Халиф на час
Шрифт:
Заира, услышав это, закрыла глаза. Ибо стыд терзал все ее существо. И увы, от стыда этого было некуда деваться. Ибо она верила Фатьме, а вот словам своего сына в последнее время не верила вовсе.
– Аллах всесильный, – наконец заговорила Заира, – могу ли я как-то смыть позор, который навлек на тебя, о добрейшая ханым, мой неумный сын?
– К счастью, обо всем этом неизвестно никому. Ибо позор пал только на мою голову, и вот теперь я поведала о нем тебе… Но как твой презренный сын может искупить свою вину, я представить не могу…
Заира вновь
– О чем же ты плачешь, добрая женщина? – с некоторой тревогой спросила Фатьма. Она бы поняла гнев, который ее рассказ вызвал бы в душе матери, поняла бы отвращение, которое овладело бы разумом любой женщины. Но слезы… бессильные старческие слезы… Они лишили Фатьму уверенности, что она все делает правильно, что ее решение навсегда изгнать этого юношу из дому было единственно верным.
– Увы, добрая Фатьма, я плачу о разуме своего сына, который покинул моего мальчика и не собирается возвращаться даже для того, чтобы вернуть достойному имени Хасанов его былое величие.
И в ответ на удивленный взгляд Фатьмы (который уже!) поведала Заира о том, как нашла своего сына спящим в сиреневом богатом паланкине, как рассказывал ей глупый Абу-ль-Хасан о мудрецах в диване, о яствах, которые подают к столу халифа, даже о веселой ночи, проведенной в компании двух умелых наложниц.
Но против ожиданий почтенной женщины, Фатьма стала громко смеяться. И смеялась все те минуты, пока длился рассказ Заиры.
– Что тебя так развеселило, достойная ханым? – с недоумением спросила почтенная женщина.
Фатьма же, утирая выступившие от смеха слезы, ответила:
– Да он, оказывается, выдумщик, наш малыш Абу-ль-Хасан… Чаша кофе… заплата в небе… ох, я сейчас умру от смеха… две наложницы…
– Но что же тут смешного, достойшейшая?
– Смешны его выдумки, почтеннейшая, смешны его слова… Но мне радостно, что наш любимый мальчик может придумывать такие веселые истории.
О, конечно, слова «наш любимый мальчик» не ускользнули от внимания матери. Они согрели слабой надеждой сердце женщины.
– Я рада, ханым, что смогла развеселить тебя, – уже чуть суше проговорила Заира. Волшебно быстро высохли слезы у нее на глазах, стан гордо выпрямился, и даже, о чудо из чудес, серебристые ниточки в черных волосах как-то сразу потускнели.
– Так, значит, заплата в небе…. И две девушки на ложе… – все еще не могла прийти в себя Фатьма.
Она нежно улыбнулась почтенной Заире, успокаивающим движением положила пальцы на ладонь собеседницы и проговорила:
– Я думаю, добрая моя Заира, что я смогу забыть ту нелепую случайность, которая едва не разлучила меня и твоего веселого сына. Пусть он сегодня вечером придет ко мне и сам расскажет все то, о чем ты только что поведала… Думаю, нам найдется о чем побеседовать.
– Да пребудет
– Ну что ты, уважаемая Заира, – проговорила Фатьма, поднимая собеседницу. – Меня благодарить не за что. Благодари своего сына за те минуты веселья, что он принес мне…
– Так, значит, мой мальчик может прийти к тебе вечером?
– О, конечно, может. Я буду его ждать сразу после того, как зайдет солнце. Думаю, – Фатьма улыбнулась, словно сытая кошка, отведавшая целый бассейн сметаны, – что нам с твоим сыном будет чем заняться…
Сотню, нет, тысячу раз поклонившись доброй Фатьме, Заира поспешила домой. О, она заставит мальчика вести себя достойнейшим образом! О, она… Но самое главное, чтобы этот безголовый ишак за весь вечер не взял в рот ни капли спиртного!
Окрыленная, торопилась к своему сыну Заира, и все повторяла слова, которые должны были, нет, просто обязаны были дойти до разума ее недалекого сына.
Наступил вечер. Солнце неторопливо покидало небосклон. В городе было как-то необыкновенно тихо. Но Абу-ль-Хасан, напутствуемый матерью, не замечал ничего вокруг. Он собирался к Фатьме-ханым и понимал, что сейчас от его мудрого поведения зависит не просто его доброе имя, а сама его никчемная жизни.
Вот и знакомая уже калитка, вот и колышущийся огонек лампы у входа.
«Ну что ж, Абу-ль-Хасан, все ошибки в твоей жизни уже сделаны! Пора их исправлять!» – подумал юноша и решительно распахнул дверь.
Но почему, о Аллах великий, почему же Фатьма-ханым, гордая и сильная, вновь позволила Абу-ль-Хасану прийти к ее порогу? Всему виной оказалось любопытство. Любопытство женщины, которой очень захотелось узнать, как же могут ублажить две девушки одного юношу. Фатьма-ханым была, конечно, весьма опытной в чувственных делах – ибо был большим ценителем высокой страсти ее покойный муж, достойный купец Джамал. Но он был ревнив, а потому представить на супружеском ложе двух женщин его вдова просто не могла.
«И даже если это окажутся лишь фантазии Абу-ль-Хасана… Что ж, моя гордость от этого не пострадает. А вот сколько поистине великолепных мгновений страсти он мне еще подарит… О, как бывают интересны фантазии молодых мужчин!»
И вновь она после той ночи позволила ему лицезреть себя, и Абу-ль-Хасан счел это хорошим знаком. Но, боясь все испортить, он начал свой рассказ, стараясь понять, нравится ли его история Фатьме. Та молчала, лишь изредка улыбаясь.
И это дружелюбное молчание длилось довольно долго, хотя мысли Абу-ль-Хасана были совсем о другом. Она так прекрасна, о Аллах, но если она вновь прогонит его после какого-то глупого слова или излишне смелого жеста, или, о Аллах, чересчур крепкого поцелуя? Их глаза встретились, и гнев, душевная боль, отчаяние на секунду растаяли.