Хамелеон 3
Шрифт:
— Ещё арестовали вообще всех, кто должен был отвечать за запуск на ЗИС-е в грядущем году производства капитально модернизированных двигателей, столь нужных, как боевой технике, так и гражданским грузовикам с автобусами. Модернизации завода для того требовалось чуть, а выхлоп стал бы грандиозным в масштабах всей страны! Они же, параллельно с улучшением мотора, разрабатывали и саму новую технику с заметно улучшенными характеристиками по грузоподъемности и качеству. — Не смотря на все успехи главных московских производителей автомобилей, их всё равно прижали к ногтю, тем самым остановив работы над новейшими ЗИС-15[2] с ЗИС-16[3] и всей серией основанной на их базе. Определено дело тут имело очень нехороший бэкграунд, скорее всего связанный с недобросовестной конкуренцией со стороны руководства ГАЗ-а, что всячески стремилось вырваться вперед в негласном, но весьма жестоком, противостоянии советских автопроизводителей за лидерство в отрасли в глазах партии. Ведь лидерство по умолчанию означало выделение новых фондов, включая валютные, на дальнейшее развитие предприятия и соответствующие награды всем к тому причастным. Тем более, что в административном ресурсе ГАЗовцев главным калибром числился бывший Первый секретарь Горьковского крайкома — Андрей Александрович Жданов, который, как и Сталин, являлся секретарем ЦК ВКП(б) и ныне занимал должность Первого секретаря Ленинградского обкома и горкома. В общем, был фигурой очень сильной, чем и пользовался при необходимости, имея право подписи расстрельных списков. — Причем взяли не только почти всех сотрудников конструкторского бюро автомобильного завода названного
— С арестами понятно. Это всё дела НКВД. Будем смотреть и разбираться, — видно взяв верх над бушевавшими внутри него эмоциями, вновь весьма спокойным и размеренным тоном произнес Иосиф Виссарионович. — А к наркомам-то у вас какие образовались претензии?
— Так товарищи Кагановичи, как люди совершенно не разбирающиеся в военном ремесле и уж тем более в особенностях применения танков, вообще не пожелали принимать к сведению тот факт, что новая бронетехника РККА обязана противостоять появившимся на полях сражений новым же угрозам. Иными словами говоря, они не хотят ничего слышать о новом общевойсковом танке с противоснарядным бронированием и требуют, чтобы тот был создан на базе освоенного промышленностью Т-26. А это невозможно! Физически невозможно! — чуть не вскочил со своего стула и не принялся метаться по кабинету, словно тигра в клетке, закипающий от возмущения Геркан. Причем доля актерской игры в его нынешнем поведении составляла не более половины — всё остальное выражало его истинные ощущения от складывающейся ситуации. — Да при всем нашем самом большом желании, на базе Т-26 не выйдет создать машину тяжелее 20 тонн. Причем для этого сам танк потребуется переработать очень сильно. Фактически создать новую боевую машину на основе части его агрегатов и отдельных элементов корпуса. Но даже так она никак не превзойдет по бронезащите тот же Т-24, который хоть и с трудом, но подбивается фашистами в Испании. А, что немцы, что итальянцы, я уверен, не являются законченными идиотами. Готов поставить всё на кон, против ломаного гроша, на то, что они уже сейчас вовсю ведут разработку новых пушек, способных бороться с нашими лучшими на данный момент танками. Иначе быть не может. — Тут Александр ничем не рисковал, поскольку располагал информацией о ведущихся в Германии не первый месяц работах над новой 50-мм противотанковой пушкой, что делало его слова правдивыми хотя бы наполовину. Наполовину, поскольку итальянцы, как всегда, страдали от жесточайшего дефицита бюджета и ничего такого нового позволить себе не могли. — Вот и мы, принимая на вооружение новый общевойсковой танк, обязаны учитывать данные будущие угрозы. Но с точки зрения технологий производства это дорого и непросто, конечно. Тут мне возразить нечего. Однако, есть ли у нас выбор? Я, как танкист, полагаю, что выбора у нас нет! Товарищи же наркомы считают иначе.
— Вот видите, как много у вас, оказывается, имеется важных дел! А вы желаете сбежать от них в Испанию! Нехорошо это, товарищ Геркан. Вы же коммунист! А коммунист не должен опасаться трудностей! — ткнул мундштуком в сторону выговаривавшегося посетителя хозяин кабинета. — Трудности, они закаляют!
