Хаггопиана и другие рассказы
Шрифт:
Дня через три или четыре после его возвращения я сидел в своем кабинете, просматривая заметки о жалобах некоторых из моих пожилых пациентов, обоснованных или надуманных, когда из коридора ко мне ворвался Мэтью, с диким взглядом и словно слегка постаревший. Вид у него был совершенно озадаченный, а рот открыт от нескрываемого удивления.
— Дядя, — выпалил он, — может, ты сумеешь мне помочь. Во имя всего святого, мне действительно нужна помощь! Я просто не могу понять… или не хочу. Это неестественно. Нет, просто невозможно, и, тем не менее, оно…
Он
— Вот как? — спросил я. — Что именно невозможно, Мэтью?
Несколько мгновений он молчал, затем сказал:
— Оно… это растение! Оно просто не имеет права существовать. Ни одно из них. Сначала я решил, что, возможно, ошибся, но потом проверил и перепроверил несколько раз — и понял, что я прав. Они просто не могут этого делать!
— Кто «они», — терпеливо спросил я, — и чего они «не могут делать»?
— Растения, — раздраженно сказал он. — Они не могут размножаться! Или, если и могут, то я понятия не имею, каким образом. И это еще не все. Пытаясь их классифицировать, я стал делать такое, за что меня посадили бы за решетку, узнай об этом кто-либо из обычных ботаников. Да что там, я даже не могу с уверенностью сказать, что это растения. Собственно, я почти уверен, что они ими не являются. И из этого следует кое-что еще…
Наклонившись вперед на стуле, он уставился на меня.
— Решив, что они не являются растениями, я подумал, что, возможно, они могут быть какими-то загадочными видами животных — подобно морским животным, которых долгое время принимали за растения, анемоны и тому подобное. Я все проверил, и… ничего подобного не существует. У меня тут целая библиотека, — он кивнул в сторону комнаты наверху, — но я не нашел там ничего подходящего.
— То есть ты оказался в полном тупике, — сказал я. — Наверняка ты где-то ошибся? Очевидно, что, чем бы они ни были, они должны быть либо растениями, либо животными. Обратись к мнению специалистов.
— Ни за что! По крайней мере, пока не проведу новые исследования сам, — воскликнул Мэтью. — Это же фантастика — новая форма жизни! Извини, дядя, но мне нужно возвращаться к работе. Мне еще столь многое надо понять…
Неожиданно он замолчал, словно ему стало не по себе.
— Особенно мне нужно разобраться в их клеточной структуре. Она просто поразительна. Как ее можно объяснить? Структура их клеток почти… почти человеческая!
С этими словами он поспешно выбежал из моего кабинета.
Я улыбнулся себе под нос. Молодым все кажется фантастическим. Мэтью, конечно же, где-то ошибся, ибо, если эти создания не были ни растениями, ни животными, то чем, во имя всего святого, они являлись?
На следующее утро началось нечто жуткое, проявившееся сначала в виде маленьких зеленоватых пятен слоистой слизи, проступивших на руках и груди Мэтью. Вначале пятен этих было немного, но они отказывались исчезать под воздействием антисептиков или недавно появившихся противогрибковых кремов, и в течение дня тошнотворная зеленая плесень распространилась по всему телу юноши, так что мне пришлось уложить
Я делал все возможное, чтобы успокоить его и утешить, а ближе к вечеру повесил на дверях моей приемной записку, извещавшую моих пациентов, к счастью, немногочисленных и с достаточно тривиальными жалобами, что по причине изменения рабочего графика я буду отвечать лишь на крайне срочные вызовы. К этому я добавил адрес своего друга в Хоуторпе, врача-консультанта, которому я рассказал правдоподобную историю о моих изменившихся планах и который охотно согласился принять любого из моих пациентов, кому потребовалась бы помощь.
Завершив дела, я попытался понять причину кошмара, обрушившегося на моего племянника, но мне это так и не удалось ввиду абсолютно чуждой его природы. Единственные симптомы, о которых я мог сказать со всей определенностью, заключались в том, что Мэтью почти ничего не ел со времени своего приключения в расщелине, не видел я также и того, чтобы он что-либо пил, и, тем не менее, он не проявлял никаких признаков голода. Тогда я еще этого не знал, но с его телом происходила некая метаморфоза, пока что не требовавшая пищи. Способ питания становился другим…
Полностью сбитый с толку, отчаянно пытаясь понять чудовищное превращение, происходящее с Мэтью, я проработал всю ночь и часть следующего утра, и, поняв, что скорость проявления симптомов угрожающе возрастает, предложил позвать специалиста. Худшего я не мог придумать. Мэтью начал кричать, что никто не в силах ему помочь и что «никто больше не должен узнать об этих существах из пещеры!». Он явно считал, что болезнь его родом именно оттуда, что он отравился, съев одно из тех растений, — и, честно говоря, я вряд бы стал с этим спорить.
Всхлипывая и рыдая, он заявил, что скоро перестанет быть для меня обузой, и взял с меня обещание, что я никому не расскажу о том, что с ним случилось, и не приведу никого, чтобы его осмотреть. Думаю, я понял, что он имел в виду, утверждая, что перестанет быть обузой; ни в одном из своих справочников я не нашел ничего похожего на болезнь моего племянника, лишь проказа чем-то на нее походила, но проказа не развивалась со столь фантастической скоростью. Я невольно подсчитал, что болезнь Мэтью убьет его в течение двух недель, и потому соглашался с каждой его просьбой.
На следующую ночь, выйдя из дома ради глотка свежего воздуха, в котором я крайне нуждался, я сумел поймать Джинджера, моего кота. С тех пор, как Мэтью вернулся со своей затянувшейся прогулки, Джинджер отказывался заходить в дом, предпочитая часами сидеть на крыльце, то и дело жутко завывая. Я принес его домой и оставил внизу вместе с миской молока. На следующее утро, кажется, четвертое с того времени, как начался кошмар, я обнаружил окоченевшее тельце Джинджера на полу кладовой. Стекло в одном из маленьких окон треснуло — видимо, несчастное перепуганное животное отчаянно пыталось сбежать. Но от чего? Животные могут чувствовать то, что недоступно тупому человеческому разуму. И то, что почувствовал Джинджер, напугало его до смерти.