Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
В Сергиевом Посаде все путники по обычаю делали продолжительную остановку, отстаивали службу в монастырском соборе, поклонялись праху Сергия Радонежского. Потом Ярославль, Вологда, Великий Устюг. Начинались осенние заморозки, желтела и опадала листва с деревьев.
В Соли Вычегодской Хабаров сделал продолжительную остановку. Пообщался с родственниками жены. Среди них он мало уже кого помнил. Старики поумирали. Молодёжь была незнакома.
Молодые парни подходили к нему, расспрашивали, какова жизнь в Сибири, узнавали, стоит ли поверстаться в казаки и отправиться служить в дальние края. Ерофей Павлович отвечал на вопросы:
— Видите, други мои, я прошёл долгую сибирскую службу. Достиг чина сына боярского. Повидал всякие края. Коли вас такая служба привлекает, верстайтесь в казаки и отправляйтесь за Каменный пояс.
Долго стоял Ерофей Павлович перед домом, в котором жила когда-то Василиса с детьми. Как-то ухитрилась она сводить концы с концами и кормить семью. Держала огород, скотину и ещё была за кухарку у местного священника. Теперь дом занимали чужие люди, семья какого-то человека, служившего у Строгановых. Хабаров сообразил, что это была семья Кожуховых, завладевших домом за прежние долги Ерофея Павловича. Старый Кожухов давно уже умер, и теперь дом принадлежал одному из его сыновей.
По дороге в Москву Ерофей Павлович ухитрился оставить в Великом Устюге часть своего имущества, которую он смог скрыть от всевидящего ока Зиновьева. Часть этого имущества пришлось отдать за долги Соковнину через его местного приказчика. Слава Богу, теперь Хабаров полностью рассчитался с Соковниным. Немалую сумму потребовал с него и Кожухов-младший, пришлось рассчитаться и с ним. На руках у Ерофея Павловича теперь осталось совсем немного денег. Основная их часть ушла в руки заимодавцам.
О жизни Василисы Хабаров не стал расспрашивать родных. Подумал, что узнает у неё самой, когда встретится с ней на Лене.
Уже начинались заморозки, когда Ерофей Павлович продолжил свой путь вверх по Вычегде. Потом перевалил через Уральский хребет. На извилистой горной тропе Хабаров, пристал к какому-то казачьему отряду, зазимовавшему в Тобольске.
15. В кругу семьи
Навигация на великих сибирских реках наступает поздно. Её открытию препятствует запоздалый ледоход. Поток льдин на исходе весны устремляется к низовьям и по пути медленно крошится и тает.
Выйдя из Тобольска, караван дощаников устремился вниз по течению Иртыша. У слияния Иртыша с могучей Обью пришлось браться за вёсла и поворачивать на юг, преодолевая встречное обское течение. Полноводная река ветвилась на рукава и протоки, образуя многочисленные острова, поросшие осокой, густым кустарником, а кое-где и лесом. Только опытный кормчий мог безошибочно находить нужный путь в речном лабиринте. Такой кормчий вёл головное судно каравана, входившее в обский приток Кеть, растекавшийся в своём устье на множество рукавов.
Унылые низменные берега неширокой Кети. Бесконечные болота с чахлой растительностью... Кеть обмелела рано, и плавание по ней было затруднительным. Неоднократно дощаники застревали на отмелях, однако все препятствия были преодолёны, и, миновав волок, вошли в широкий Енисей.
Часть спутников Хабарова осталась в Енисейске. Этот город был конечной целью их маршрута. Место ушедших в караване заняли енисейские казаки и торговые люди, перемещавшиеся к новому месту службы, на Лену и на Амур. Узнав от словоохотливого Хабарова, что ему довелось продолжительное время прослужить на этих великих реках, спутники принялись донимать его расспросами. Ерофей Павлович охотно удовлетворял любопытство собеседников и в глубине души сожалел, что не отправляется на Амур, к прежнему месту своей службы, и ждёт его впереди только захудалый городишко Илимск.
Далее плавание по стремительной порожистой Ангаре. На лесистых берегах редкие тунгусские поселения... Опытный кормчий провёл дощаники через пороги, и караван вошёл в ангарский приток Илимск, который в низовьях тоже порожист, капризен, но выше — более спокоен.
Вот и Илимский острог, обнесённый бревенчатым частоколом. Над ним возвышается купол небольшой церквушки, виднеются крыши воеводских палат, а у причала теснятся лодки и дощаники, прибывшие с Ленского волока и направляющиеся в обратном направлении, на Лену.
Илимский воевода Тимофей Васильевич Шушерин принял Хабарова дружелюбно, усадил за стол, велел подать щедрое угощение.
— Наслышан, наслышан, Ерофей Павлович, о твоих амурских подвигах, — высокопарно произнёс воевода. — Много о тебе говорят и негодуют на Зиновьева. Дрянной оказался человечишка. На Амур-то тянет?
— Тянет, если говорить откровенно. Сколько сил отдано Амурскому краю...
— Понимаю тебя. А пока послужи в моём воеводстве. Ты ведь теперь в большом чине. Сын боярский. С семьёй-то виделся?
— Не удалось. Когда супружница с сынами прибыла на Лену, я находился на Амуре. А там появился этот аспид окаянный, Митька Зиновьев. Схватил меня словно ворога и поволок с собой. Как я ни просил его отпустить меня повидать семью, в ответ получал лишь брань да зуботычины.
— А известно ли тебе о теперешней судьбе семьи?
— Ничего толком о ней не знаю.
— Так узнай же. Жёнка твоя с сынами обитает на Киренге. В твоих владениях. Должно быть, новый якутский воевода спровадил их туда.
— Ишь как оно вышло.
— А ты будешь в Илимском воеводстве моей правой рукой. По чину твоему служба.
— Как же это... Семья на Киренге, а я — в Илимске при твоей милости...
— Разве я сказал это? Никто тебя разлучать с семьёй не намерен.
— Спасибо тебе, воевода, коли так.
— Возглавишь киренгский присуд в качестве приказчика и моего заместителя на этой земле.
— Рад тебя слышать, Тимофей Васильевич. Когда разрешишь отправляться на Киренгу к семье?