— Я опасаюсь не трудностей, товарищ Сталин, а того, что еще немного и я в конечном итоге перессорюсь со всеми, что в дальнейшем самым пагубным образом скажется на совместной работе. Ведь сейчас всё, абсолютно всё, что я делаю, подвергается банальному уничтожению! Словно кто-то поставил себе целью изжить именно меня из АБТУ через создание мне имиджа вестника несчастий. И это «проклятье» переходит на всех, с кем я общаюсь по своим служебным обязанностям, — аж поник головой краском. — Тот же товарищ Грабин, стоило мне вновь наведаться к нему на предмет изготовления новой танковой пушки, оказался взят в самую натуральную осаду. Ему буквально не дают работать, при этом навязывая согласиться на полное перепроектирование, как уже запущенной в валовое производство дивизионки Ф-22, так и завершенной проектированием танковой Ф-34. И ладно бы это были просто какие-то наглецы со стороны, с которыми и сам Василий Гаврилович смог бы совладать. Подобных прилипал всегда хватает. О таких я не стал бы даже упоминать. Так нет же! На него, подобно паровому катку, давят Маханов с «Кировского завода» и Мирзаханов — директор завода №8 имени Калинина. То есть люди, пользующиеся вашей благосклонностью, — аккуратно, словно прощупывающий почву стальным щупом сапер на минном поле, произнес Александр. — Чего они при этом хотят? Да банально разделить славу за внедрение на вооружение новых пушек. Грубо говоря — подмазаться к тому, кто с честью справился с поставленной правительством и партией задачей, поскольку сами раз за разом не способны похвастаться успехами. КБ Маханова уже лет десять не способно выдать ни одной работоспособной орудийной системы, при этом прожирая огромные средства и занимая производственные мощности одного из крупнейших заводов страны. Завод №8 живет за счет успехов прошлого — производя орудия образца 31-го и 32-го годов. И что прикажете мне делать в складывающейся ситуации? Смотреть со стороны на то, как кто-то ради личных интересов в который уже раз сдвигает сроки производства новейшей танковой пушки на неопределенное время? Так мы всё это уже проходили ранее с ПС-3 конструкции Сячентова! Орудие, пусть и не лишенное недостатков, буквально заклевали те же Маханов с Мирзахановым, не дав тому стать массовым, отчего мы до сих пор вынуждены оперировать коротышами КТ-28 под выстрел полковушки. Девять лет уже с ними живем и никак не можем получить полноценное танковое орудие! И вот сейчас всё то же самое вновь грозит повториться! Да после всего этого я банально опасаюсь ехать хоть еще к кому-нибудь! К тому же Дегтяреву, чей крупнокалиберный пулемет нам жизненно необходим, как воздух, в качестве зенитного вооружения танковых рот и батальонов! Пулемет, который его создателю уже 6 лет никак не позволяют доработать из-за интриг Шпитального. Опасается Борис Гавриилович конкуренции своим собственным творениям со стороны данного пулемета. И очень правильно делает, что опасается! Потому и навязался в конечном итоге в соавторы к Дегтяреву, дорабатывая нынче чужой пулемет, чтобы добавить и своё имя в его название. В общем, товарищ Сталин. Я боюсь. Но боюсь не за себя, а за общее дело усиления обороноспособности страны. А потому не будет ли лучше, если на некоторое время я окажусь вне досягаемости всех. Точнее, чтобы все остальные оказались вне моей досягаемости. Во всяком случае, пока не станет ясно, кто это позволяет себе так откровенно показательно разрушать на наших глазах все достижения последних лет. Но, чтобы зря не тратить время, мне будет более чем полезно занять иным делом. А именно — наблюдением за действиями в реальной боевой обстановке крупных танковых частей, что ныне возможно осуществить лишь в Испании. Ведь АБТУ занимается не только железом, но и развитием теории применения бронетанковых войск. Стало быть, и на столь далекой земле я смогу принести пользу, никого более при этом не подставляя.
