Хадамаха, Брат Медведя
Шрифт:
– Почему до сих пор в штанах? Или Храмовые указы не про вас писаны?
– К-какие указы? – пугаясь и невольно хватаясь за штаны, пролепетал купец.
– Вот только этого не надо, не надо! – морщась, протянул молодой стражник. – Не надо делать вид, что не знаете! Вон, возле храма, уже десятого такого незнающего порют! А ну-ка, пра-айдемте, уважаемый! – он ухватил слабо брыкающегося купца за локоть и поволок в сторону храма.
– Неужто и впрямь указ? – взрывая подошвами торбозов песчаную присыпку на тротуаре, ошеломленно бормотал несчастный купец. – Неужто и впрямь без
– А вы как думали? – грозно рыкнул стражник. – Жрицы разве в штанах ходят?
– Не-ет, – жалко проблеял купец. – Они только в рубахах…
– А вы что, лучше жриц хотите быть? – вызверился стражник. – Или, может, вы – еретик? Храмовниц не уважаете, Голубой огонь не чтите?
– Чту, чту, как есть чту! – со слезой в голосе возопил несчастный купец. – Да я ради Голубого огня не то что штаны – что хошь сниму! Господин стражник! – всей тяжестью повисая у того на руке, взмолился купец. – Клянусь! Не знал про указ! Целый День дом – лавка, лавка – дом, вот и закрутился! Я же все-таки немолодой человек, не позорьте мои седины! Давайте вы просто заберете у меня эти проклятые штаны, а я вам за это…
– Вот только взяток не надо! – строго оборвал его молодой стражник, хлопая себя сперва по городскому гербу на левой стороне груди, а потом почему-то по голому заду. Теперь, наверное, так у них принято. На мгновение задумался, а потом отпустил купца и отчаянно махнул рукой. – А, ладно, нижние небеса с вами! Думаете, мне приятно пожилого человека под порку подводить? Давайте штаны!
– Не знаю даже, как вас благодарить, юноша! – торопливо раздеваясь, забормотал купец. – Клянусь, я эти проклятые штаны больше в жизни не надену! – он протянул штаны. – И жене закажу, и детям, и приказчикам в лавке…
Брезгливо, двумя пальцами, стражник ухватил запрещенный предмет одежды.
– Лавка-то ваша где – проверю ведь, – пробурчал он. – Эй, куда? Стой!
Но полураздетый купец уже как заяц порскнул прочь из переулка. Хадамаха проводил его сожалеющим взглядом – во-первых, он рассчитывал еще и на торбоза, а во-вторых – штаны-то куда возвращать? А то ведь воровство выйдет! Чувствуя себя неловко, Хадамаха затянул на поясе слишком широкие и короткие для него штаны и торопливо зашагал в сторону храма. Утешаться приходилось одним – если он проклятого Черного не остановит, купец не то что штанов, самой жизни лишится!
Возле храмовых ворот и впрямь кого-то пороли. Хадамаха сморщился, будто горсть болотной клюквы разжевал. Малой был, бывало, от отца им с братом доставалось, и мать порой хворостиной вытягивала – для лучшего разумения и чтоб со взрослыми не пререкался. А жрицы пороли «за непонимание роли Храма», «за еретические высказывания». Короче, тоже для лучшего разумения и чтоб не пререкались. Похоже, считали, что только они на Сивире взрослые, а все остальные – дети малые. Не сами, правда, – стражникам поручали. Но сейчас у деревянного топчана для порки валялась… синяя куртка храмового стражника, да еще с нашивкой десятника на рукаве. Свой, выходит, не угодил?
– Десять! – выкрикнул стражник с кнутом, напоследок с оттяжечкой проходясь по спине своего тщедушного собрата, и с чувством выполненного
Выпоротый всхлипнул, поднял голову… Торопящийся к воротам мальчишка встал как вкопанный, увидев хорошо знакомую физиономию.
– Э-э… Здравствуй, – сдавленно пробормотал Пыу, торопливо делая вид, что на топчан для порки он так, просто отдохнуть прилег. Целый День в трудах да в заботах, дай, думает, полежу чуток, а тут и топчанчик такой удобный… ох, занозистый… – А я тут это… вот… по службе… – забормотал Пыу, суетливо хватаясь за одежду.
– Непростая у вас, гляжу, служба, дядька Пыу, – невозмутимо протянул Хадамаха. – Ответственная – за все отвечать приходится.
Пыу кинул на него злобный, как у затравленной крысы, взгляд, но сказать ничего не успел.
– Эй, ты! Ты – Пыу? – раздался повелительный голос, и сверху спланировала незнакомая жрица с туго скрученным берестяным свитком в руках. – Говорят, голос у тебя зычный, – и не дожидаясь ответа, приказала: – Возьмешь било, пройдешься по площадям – надо Храмовый указ огласить.
– Как же я, госпожа жрица, и било таскать буду, и указ оглашать? – заныл Пыу. Жрица гневно нахмурилась, и тщедушный стражник торопливо зачастил: – Я к тому, пусть со мной вот этот парень пойдет, он видите, какой здоровый, ему било как раз по руке… и по уму, – бросая на Хадамаху злорадный взгляд, оскалился Пыу.
Хадамаха аж задохнулся – от злости на самого себя. Нашел, дурень таежный, время над Пыу насмехаться! А тот и сквитался сразу, гад: словом не смог – подлостью достал! И не скажешь ведь жрице, что ему надо черного шамана, виновника всех бед Югрской земли искать: за ересь про Черных не то что под порку – на костер угодить запросто!
– Я… Госпожа жрица, я не могу! – взмолился мальчишка. – Мне… Меня… Меня сюда госпожа жрица… другая госпожа жрица, не вы, госпожа жрица… вызвала, я к ней явиться должен! – в мгновенном наитии выпалил он.
– Какая еще другая госпожа жрица? – раздраженно переспросила та.
– Ну, такая… – промямлил Хадамаха, вдруг с ужасом сообразив, что понятия не имеет, как зовут «его» жрицу, фанатку каменного мяча. – С голубыми волосами…
– Исчерпывающая примета, – фыркнула жрица, тряхнув голубой с проседью шевелюрой. – Ну-ка, без разговоров, взял било, и пошел! – кивая на стоящее в нише у ворот било, раздраженно рявкнула она. – А ты держи указ, – она сунула свиток в руки Пыу.
Все еще злорадно скалясь, Пыу развернул бересту… и вдруг ухмылка медленно сползла с его лица. Пыу поднял на жрицу круглые от удивления жалобные глаза:
– Тут это… Написано… Девица тринадцати Дней отроду, именем Аякчан, на самом деле… никакая не храмовница?
Уже собравшаяся взлетать жрица разозлилась окончательно:
– Читать не умеешь? В шаманской школе плохо учился? Раз написано, значит, так и есть!
Пыу стиснул свиток так, что хрупкая береста треснула по краям.
– Так ежели она разбойница! Ежели она не настоящая жрица! – с гневной страстью вскричал он. – На что ж мне по ее приказу десять плетей отвесили?