Хафиз и пленница султана

Агаев Самид Сахибович

А ведь когда-то старец горы, так всегда называли главу исмаилитов, целых полтора года гостил во владениях Узбека, и радушный хозяин ежедневно посылал ему тысячу динаров на текущие расходы. Где эти дни?! А может, надо было не бежать от султана Джалала, а сдаться с самого начала. Рабибу довелось побывать в плену у его отца хорезмшаха Мухаммада. И ничего плохого с ним не произошло. Ведь Узбек считался вассалом хорезмшаха и когда-то провозглашал хутбу с его именем. Но гарнизон хорезмийцев, выданный когда-то Узбеком на растерзание монголам, отрезал пути назад.

Табриз.

Султан Джалал всегда оставлял на прежнем месте владетеля завоеванной им страны, если он обязывался платить определенную дань и провозглашать хутбу с его именем, даже если тот поначалу вступал с ним в сражение, Поскольку считал, что именно на таких людей в смысле верности, можно рассчитывать.

Того, кто сдавался без боя, он также оставлял на своем месте, но уже не доверял. Ведущий себя таким образом, в трудную минуту с легкостью сдаст и его. Местная знать знала, как вести себя со своим народом и через нее проще было им управлять. Но покоренные страны были ганимат – военной добычей и подлежали разграблению. Таков был обычай, установленный Ануш-Тегином, предком Джалала. Табриз был единственным исключением, поскольку за него попросила его новая жена Малика-Хатун. Но вазир султана Шараф ал-Мулк считал иначе. Все завоеванные города, должны были приносить доход в казну. Управляющий делами султана, он должен был следить за этим. И вазир рьяно принялся исполнять свой долг. Когда султан, приведя к покорности правителя Азербайджана, направился в Грузию, Шараф ал-Мулк принялся извлекать доход из Табриза. Он обложил налогами каждого торговца, каждого ремесленника, его люди занимались поборами. Жалобы стекались отовсюду к Шамс ад-Дину, и тот приказал раису оказывать отпор хорезмийцам. Не проходило дня, чтобы не было стычки между жителями, и людьми Шараф ал-Мулка, которые набросились на город, как стервятники. Но вазир не мог дать волю себе и своим приспешникам, это означало бы саботировать распоряжение хорезмшаха. Но и смириться с тем, что кто-то противодействует его алчбе, не хотел. Последней каплей, переполнившей чашу его терпения, было то, что Шамс отказался выполнить его распоряжение и назначить на должность городского судьи вместо своего племянника Кавама Джидари, его протеже. Им был уже известный нам факих Изз ад-Дин Казвини, тот самый кади Казвина, который на основании показаний двух лжесвидетелей оформил развод между Узбеком и Маликой. Малика-Хатун отблагодарила судью деньгами. Но слух об этом быстро распространился по Казвину и репутация кади оказалась подмоченной. О том, чтобы продолжать отправлять свою должность в родном городе, не могло быть и речи. Тем более, что факих несколько ошибся в расчетах. Малика-Хатун, несмотря на то, что стала женой султана, все же утратила власть над страной. Она удалилась в Хой, один из трех городов, которые султан Джалал определил ей в икта, в качестве свадебного подарка. Изз ад-Дин Казвини лишился ее покровительства, на которое собственно и возлагал основные надежды, больше, чем на деньги. Он бросил свою должность, и перебрался в Тебриз, столицу Азербайджана. Здесь он свел знакомство с Шараф ал-Мулком, участвуя в посольстве Узбека к султану, преподнес ему две тысячи динаров и, расположив тем самым вазира, попросил место судьи Табриза. Шараф ал-Мулк недолго думая, пообещал выполнить его просьбу. Шараф ал-Мулк, несмотря на свою алчность, был щедр и расточителен, особенно тогда, когда это ему ничего не стоило. С тех пор Изз ад-Дин Казвини ежедневно приходил в присутствие и, стоял в толпе просителей, угодливо улыбаясь, при каждом удобном случае изливая клевету и злобу на семью Туграи.

Али после того памятного столкновения с девушкой еще несколько раз бывал в доме Туграи. Шамс много работал по вечерам, и часто оказывалось, что необходимый в диване документ не оказывался под рукой, и тогда Али отправлялся к нему домой. Но девушку больше не встречал. Каждый раз он старательно затягивал свое пребывание, поднимался по ступеням, не торопясь, ходил, все время, оглядываясь, медленно перебирал бумаги, долго думал, прежде чем дать ответ, вызывая неудовольствие хаджиба.

– Удивляюсь, – недоумевал хаджиб, – Как мог господин взять тебя на работу, такого увальня, как он тебя терпит, ты же спишь на ходу. Давай, пошевеливайся, переставляй копыта поживей. Клянусь Аллахом, скажу хозяину, чтобы гнал тебя.