— Хм, — откинувшись на спинку своего кресла и в задумчивости посасывая уже потухшую трубку, Сталин размышлял над словами собеседника. С одной стороны, тот катил бочку на его многочисленных ставленников. На тех, кому он сам доверился в решении многих вопросов. С другой же стороны, дела и впрямь творились нехорошие, коли рассказанное ему здесь и сейчас окажется правдой. А врать краскому смысла не имелось, ведь столь разумный человек обязан был понимать, что изложенную им несколько сумбурно информацию непременно будут проверять. И проверять тщательно. При этом, чтобы сам Геркан не лез в дела проверки, его действительно виделось возможным отправить куда-нибудь подальше на ближайшие месяца два-три. Что сам танкист, похоже, тоже понимал и даже предлагал уже готовое решение. — Вы знаете, Александр Морициевич, давайте не будем торопиться с вашей отправкой на фронты войны. Сперва я посоветуюсь с надежными товарищами насчет всего того, что вы мне рассказали. А после… А вот после и решим, где именно вы сможете принести родине наибольшую пользу. — Не сказал, ни да, ни нет, Иосиф Виссарионович, оставляя нервничающего будущего невозвращенца в несколько подвешенном состоянии.
[1] Бастардеби — в переводе означает сволочи или гады.
[2] ЗИС-15 — опытный грузовик разрабатывавшийся на смену ЗИС-5.
[3] ЗИС-16 — автобус пришедший на смену ЗИС-8. Выпускался серийно в 1938–1941 годах.
Глава 20
Рывок к финишу
За одним из дальних угловых столиков трактира «Старое древо», что расположился на самом краю живописного парка Ариана, разбитого в северной части Женевы, изволили обедать двое состоятельных мужчин. Правда, о том, что они по меркам любой страны мира являлись состоятельными, не говорило ровным счетом ничего. Вышедшие из-под руки именитого кутюрье костюмы-тройки, золотые швейцарские наручные часы, выполненные на заказ туфли ручной работы, да хотя бы запонки или же булавки для галстуков, являющиеся произведением ювелирного искусства — ничего из перечисленного ни у одного из них не имелось. Оба были одеты не лучше и не хуже граждан среднего достатка. Да и сам трактир являлся отнюдь не тем местом, куда захаживала действительно зажиточная публика, о чём можно было судить хотя бы по изысканности меню. Так вот, этой самой изысканности в нем не наблюдалось вовсе. Фасоль, картофель, жареная или же вареная озерная рыба, пирог с грибами или же мороженое-суфле на десерт — вот всё, что была готова предложить кухня данного заведения, не считая нарезок сыра с фруктами, да краткого списка напитков. Не царское, в общем, было меню. Совсем не царское. Но ведь и люд сюда захаживал не из числа хозяев этой жизни. А для простого человека и столь обыденная пища являлась более чем желанной. Хоть зародившийся в США мировой экономический кризис к весне 1938 года и начал потихоньку сходить на нет, полностью отойти от его негативного воздействия не смогли еще во многих странах. Вот и в Швейцарии кулинарные изыски покуда следовало искать лишь в самых фешенебельных ресторанах, но никак не в уютных кафе и трактирах вроде этого.
— Признаться, я был сильно удивлен, увидев тебя в числе живых. Да что там удивлен! Шокирован! — отпив из стакана слегка кисловатого яблочного сока, покачал головой Александр, рассматривая сидящего перед ним живого и здорового Михаила Андреевича Крыгина, которого похоронил едва ли не год назад. — Как же тебе удалось спастись с разбившегося гидроплана?
— Вплавь! Как же еще? — не сильно весело, но всё же усмехнулся бывший царский офицер. — Благо машина не клюнула носом в воду сразу, а прежде завалилась на крыло. Так что первый удар от соприкосновения с поверхностью озера вышел не фронтальный, и потому страховочных ремней вполне хватило, чтобы уберечь меня от прикладывания головой о приборную панель. А после сумел выбраться из кабины и припустить вплавь к ближайшему берегу. Водичка, конечно, была отнюдь не парным молоком, и тело коченело, но справился, как ты сам можешь видеть. Правда, после такого купания мне впоследствии пришлось аж целых две недели проваляться с температурой в одном из небольших отелей Сета[1]. Больно уж сильно простыл. Но от воспаления легких господь уберег. Со всем же прочим помогли разобраться имевшиеся тогда при мне деньги. И вот я пред твоими очами!
— Да, ты предо мной, — в задумчивости произнес Геркан.
Идя на эту встречу, он не знал, кто же был той таинственной персоной, что оставила короткую записку в женевском отделение «Союза Швейцарских Банков» на имя Александра Никифоровича Сереброва с просьбой явиться на встречу в трактир «Старое древо» в любой четверг в два часа дня. Предполагал, что то был Юрасовский, решивший вытребовать сверх уже полученного дополнительную плату за молчание. Но жизнь подкинула ему иной сюрприз — фактически, такого же живого мертвеца, каким недавно стал он сам.
