Хабаров. Амурский землепроходец
Шрифт:
— А ты хорошо рассуждаешь, Ерофеюшка. Ребята мои советовали тебя придушить и в прорубь спустить. А я полагаю — негоже.
— Это уж как тебе будет угодно.
— Угодно, чтоб ты ехал скорее своей дорогой.
— Спасибо тебе. Коли есть желание выслушать меня, то скажу...
— На путь истинный наставлять станешь?
— А ты хотел бы всю жизнь по лесам бродяжничать, да на большую дорогу с кистенём выходить?
— А что ты предлагаешь мне взамен?
— Не хотел бы в Сибирь, в Мангазею податься на промысел?
— А если соглашусь? Где тебя найду?
— В городе спросишь церковь Иоанна Богослова. Это наш приходский храм. А там каждый тебе покажет усадьбу Хабаровых.
— А что мне со своей братвой делать?
— Одного ещё мог бы взять. А остальные пусть сами позаботятся о себе. Могут поверстаться на казённую службу в Сибирь. Сам узрел, как это делается. Либо уйти за Каменный пояс с какой-нибудь промысловой командой.
— Ишь ты какой скорый! всё за нас решил.
— Сами решайте, а теперешняя житуха доведёт вас каждого до петли.
— Стращаешь, Ерофейка.
— А это понимай как знаешь.
Кузьма оглушительно свистнул. Ему отозвались все его сообщники. Атаман проворно взобрался по крутому склону на высокий берег. И мига не прошло, а он и вся его команда исчезли, словно их и не было. Ерофей Павлович взялся за поводья и продолжил свой путь.
Ночевал Хабаров снова у свояка. О встрече с ушкуйниками и их атаманом Кузькой рассказывать ему не стал, ничего не сообщил по возвращении домой и отцу.
Павел Хабаров встретил старшего сына сдержанно и сразу же приступил к деловому разговору.
— По возрасту ты зрелый мужик, Ерофейка. Пора бы тебе за самостоятельное дело браться.
— И я так думаю, — в тон ему ответил Ерофей.
— Это хорошо, что ты так думаешь. И каковы твои намерения?
— Своими глазами видел, как люди из воеводской канцелярии верстают мужиков на государеву службу в Сибирь.
— Такая служба тебя манит?
— Нет, батя. Я этого не могу сказать. Не по мне она, такая служба. Хотел бы самостоятельность обрести. А коли ты казаком сибирского войска стал, над тобой поставлен десятник, над десятником — сотник, над ними — атаман. А над всем казачьим войском стоит воевода. Над каждым рядовым казаком несть числа начальников.
— И что же ты надумал, коли казачья служба не по тебе?
— Предпочёл бы стать вольным промысловиком. Промышлял бы пушного зверя. Расспрашивал я многих промышленных людей, и Югова тоже. Сынок его собирается податься по весенней воде на Мангазею.
— Хочешь к его людям присоединиться?
— Вовсе нет. По моему разумению, сие негоже.
— Что же, по твоему разумению, гоже? — с ехидцей поинтересовался Павел Хабаров.
— Хотелось бы самостийность проявить, ни от каких хозяев не зависеть.
— Ишь ты,
— Промысел пушного зверя дело прибыльное. К чему делиться прибылью с теми же Юговыми?
— Почто такая уверенность в прибыльности?
— Обошёл все лавки гостиного двора. Узрел, как купцы наживаются на продаже пушнины. Особливо в цене соболь, горностай, чернобурая лисица. Большущие партии пушнины идут в Первопрестольную. Там на неё великий спрос.
— Значит, в Мангазею рвёшься? Люба тебе она?
— Люба. Сознаюсь. А коли тесно станет на Мангазейской земле, подался бы на Енисей, в Таймырскую землю. Сия землица ещё мало исхожена промысловиками.
— Почто так разумеешь?
— Со многими промышленными людьми толковал. От них и узнал о тамошних краях. И призадумался.
— Вижу сын, даром в Устюге не сидел, попусту времечко не терял.
— А зачем же ты наказывал мне в Великом Устюге осесть, к торговым и промышленным людям присмотреться, пораспрашивать их.
— Вижу, заинтересовала тебя промысловая жизнь. Что скажешь, сынок, коли соглашусь отпустить тебя в эту самую Мангазею?
— Благое дело сделаешь, отец. Сын твой неизведанные земли узрит, с добычей домой вернётся. Коли судить по словам промышленных людей, добыча пушного зверя — прибыльное дело.
— Прибыльное, говоришь?
— Уверен в этом.
— Снаряжение-то небось недёшево обойдётся?
— Да уж не без того, отец. На это денежки потребны и немалые.
— И где рассчитываешь сии немалые денежки найти? С неба они волшебным дождичком не польются, твой карман не наполнят. А я, батька твой, не такой богач, как Власька Югов или скупердяй Худяков.
— Знаю, что не такой. Но ведь и не голодранец, а владелец справного хозяйства. Верю, что сына родного не обидишь. Снабдишь денежками по мере сил своих.
— Чем богаты, тем и рады. Дам тебе, сколько мне по силам. Но ведь тебе придётся охотничье снаряжение, припасы покупать, подручникам жалованье выплачивать. А это расходы немалые, наверное, в десять раз больше того, что я могу тебе дать.
— Знаю, батюшка. Нужда заставит к богатому человеку обратиться за помощью, взять у него денег под проценты. Приду с поклоном к тому же Югову.
— Учти, Власька мужик с двойным дном. Хитрец великий.
— Что значит «с двойным дном»?
— А то, сынок, и значит. Посмотришь, с одной стороны, Влас простецкий, общительный, к столу пригласит, а в тайниках душонки его скрыты жадность да расчётливость. Станешь его должником, все соки из тебя высосет, половину твоей добычи заберёт за долги. Хорошо, если половину, а то и больше. Великий скупердяй он.
— А говорят, что он всё-таки лучше других богатеев, того же Худякова.
— Значит, другие купчины ещё хуже. Корыстнее.
— О чём же мы договорились с тобой, отец? Отпускаешь меня в Мангазею на промысел?