидай его пределов!
Осетр хотел спросить, догнали ли они Чинганчгука, но этот был вопрос, который не стоило задавать в этой компании.
Приехали в город, высадили Осетра возле «Приюта странников» и умчались прочь. А он пошел на Солнечный проспект – дожидаться, когда вернется Чинганчгук.
Но так и не дождался.
Глава сорок седьмая
После двух часов бесполезного ожидания он дотопал до гостиницы и, прихватив из комплекта номер два упаковку алкофага, отправился в «Ристалище». Беспокойство его нарастало.
Спросил у Макарыча, не знает ли тот, сколько длится рейс у доставщиков храппа
– А по всякому, – сказал Макарыч. – Смотря на какую делянку машина пошла. Если на самую дальнюю, то больше трех часов рейс может длиться. Обедать будете?
Осетр подумал и
– Маруська по тебе сохнет, парень, – сказал Макарыч, внезапно переходя на «ты». – Извелась! Из рук все валится!
Осетр слегка остолбенел. Он представления не имел, что сказать в ответ. В школе «росомах» вести такие разговоры не учили. То есть нет, учили, конечно, в школе учили вести разговоры на любые жизненные темы, но когда тебе вот так, едва ли не впрямую, предлагают собственную дочь!.. Не скажешь ведь: «Простите, Макарыч, она мне не нужна!»… Но и «Вы знаете, я так рад этому!» тоже не скажешь…
Пауза затягивалась. Макарыч налил только что вошедшему клиенту стаканчик «божьей крови» и вернулся к Осетру:
– Может, пива?
– Можно. – Осетр был благодарен кабатчику, потому что кружка пива заняла руки, которые сейчас казались совершенно лишними.
И он вцепился в кружку, как в спасательный круг.
– Да ты не пугайся, парень! Мы вовсе не собираемся тебя заженихать. Просто вокруг одни рожи гнусные, пакостные, а тут появился нормальный человек. Так что ничего удивительного, тут бы любая на ее месте втюрилась.
Пока Макарыч обслуживал очередного клиента, Осетр поразмыслил, не стоит ли ему еще раз поговорить с Маруськой, но решил, что бессмысленно. Нечего ему сказать из того, что ей хочется услышать… А то, что он мог бы сказать, ей не надо. Обидно это для любой, обидно и унизительно.
Он поблагодарил Макарыча, отошел от стойки и сел за свободный столик.
Над столами висели обычные гомон и табачный дым. Вентиляция пока справлялась. Этикетка «божьей крови» сегодня совсем не оказалась иконой, скорее это было окно в какой-то совершенно иной мир, где не имелось вечного здоровья, но была свобода, и не надо было откупаться от палача-ошейника с мономолекулярной гильотиной внутри.
Слева говорили о том, кто сколько вчера вылакал, справа – о девочках в публичном доме Татарки. Говорили с многочисленными матюгами и в таких выражениях, что можно было только догадываться, что именно имели в виду.
– И тут я, трам-тарарам, хвать ее за сейф и, трам-тарарам, впендюлил шаршавчика… Трам-тарам и тра-тарам… А она, трам-тарарам, изогнулась и ну подмахивать, трам-тарарам!
С поросячьих рыл разве лишь слюни не текли. А мутные глаза определенно видели сейчас трам-тарарам.
И, что интересно, эти рыла и эти глаза казались Осетру скорее подходящими для какого-нибудь кабака в Петрограде, чем для заведения Макарыча – наверняка порядочной гниды, озабоченной лишь тем, как заработать лишний грош и дать поменьше взяток, но одновременно понимающей, что Маруська скорее втюрится в залетного торговца, чем в кого-то из тех, что шатаются сюда каждый день и по социальному положению подходят ей много больше, чем залетный торговец. С одной стороны, если бы такие маруськи мечтали лишь о тех, кто постоянно живет рядом, не было бы разочарований, но с другой, может ли лягушка не мечтать о небе, хотя никогда там не побывает, разве что в желудке у слопавшей ее цапли?..