В Испанию его всё же выпустили. Пусть далеко не сразу, а только лишь в начале марта 1938 года, когда у республиканцев обозначились очередные проблемы с танками. Точнее, с их отсутствием, поскольку почти все поставленные в прежние времена машины оказались утеряны в боях, либо же вышли из строя по техническим причинам. Но удивляться такому положению вещей не стоило. Бои на юге Пиренейского полуострова велись зимой ожесточенные. И две дивизии тяжелых танков буквально сточились об оборону франкистов, воздвигнутую на подступах к Кадису. Сам раскинувшийся на полуострове город-порт так и не пал, поскольку атаковать его с суши по единственной узкой линии песчаной косы виделось чистой воды самоубийством, но вот вся ближайшая к нему континентальная часть оказалась в руках республиканских войск. На чём всё и закончилось. Как это не единожды случалось прежде, испанская пехота переставала идти вперед, стоило им только остаться без столь полюбившегося «танкового тарана», принимавшего на себя львиную долю огня противника. Геркана же отправили туда решить два более чем важных вопроса: проверить готовность республиканской промышленной базы к освоению производства танков Т-27, с которыми в РККА решили навсегда распрощаться, и подумать на месте насчет целесообразности поставки республиканцам Т-26, от чего сам Александр когда-то столь старательно отговаривал того же Сталина. Но мощных Т-24 у Советского Союза банально не осталось ни одной машины, а из Мадрида умоляли о немедленной поставке новых артиллерийских танков с 76-мм пушками. Тогда-то краском и пал смертью храбрых, взорвавшись вместе с одним из эвакуированных с поля боя подбитых Т-24. Официально. В реальности же, он тайком одним темным вечером протащил в разбитый танк труп павшего испанского солдата, оставил при нем все свои личные вещи, подготовил танк к подрыву оставшихся внутри снарядов и последующему пожару, после чего сообщил паре человек о своем желании осмотреть побитые машины на предмет возможности их скорейшего восстановления. Ведь кому, как не одному из непосредственных создателей этого танка, было знать, что там к чему! В общем, танк, прямо на глазах полудюжины свидетелей, взлетел на воздух пять минут спустя после того, как Александр уже покинул расположение ремонтного подразделения, выбравшись из боевой машины через эвакуационный люк в днище. А после в развороченном и почерневшем от копоти корпусе обнаружили остатки оплавившихся наручных часов, запекшийся пистолет и костяной прах, по которым и определили гибель высокопоставленного московского посланника.
Крик тогда поднялся простаки неимоверный! Но следующий на поезде в сторону Франции «кинохроникер Серебров» об этом уже не ведал, разве что догадывался. Что, впрочем, его совершенно не волновало. Ведь лично его там, впереди, ждала совершенно новая, очень обеспеченная, жизнь, лишенная того постоянного липкого чувства страха, которое преследовало краскома все последние годы службы. Его и выпустили-то из Союза лишь после того, как Сталин, наконец, решился вдарить по своим былым соперникам за власть, как говорится, со всей своей пролетарской сознательностью. Иными словами говоря, выпустили перед самым началом очередного «лесоповала», чтобы уберечь от участи становления «щепкой». Ибо был признан нужным и полезным специалистом своего дела в большом и сложном хозяйстве СССР. Да еще и готовым во всём слушаться «хозяина», что было даже более значимо. Таким вот образом он пропустил последний акт подзатянувшейся на целое десятилетие пьесы с названием — «Кто в доме хозяин?».
И, стоило ему покинуть Советский Союз, отчалив из порта Мариуполя к родине Кортеса и Колумба на везущем вооружение судне, как началось. Сперва, в марте, руками Ежова провели чистку среди потерявшей немалую часть власти региональной политической номенклатуры, отправив к стенке многих «старых большевиков» из числа тех, кто особо отличился в кровожадности при массовых репрессиях последних двух лет. Ну и Ягоду, наконец, сняли с начальствования в НКВД, да расстреляли как выявленного врага народа. Куда уж без этого. Слишком многое тот знал, не являясь при этом человеком преданным исключительно Сталину, да больно громко выступал против уничтожения старых большевистских кадров. А после завершения «разборок» и самого проявившего слишком нездоровый карьеризм Ежова, в котором нет-нет, да просыпался дух очередного Наполеончика, как это было с Тухачевским, перевели на новую должность наркома водного транспорта, заменив того Берией.