Хакон. Наследство
Шрифт:
Скули постоянно совещался со своими ближними людьми, и всегда при закрытых дверях. Слал письма на север страны и на юг. Мало кто знал, о чем в них речь, и королю никогда их не показывали. Но Дагфинн Бонд смотрел в оба, и однажды ярл Скули зашел слишком далеко. Он послал Оркнейскому ярлу Иону письмо и запечатал его печатью короля Хакона. Гонца звали Иостейн Томб, и был он верным человеком господина Дагфинна.
Канцлером король Хакон, по совету господина Дагфинна, назначил Ивара Бодди. Теперь канцлер Ивар пришел к королю и спросил, читал ли он письмо со своей печатью, которое отослал ярл Скули. Король ответил, что нет. Письмо по-прежнему находилось у Йостейна Томба, а тот ждал распоряжений под Хердлевером, северо-западнее Бьёргвина; туда-то и поспешил за этой депешей канцлер Ивар. Однако же ярл каким-то образом проведал обо всем, ибо, когда канцлер Ивар прибыл на место, письма у Йостейна уже не было – его только что забрали люди ярла.
Вечером, созвавши совет, ярл метал громы и молнии. Он регент и не потерпит, чтобы другие вскрывали его письма, чьей бы печатью он их ни скреплял. Не обинуясь, он выложил все, что думал обо всех этих смехотворных и самозваных советниках, которыми бьёргвинские военачальники окружили короля. Грегориус Йонссон поддакнул и заявил, что так называемого канцлера Ивара Бодди растерзать и то мало. Тут уж поднялся Ивар Бодди и сказал, что вовсе не намерен испытывать на прочность взаимоотношения короля и ярла и, радея о мире и согласии, слагает канцлерские полномочия. Пожалуйста, он готов отдать себя на растерзание, коли от этого будет какой-то прок.
Ночью совет собрался еще раз и назначил канцлером Дагфинна Бонда, и наутро, опамятовавшись, ярл никаких возражений не высказал. Обе стороны вели себя чрезвычайно предупредительно и учтиво, при том что знали: отныне они будут бдительно следить друг за другом. Скули не собирался признавать Хакона единовластным королем, а советники Хакона не собирались мириться с непомерными аппетитами ярла. И у Скули, и у советников все помыслы были о власти и о том, кто кого первым перехитрит, но утром во время завтрака они смеялись, и шутили, и говорили друг другу любезности.
Среди дня ярл Скули неожиданно взошел на корабль и, ни с кем не попрощавшись, отбыл в Нидарос.
Король Хакон призвал к себе Дагфинна Бонда и спросил:
– Как ты думаешь, что было в том письме?
Дагфинн Бонд не смог дать ответ.
Да, ярл Скули не на шутку разгневался на советников четырнадцатилетнего короля. Еще несколько лет – и Хакон достигнет совершеннолетия, но править страной в одиночку юный король все равно не сможет. Надобно было создать административный аппарат, который будет в его распоряжении, когда придет срок. Первым делом королевским советникам предстояло изыскать способы управления Западными землями. Да и другие государственные задачи естественно было решать из Бьёргвина, который занимал более-менее центральное положение. Однако ж ярл Скули сидел в Нидаросе, претендуя на всю полноту власти, и осуществлять ее намеревался из Трандхейма. Продолжаться так до бесконечности не могло.
Король Хакон не хотел ссориться с ярлом. Наоборот, он желал обсудить со своим наставником и королевский совет, и разделение задач. Потому-то и надумал отправиться в Нидарос. Дагфинн Бонд и Гаут Йонссон тотчас вызвались его сопровождать. Король согласился, но при условии, что они не станут брать с собою слишком много кораблей и воинов: это могут превратно истолковать.
Ярл Скули ожидал короля за городскими стенами, и в ворота они въехали бок о бок, впереди свиты. Ярла встретили почетом и ликованием, но в честь юного короля ни колокола в церквах не звонили, ни процессий с курением ладана не устроили, хотя обычай был именно таков.
