Хам и хамелеоны
Шрифт:
– Но в таком положении ей нужна помощь, Аристарх Иванович… – потихоньку начиная терять уверенность, сказала Нина.
Затянувшись, Вереницын полюбовался быстро растущим столбиком пепла на кончике сигареты, щелкнул замочком лежавшего на столе кожаного футляра, извлек из него очки в тонкой золотой оправе и, нацепив их на нос, оглядел гостью с каким-то даже умилением.
– Вас, я извиняюсь, по батюшке как?
– Нина Сергеевна.
– Нина Сергевна, а вы давно с Адочкой знакомы?
– Дело вообще-то не во мне…
– В тот вечер только и познакомились, я думаю.
– Да, это так, но что это меняет?
– Многого
– Я знаю одно: она – мать больного ребенка, которая не в состоянии заплатить за лечение. И я так же знаю, что это ненормально. Разве она виновата, что у нее недостаточно на это средств, что она не может заработать этих денег, что государство не торопится взять расходы на себя? – Нина тараторила без умолку, боясь окончательно растерять мужество, собранное в кулак для этой встречи. – Если она живет с вами, разве не вправе она рассчитывать на вашу помощь?
– Ну вот, и вас туда же понесло… – Вереницын кисло улыбнулся. – Голубушка вы моя, да у нее мать есть, брат, сестра. Еще и племянники. Беда ведь в чем… Да в том, что я просто не в состоянии содержать всю Прибалтику. Рад бы, да не по силам мне это. Россия-матушка не смогла – куда уж мне-то тягаться? Мои возможности… их даже с возможностями Коли, супруга вашего, не сопоставишь. А вы как думали? Я ведь не промышленник, не золотодобытчик. Пивных заводов у меня нет. Нефтью не торгую. Кто-то, понимаешь, пенки снимает. А кто-то, как я, труженик рядовой, пуп должен надрывать. Да еще и распинаться, оправдываться потом… – на глазах багровея, пробормотал Вереницын. – А известно ли вам, моя дорогая, кто вытащил Адочку из омута и что это был за омут? То-то и оно… А известно ли вам, где Адочка была бы сейчас, если бы не равнодушный к ее проблемам Аристарх Иванович? Могу сказать где: на Брестской улице. Да-да, Нина Сергеевна, и не надо так смотреть на меня! Не я в этом виноват… Не я! Дежурила бы, как другие, на тротуаре в ожидании клиентов…
– Вы… вы не можете так говорить о человеке, с которым живете, – пролепетала Нина. – Вы… Да что вы за человек?
В холодных глазах хозяина появился недобрый блеск. Он затянулся, выпустил изо рта клуб дыма и с усмешкой произнес:
– Любишь кататься, люби и саночки возить. И я вам откровенно скажу… Если бы не уважение к вашему мужу, не стал бы я сейчас ваши претензии выслушивать.
– Да наплевать мне… на ваше уважение! Мне, мужу моему, всем на свете! – вскипела Нина.
Хозяин горько закивал, раздавил в пепельнице сигарету и, вздохнув, заметил:
– Ну, моя милая, вот что… По душам, я думаю, мы поговорили. А теперь послушай моего совета: не суй свой нос не в свои дела! Ступай к мужу, там твое место…
Нина застыла на месте. Еще минуту назад она и представить себе не могла подобного унижения. Вереницын меж тем продолжал:
– А-то ведь ералаш какой-то получается. Звонишь почтенному человеку, вкатываешься в его дом этакой попрыгуньей и начинаешь учить уму-разуму. А я вот почему-то нутром чую, что супруг твой, которому вместе с тобой наплевать на всех… даже не знает, что ты у Аристарха Ивановича. А то бы он устроил тебе…
– Не смейте мне тыкать! Не смейте… так говорить со мной! – пролепетала Нина, не узнавая собственный голос.
– Это еще почему? И посмею! Еще как посмею! А что, если я сниму ремень и перетяну пару разочков тебя по одному месту? Прямо вот тут… – ткнув пальцем в ковер с узорами, продолжил Аристарх Иванович. – По праву возраста, так сказать. Да и просто так, из удовольствия…
Нина судорожно сжала в руках сумочку.
– Не смейте мне угрожать! Вы… ничтожный мерзкий старик! Только попробуйте… – процедила она.
– Отчего ж не попробовать, раз это доставит мне удовольствие. Я же объясняю вам – уйму удовольствия. Своих-то я давно всех перепорол.
– Да вы… Вы негодяй! Вы…
– Сил вот только нет бороться… – Аристарх Иванович перевел дух и добавил: – Какой был день, бог ты мой! Вот отдохну чуток… Ах, попрыгунья. А если правду хотите знать, нравитесь вы мне, Нина Сергевна…
С заметным усилием и даже побагровев от напряжения, Вереницын распустил на шее галстук, расстегнул ворот рубашки и погрозил пальцем:
– Видите, я предпочитаю по имени-отчеству вас величать… Жену мою первую Ниной звали. Обожаю это имя… Лучше давайте будем друзьями. Понравились вы мне сразу, тогда еще, в ресторанчике этом. Есть в вас что-то эдакое… Голубую кровь я за версту чую. Ведь тот еще волокита. Аз грешный. Но каждый живет как умеет. Людей я не обижаю, чтоб вы знали… чтоб всё было вам ясно на этот счет. Не в моих это правилах… Женат четырежды, а детей у меня аж пятеро. Все обеспечены: и бывшие жены, и дети, и любовницы… Так что насчет Адочки… Жизнь ее – не такой уж ад кромешный, как вам вдруг померещилось.
– И с каких же это средств вы умудрились так замечательно всех обеспечить? Неужели на зарплату чиновника так развернуться можно?
– Вот видите, как вы предвзяты… Начали-то за здравие, а кончили за упокой. Что ж, вы думаете, только муж ваш семи пядей во лбу? Один Коля умеет жить, а остальные – сплошное дурачье? Сидят сиднями на печи и ушами хлопают? Нет и нет, моя милая! В нашем деле на бога ведь, как говорится, надейся, а и сам не плошай…
– Я даже не знаю… не знаю, кто вы. Вы жуткий тип, – пролепетала Нина, понимая, что должна без промедления выйти, бежать из этого дома как можно быстрее, но чувствовала, что ноги стали ватными, не слушались; от досады она чуть не заплакала.
– Кстати, с мужем вашим нас тоже связывают кое-какие общие интересы, – продолжал хозяин. – Не знали? Ах, лапушка вы моя… Так знайте, знайте, милочка! Парень он что надо. И насчет поживиться – тоже будь здоров. Откуда, спрашивается, у вас все эти наряды, сумочки… которые вы так изящно треплете пальчиками? Откуда, я спрашиваю?.. В том-то и дело… Правильно, что молчите! А то, ишь, пришли отчитывать, характер показывать. Каблучками топать несложно. А нос суете, даже не знаете во что… Ну да ладно, я человек незлобивый – это все знают… Оцените же и вы: прощаю вам вашу глупую женскую дерзость. Раз и навсегда. Забудем! И вообще, давайте вот как поступим… Давайте я вам налью рюмашку чего-нибудь расслабляющего, чего-нибудь, что любите? Шампанского?.. А то вы сейчас еще грохнетесь на пол… от страха-то…