Ha горных уступах
Шрифт:
Вздремнулось Рузе.
Просыпается она через минуту; видит, что ее колени отодвинуты и опираются о плечи Ульки; она почти вся влезла между ней и охотником. Подняла она голову: Викта прижалась к ногам охотника. Тот спит или притворяется.
Взорвало Рузю.
— Чего ты толкаешься?! — говорит она Ульке. — Подвинься! — И толкает ее в плечо.
— Сама подвинься! — отвечает Улька.
Замолчали. Какой то хрип поднялся в груди у Рузи; и Улька дышит так, что у нее ноздри свистят. Ничего не говорят друг другу, а только давят одна другую: Рузя Ульку в плечи, а Улька Рузю в колени: оттолкнуть хотят друг друга.
А у Викты в груди огонь. Подвигается она, подвигается, как змея, к ногам охотника все ближе и ближе. И слышит, как Рузя говорит: «Не толкайся! Отодвинься туда, где лежала?»
— Ты отодвинься! Где я лежала, там и лежу!
— Неправда! Мне холодно!
— Подбрось дров!
— Сама подбрось!
Замолчали.
— Эх! Как толкну я тебя! — говорит через минуту Рузя.
— А я тебя! — отвечает Улька.
Снова замолчали. Сопели, сопели; наконец, Викте показалось, что они заснули. Вздремнула и она. Вдруг, что то толкнуло ее в лицо. Открывает, глаза, — смотрит: Улька наклонилась над охотником, почти лежит на нем, руки на нем держит.
Какое-то бешенство охватило Викту. Она вскочила на колени:
— Что ты делаешь, Улька?!
В ту же минуту проснулась Рузя и тоже вскочила с земли. Улька не успела отнять рук от охотника, — смотрят друг на друга.
— Улька! — грозно окликнула Рузя.
— Ну!? — отвечает Улька, а голос ее дрожит от волнения.
— Ты?!
— Ну?!
— Оставишь?!
— А ты что?!
— Чего ты хочешь?!
— А ты?!
— Я его схватила!?
— А я его вязала!
— Может быть, ты его развязать хотела?!
— А ты чего бы хотела?! А если бы я его и развязала, так что?!
— Мой он!
— Такой же, как и мой!
— Твой?!
— Попробуй взять его у меня!
— Если захочу!
— Или если я захочу!
— Ты?!
— А, может быть, ты?!
Пододвинули лица друг к другу. Викте казалось, что они зубами друг другу грозят, так близко они были одна от другой.
— Уйди! — крикнула Рузя и схватила охотника за плечи.
— Ты уйди! — крикнула на нее Улька, обнимая его за поясницу.
При свете огня Викта увидела какой-то дьявольский, бешеный гнев на лице Рузи. Она вскочила на ноги, толкнула Ульку ногой так, что та пошатнулась, схватила охотника под мышки и подняла над землей, словно хотела его оттащить. Викте казалось, что Улька бросится на Рузю, но должно быть, она ее испугалась; только оттолкнула Викту изо всей силы. Викта присела от удара и вскочила в бешенстве на ноги. Улька схватила охотника за ноги у колен, чтобы не дать Рузе тянуть его, а Викта, сама почти не зная, что делает, в каком-то слепом порыве обняла его под ляжками. И начали они тянуть его, рвать каждая в себе. Из завязанного рта охотника слышалось хрипенье, сначала он хотел кричать, потом застонал. Улька, самая сильная, тащила его к себе за ноги; Викта невольно ей помогала. Они уже оттянули к себе Рузю на шаг, другой, третий.
— Кому же он достанется? — простонала Улька.
Рузя хотела опереться ногой о камень, но не успела. Сестры еще потянули ее к себе на два шага. Тогда она крикнула:
— Ну, так берите его себе! — рванула тело к себе изо всех сил и со всего размаха ударила охотника головой о камень. Страшный стон вырвался из-под тряпки на губах. Из головы брызнула кровь и мозг.
Упав из рук Рузи, охотник вывалился и из рук Викты и Ульки. Они опустили его в ужасе.
— Ты убила его! — крикнула Викта.
— Убила! — повторила Улька.
— Убила! — ответила Рузя. — Теперь он ваш!
Она оперлась о скалу спиной, готовясь к борьбе.
Викта стала на колени перед неподвижным охотником, сняла у него повязку со рта. Он застонал, но слабо, едва слышно; должно быть, это был последний вздох. Улька бросилась за ножом, разрезала веревки, которыми он был связан. Он еще раз пошевельнулся. И, должно быть, помер.
— Убила она его! — шепнула Улька.
— Убила! — повторила Викта.
Они стояли перед ним на коленях, одна с повязкой в руке, другая — с ножом, обе в крови.
Рузя отвернулась, минуту постояла неподвижно, а потом начала какой-то палкой разбрасывать костер. Остались только тлевшие, перегоревшие дрова и угли. Стало темно.
В эту минуту неподалеку раздался голос Кубы Водяного:
— Гей! гей!..
— Тятька идет! — вздрогнула Улька.
— Здесь вы? Чего вы костер разбрасываете! — кричал Куба. Приближаясь, он говорил:
— Мгла меня закружила; думал, что пропаду! Совсем одурел! Шел, как слепой! И завело меня, черт дери, в такие трущобы, что казалось, так там и придется остаться. А тут еще ничего не видно: мгла и мгла. Чуть меня ангелы с этих гор не сняли… Так и проблуждал я, кружило меня во все стороны… А это что?! Во имя Отца и Сына! Да что же это, черт вас дери!?
Он подошел и увидел при лунном свете охотника, который неподвижно лежал на земле с развязанными руками и и ногами.
— Что случилось?! онемели вы, что ли?
Он схватил сухую ветку, приготовленную для костра, зажег ее, раздул и стал глядеть.
— Голова у него разбита! Во имя Отца и Сына! Кто же это сделал? Что он — развязался и бежать хотел?
Он осматривал его все тщательнее, говоря про себя:
— Одежда на нем изорвана, головой о камень ударился… Веревки ножом перерезаны… не разорваны… нет!..
Обернулся к дочкам:
— Это вы его, как орлы, разорвали?..
Девки молчали.
— Да что же он сделал? Ведь сам он о камень не ударился, не сорвался со скалы… Что же он сделал?
Девки молчали.
Куба Водяной привык, чтобы все его слушались в семье; он топнул ногою от злости и гневно крикнул:
— Да скажете, вы, чертовы бабы, или нет?!
Девки стояли около охотника и молчали. Рузя смотрела на отца быстрыми, широко открытыми глазами, Улька отвернула лицо в сторону, Викта воткнула в рот конец передника и опустила голову.