Хамелеон. История одной любви
Шрифт:
— Здравствуй Катя, привет Лерочка. Глеб! — с совсем другой, негодующей, интонацией произнесла она. — Что здесь творилось? Кто дверь у сарая сломал? А грядки? Вы что, потоптали все мои грядки?
— Ма, ну чё ты сразу начинаешь, — обороняясь, повысил голос Глеб, — тут знаешь град какой был, нас самих чуть не прибило. Еле ноги унесли!
— Град? — Евгения Васильевна несколько раз выразительно моргнула. — Но в городе не было никакого града.
— Ну то в городе мам, а то тут!
— А про баню скажи, что молния ударила, — шепнул Савва, еле сдерживая смех.
— Привет, молодёжь! — счищая налипшую грязь с ботинок о коврик, на пороге появился отец Глеба. Я
— Савка, рюмки ещё не все побили? Тащи давай! Я тут коньячку генеральского на пробу привёз.
— Серёжа! Какой коньяк, они же дети! — запричитала Гнездо.
— Да какие дети, Женя, у пацанов уже нога больше моей вымахала. И похмелье у них, что, не видишь? Савка, неси стопки, кому говорю! А вы, — он заглянул в кухню, — нам лучше закусочки наколдуйте. Да поживее.
–
Мы сидели в комнате за маленьким столом, и уминали жаренную картошку с наскоро порубленным овощным салатом. Сергей Петрович заливал стопку за стопкой, травя байки из весёлой армейской жизни. Было так уютно, по-домашнему… Подкоптившуюся баню пока никто не заметил, и я надеялась, что это произойдет после того, как мы с Саввой смотаемся. Мне нравилась их семья, хорошие, веселые люди. Хотелось верить, что родители Саввы такие же. Тогда я поймала себя на мысли, что хочу быть частью их дружного клана. Гнездо частенько задавала нам провокационные вопросы, и Савва, как настоящий мужчина, отстаивал меня как мог, переводя все в шутку, при этом нежно приобнимая за плечи. Лерка расстилалась как персидский ковер, сладко да гладко, производя впечатление хорошей хозяюшки, не пила и не курила, тарелочки мыла. Прям мечта, а не невестка! Мне стало обидно, что эти люди, сами того не зная, пригрели на груди змею.
Плавно наступил вечер, нам с Саввой пора было уезжать. Расцеловавшись на прощание с родителями Глеба, и пообещав, что мы ещё не раз непременно соберемся вот так за одним столом, мы с Саввой, запахнув поплотнее ветровки, и стряхнув с сиденья капли дождя, запрыгнули на мотоцикл и покинули ставшее уже таким родным садовое товарищество. Мне стало очень грустно. Почему-то меня гложило ощущение, что больше я сюда не вернусь.
–
Дома все прошло шито-крыто. Я позвонила в дверь аккурат по времени прибытия последнего автобуса, для достоверности рассказала несколько баек из жизни скучных деревенских выходных, и раскланявшись, отчалила в свою комнату. Там я плакала в подушку, вспоминая проведённое время. Но то были слёзы радости и тоски.
Я так привыкла к Савве за эти два неполных дня, он словно стал моей неотъемлемой частью… Я не хотела его отпускать, целую вечность обнимая и страстно целуя за углом многоэтажки. Я желала быть с ним каждую минуту, но было нужно идти домой, и разыгрывать перед родителями послушную девочку, хотя сердце моё было совсем в другом месте. Ну почему нельзя плюнуть, и жить так, как хочется тебе, а не по навязанным родителями и обществом законам? Почему юность так жестока? Именно такие мысли посещали меня, когда я погружалась в глубокий сон. Я мечтала, что проснувшись, я снова увижу рядом с собой его… Как в это пасмурное утро на даче. Когда-нибудь, мы каждое утро будем просыпаться вместе… Он снова будет спать на спине, крепко прижавшись к моему бедру и слегка приоткрыв пухлые губы.
Все у нас будет хорошо. Я уверена.
–
Незаметно пролетел сладкий май… Наступило долгожданное лето.
Вместе с лишней одеждой исчезли последние комплексы. Все дни напролёт мы проводили вместе с Саввой: купались на речке, гоняли на мотоцикле, устраивали пикники с друзьями, много пели и играли на гитаре, слонялись допоздна по улицам города и целовались, целовались, целовались… Мы часто заигрывались, позволяя себе немного больше, вдоль и поперёк исследовав тела друг друга, но самого главного у нас все ещё не было. А возможности представлялись. Мы часто зависали дома у Глеба, а однажды я там даже ночевала, когда родители были на даче. В ту ночь могло бы все случиться, но… не случилось. Снова я струсила в самую последнюю минуту. Да-да, так я и оставалась сыкухой. Савва поддерживал меня, зацеловывая с головы до ног, и обещал, что будет ждать столько, сколько потребуется. У нас вся жизнь впереди, куда торопиться. И мы не торопились, нам было хорошо и так.
Моя мама была не в восторге от нашего романа, в частности её не устраивал его возраст, не по годам брутальный вид и мотоцикл. Но покажите мне хоть одну влюбленную девочку-подростка, которая слушала родителей в шестнадцать лет? Каждый день, вопреки всем родительским запретам, он ждал меня на углу дома, и дав по газам мы мчались навстречу ветру и приключениям.
Хорошее было время. Время музыки, страсти и свободы. Счастливое время.
Так же незаметно июнь сменился июлем…
Всем нам было когда-то шестнадцать, и, наверное, все в этом возрасте были влюблены. Помните эти томные взгляды, жаркие прикосновения, поцелуи… Ты растворяешься в человеке, для тебя существует только он.
С его образом я ложилась, с его образом просыпалась. Его имя ласкало слух, а глаза-хамелеоны сводили с ума! Савва часто признавался мне в любви, но никогда не требовал ответа. Признавался красиво, неожиданно и очень чувственно, в песнях, на ухо, в записках… А я не могла произнести эти слова. Я боялась даже признаться самой себе, насколько сильно я была привязана к этому человеку. Конечно, я его любила. И конечно, мне казалось, что мои чувства были в стократ сильнее…
Сладкое время. Время иллюзий.
Я беспечно строила планы, всерьез предполагая, что как только мне исполнится восемнадцать, и я выпорхну из-под родительской опеки, мы наконец сможем быть вместе. Совсем, полностью, до конца. Я дико хотела стирать его грязные носки и готовить его любимые пересоленные щи. Я представляла, какими красивыми и высокими будут наши дети. С глазами-хамелеонами. И несомненно талантливыми, несомненно…
— Кать, а ты замуж за меня пойдёшь? — спросил он как-то в один из летних вечеров, чем сильно меня развеселил.
— Когда? Прямо сейчас что ли? — я принялась весело хохотать.
— Ну зачем сейчас, потом. Сейчас тебя мама до двенадцати гулять еле отпускает, какой уж там замуж.
— Пойду Сав, ты только не забудь позвать, когда наступит это «потом».
— А как же ты пойдёшь, ты же меня даже не любишь, — он хитро улыбался, ожидая моего ответа.
— Если я этого не говорю, это не значит, что я этого не чувствую… — смотря куда-то под ноги, смущенно пробормотала я.
— Да я знаю Кать, знаю… — он обнял меня, и поцеловал в макушку. — Решено. Значит женимся! — и заметив мой удивленный взгляд добавил. — Потом.