В Нидаросском соборе – новый сюрприз: жертву ярла архиепископ Гутторм принял и возложил на главный алтарь. А вот принимать жертву короля никто и не думал. Тогда король Хакон встал, прошел к алтарю и сам возложил на него свою жертву.
Королевская свита была потрясена и расценила это как демонстративное оскорбление. Ярл Скули молчал и даже не пытался ничего объяснить. После торжественной мессы Дагфинн Бонд прошел в ризницу к архиепископу и напрямик спросил его, почему он не оказал королю Хакону надлежащих почестей. Архиепископ Гутторм смешался, ему было неловко говорить, пока ярл находился поблизости, но в конце концов он выдавил из себя:
– Многие здесь не уверены, что он родной сын Хакона сына Сверрира.
Господин Дагфинн обмозговал этот ответ со своими людьми. А вечером отправился в архиепископские палаты и решительно попросил Гутторма принять его для конфиденциальной беседы.
– В настоящее время, – с убитым видом произнес Гутторм, – на нас оказывают некоторый нажим. Больше я ничего не могу сказать. Пусть король запасется терпением, тогда все уладится наилучшим образом.
– Я пришел не затем, чтобы запасаться терпением, – ответил Дагфинн Бонд. – Король Хакон настаивает, чтобы Нидарос признал его наследственные права.
Архиепископ как-то странно взглянул на него.
– Я вполне понимаю, что королю необходимо законное признание. Равно как и ты, господин Дагфинн, вполне понимаешь, что нам хотелось бы чеканить в Нидаросе свою монету. Но нельзя же рассчитывать, что все наши мечты сбудутся разом? Верно?
Подобно своим предшественникам, архиепископ Гутторм всегда готов был договориться с теми, кто понимал его так, как надо.
Через месяц-другой в Бьёргвине назначили большое собрание, на которое неожиданно во множестве явились священнослужители. Бьёргвинский епископ Хавард встречал новоприбывающих у Сандбрутангена. В Хольмской крепости, стоя у бойницы, наблюдали за происходящим Хакон, Инга и Гаут Йонссон.
– Это вот епископ Ставангский, Хенрик, – пояснил Гаут.
– Тот самый, что разувается, – вырвалось у Хакона.
– А это Ивар, епископ Хамарский.
Инга невольно присмотрелась внимательнее.
– Я видела его в кошмарном сне, не видя наяву… Надо же, точьв-точь такой, как во сне, только еще чернее и зловещее. А вот тот бледный – я знаю, кто он: Оркнейский епископ Бьярни. Говорят, что он и Оркнейский ярл Йон держат сторону ярла Скули и положиться на них тоже никак нельзя.
– По-моему, – сказал Гаут, – ни один из епископов доверия не заслуживает. Ну разве лишь тот, кто как раз подъехал, но опять таки, если улыбнется счастье привлечь его на свою сторону.
В толпе пробежал шум. Всем хотелось пробиться вперед и увидеть человека, который только что подъехал, потому что это был самый славный из норвежских священнослужителей – Николас Арнарсон, епископ Осло. Впервые за весь день народ так оживился, даже процессии, встречавшие архиепископа Гутторма и местера Бьярни из Нидароса, вызвали куда меньший интерес.
Инга мать короля знала, что Гаут имел в виду. Епископ Николас никогда не торговал своими убеждениями. Давши кому-то слово, даже устно, в конфиденциальной беседе, он никогда этому слову не изменял. Поэтому Николас Арнарсон тщательно взвешивал свои речи и если уж говорил, то каждое его слово имело непреходящую ценность. В свое время, давши слово Хакону сыну Сверрира, он проявил к королю редчайшее доверие. Как же он отнесется к сыну короля Хакона? А самое главное, верит ли он вообще, что мальчик – сын короля?