Опасаясь, что хаджиб действительно исполнит свою угрозу. Али, желая задобрить хаджиба, отвечал: «Я восхищаюсь твоим умом, Хасан (хаджиба звали Хасан), твоей памятью, ведь ты всегда точно знаешь, где и какая лежит бумажка, список. Воистину главой канцелярии Табриза должен быть ты или хотя бы наибом вазира». От такого дерзкого комплимента хаджиб опасливо оглядывался по сторонам, но ему было приятно, и он переставал цепляться к Али, только вздыхал нетерпеливо. А когда Али, узнав, что хаджиб любит сладкое, преподнес ему пол-мана [68] халвы, то окончательно завоевал его расположение. Хасан стал по-отечески поучать Али: «Оглан [69] , – говорил он, – чтобы сделать карьеру, надо быть расторопней. Начальник еще не договорил, а ты уже бросаешься исполнять. При этом старайся выглядеть смышленым, но недалеким. Тут главное не перестараться: будешь казаться недоумком, выгонят, как непригодного, слишком умным – тоже выгонят, из опаски, чтобы не подсидел. Но ничего, слушай меня, и будет тебе польза». После этого Али, набравшись духу, как бы невзначай спросил:

68

Манн – мера веса, = 3 кг.

69

Оглан – мальчик, подросток, парень.

– Я тут девушку видел как-то, по коридору бежала вон оттуда. Кто это был, такая с красными волосами?

Хасан сразу же стал ухмыляться. Удивительно, как люди одинаково реагируют на интерес парня к девушке, сразу начинают глумливо улыбаться, мол, вот оно что, влюбился. Но улыбка быстро сползла с лица хаджиба: «Там, – сказал он строго, – женская половина, андарун. Девушка, которую ты видел – единственная дочь Шамс ад-Дина. Больше о том, что ты ее видел, никому не говори. Хорошо, что ты меня спросил об этом, а никого другого. Законы шариата еще никто не отменял. Мусульманин безнаказанно может видеть лишь лица матери, жены, сестры и дочери. Мне ли тебе об этом говорить, хафизу, знатоку Корана. И вообще забудь о ней.

– Почему? – наивно спросил Али.

– Не про тебя плод.

– Как ее зовут?

– Я же сказал, забудь.

– Уже забыл, – смущенно произнес Али.

Но это была неправда. Запах девушки преследовал его, каждый раз когда беря в руки яблоко он вспоминал ее. С того самого дня, когда она, налетела на него.

И ее голос, насмешливая фраза: «Теперь ты должен жениться на мне». Али улыбнулся.

– Чему ты радуешься? Я не шучу, между прочим.

– Это ничего, это я о своем.

– Забудь, я тебе сказал. К ней уже с десяток сватались, и какие женихи, дети лучших людей города: богатые, сановные, уважаемые. А ты кто? Голодранец, без роду, без племени.

– Действительно, – согласился Али, – К тому же круглый сирота.

– Что?

– Вся моя семья погибла в Байлакане, от рук проклятых татар. Монголы вырезали весь город.

– Ладно, – миролюбиво сказал Хасан, – Иди уже.

– Мне еще нужны данные по сборам джизья. [70]

70

Джизья – подушный налог с иноверцев.

– Когда же это кончится. Я ведь хаджиб, мне только за это жалованье платят, а я еще исполняю обязанности катиба. Сиди здесь тихо. Эти данные в другом месте лежат, сейчас принесу.

Хасан отправился на поиски необходимого документа. Несколько времени Али сидел, грустя от неразделенной любви. То, что он влюблен, он решил сразу же, в тот же день, когда девушка сбила его с ног. Для любви не нужно времени – разок взглянул, и баста. Али еще не любил никого, и ему нравилось свое новое состояние. В жизни появился смысл, который, казалось, был утрачен после гибели родных. Али часто бывал, рассеян, мечтая о новой встрече, о взаимности. Хасан мешкал, и наш герой как истинный философ и сторонник учения кадаритов [71] , решил создать условия для новой встречи. Он вышел в коридор и стал на том же самом месте. Надо было еще вспомнить, о чем он думал в прошлый раз, но это ему не удалось. На память Али еще не жаловался.

71

Кадариты – сторонники предопределения.

Как мы говорили, он был хафизом, то есть знал Коран наизусть. И вероятнее всего он тогда ни о чем и не думал. Тогда Али решил усилить свой метод – стал думать о девушке, уговаривая ее выйти. Через несколько минут в глубине коридора послышались шаги, и перед юношей возникла старая безобразная тетка. Видимо, она оказалась более восприимчивой к сигналам и ответила на призывы его сердца.

– Ты чего здесь торчишь? – подозрительно осведомилась женщина.

– Жду… Хасана, – пролепетал Али.

– Иди отсюда, эта территория харам, запретна для мужчин, Здесь дочь Шамс ад-Дина ходит, – сварливо сказала женщина.

– Но Хасан сказал…

– Да мне плевать, что тебе Хасан сказал, и на него тоже плевать. Давай-давай, шевели копытами.

Слово «копыта» почему-то было очень популярным у челяди Шамс ад-Дина.

Али пожал плечами и спустился на первый этаж, поближе к выходу. Здесь его нашел недовольный Хасан.

– Я тебя что, по всему дому искать должен? Ты что, со мной в прятки играешь?