Хамелеон
Шрифт:
— Говорите, товарищ Геркан. Вы уже успели доказать, что являетесь человеком дела. Я верю, что ваши вопросы окажутся немаловажными, — окинув взглядом присутствующую армейскую верхушку, повелительно махнул рукой глава государства.
— Благодарю за оказанное доверие, товарищ Сталин, — вновь вытянулся по стойке смирно комроты, отметив для себя сжавшийся кулак Халепского, которым тот едва заметно пригрозил «импровизатору», поскольку ни о каких подобных просьбах никаких предварительных договоренностей у них не имелось. — Первая просьба касается товарища Сячинтова, который, самую малость не доведя до ума такое славное орудие, как А-19[4], ушел с головой в новый проект. Скажу банальность, но хотелось бы получить для Т-24 действительно законченное орудие, что не будет отказывать время от времени по непонятным причинам. Ведь танк с отказавшим в самый ответственный момент орудием — это просто движущаяся мишень. Очень дорогая мишень! Я бы даже сказал — безумно дорогая мишень! Может, имеется какая-нибудь возможность объединить усилия товарища
— Это не просьба, товарищ Геркан. Это должное выполнение с вашей стороны своих прямых служебных обязанностей. Плохо, что вы дотянули с данным вопросом аж до настоящей встречи. Но! — поднял Сталин указательный палец правой руки, тем самым акцентируя внимание окружающих. — Хорошо, что вы его озвучили. Недоработки случаются у многих. Главное — вовремя их исправить. Ведь нам не нужны дорогостоящие мишени для вражеских артиллеристов. Нам нужны мощные танки! Так, товарищи? — повернулся он сперва в одну, а после в другую сторону, выслушивая дружную поддержку собравшихся на этот счет. — Если ваша вторая просьба столь же актуальна, как первая, смело озвучивайте её. От проблем не надо бегать. С проблемами надо бороться.
— Вторая моя просьба связана с организацией связи, — получив едва заметный знак одобрения от Халепского, который несколько успокоился, поняв, что никакой крамолы от излишне выпячивающего себя комроты ожидать не стоит, продолжил свой «плач Ярославны» Александр. — Однажды от кого-то я услышал, что в Европе говорят, мол, деньги — это кровь войны. Не знаю, так это или нет на самом деле, но по аналогии могу сказать, что связь — это нервная система организма войны. И танк без связи теряет половину своих истинных боевых возможностей. Танковый взвод без связи теряет уже две трети своего потенциала, поскольку командир взвода физически не способен управлять подчиненными, отчего ныне вынужден идти на острие атаки, дабы личным примером показывать, как и что надо делать. Соответственно, он самым первым и уничтожается противником, в результате чего у подчиненных экипажей полностью теряется понимание, что им следует предпринимать в дальнейшем и единственное, на что они остаются способны, продолжать идти строго вперед. На ротном же уровне, утрачивается 90% эффективности, ибо в девяти танках из десяти танкисты могут действовать исключительно в соответствии с приказом, полученным от комроты перед выдвижением. Любое же изменение ситуации на поле боя, на которое следует отреагировать тем или иным способом, будет ими проигнорировано в силу ранее полученного приказа и невозможности получения нового. Ведь новые вводные никакими флажными сигналами в реальном бою передать невозможно. Во время сражения всё внимание командира танка приковано исключительно к вражеским позициям. На соседние машины он кидает очень редкие взгляды, просто чтобы убедиться в том, что не остался один. Потому упускает из своего поля зрения возможные команды, подаваемые флажками. Про взаимодействие с пехотой и артиллерией, а также про управление на уровне батальона и полка я лучше промолчу. Учиться воевать можно и с флажными сигналами. Тут я ничего против сказать не могу. Это доступный и действенный вариант. Но вести настоящее сражение с реальным противником без связи — все равно, что самому себе выкалывать глаза. Так танк моего командира поражался самым первым каждый раз, как только мы выдвигались в атаку на белокитайцев. Как результат, в дальнейшем каждый действовал, как полагал нужным, да сговариваясь на месте с пехотными командирами, если таковые обнаруживались поблизости.
— Связь — это нервы войны. Очень точно подмечено! И желание ваше понятно. Такое желание имеется у каждого красного командира болеющего за свою службу, — аж одобряюще похлопал того по плечу генсек. — Вы, товарищ Геркан, не сомневайтесь. Наша промышленность озабочена данным вопросом уже не первый год. Имеются у нее и весомые достижения на поприще радиофикации Красной Армии. Потому обождите еще немного. И до вас, танкистов, очередь, непременно, дойдет.
На этом, собственно, теоретическая часть Геркана подошла к концу, и эстафету принял Козырев. Можно было сказать, что тут настроение генсека даже пошло вверх, поскольку перечисление основных характеристик танков иностранного производства продемонстрировало их заметный проигрыш отечественным разработкам. Лишь танк Кристи вызвал заметный интерес благодаря его скоростным характеристикам, отлично подходящим для операций глубокого прорыва. К тому же возможность передвигаться на колесах была также отнюдь немаловажно, учитывая, сколь много имелось проблем с гусеничным движителем. Гусеницы имели тенденцию спадать при маневрировании, траки то и дело разваливались на куски, а соединяющие их пальцы стирались и гнулись. Причем, эта «гусеничная» болезнь была отнюдь не особенностью советского танкостроения, английские танки тоже постоянно подкидывали подобные поломки во время проведения их испытаний. Пусть и в сильно меньшей мере. Но подкидывали. И это был факт, который следовало учитывать. А после началась практическая часть программы.
Дождавшись отмашки, Александр сорвал свой танк с места и ринулся на покорение ближайшего пригорка, следом за которым его детище ожидал забег на пару километров с преодолением разной крутизны подъемов и пары грязевых ям. Конечно, по сравнению с тем же танком Кристи, Т-26, ставший куда более грузным, нежели английский прототип, никак нельзя было назвать рысаком. Скорее он походил на трудягу тяжеловоза, размерено и неумолимо двигающегося вперед по рабочим делам, а не в целях удивления жаждущей развлечения публики. Если по шоссе с твердым грунтом он смог разогнаться аж до 42-х километров в час, против 35-ти в изначальной версии, то динамика на пересеченной местности оставляла желать лучшего. Скорость тут же упала почти вдвое, отчего захватывающим зрелище ползущей вперед стальной черепахи назвать было нельзя. Но внимание оно все равно привлекало, поскольку даже такая техника по нынешним временам смотрелась чем-то сногсшибательным. Особенно на фоне стоящего тут же для лучшего сравнения новенького Т-20, пусть и пошедшего в серию лишь в этом году, но уже совершенно устаревшего морально.
Раскрутив двигатель на максимум, пока длился прямой участок, Геркан, уже зная, что машине хватит, и скорости, и набранной инерции, чтобы достичь вершины, сосредоточил все свое внимание на удержании прямолинейного курса, поскольку не было ничего опаснее для танка при «штурме вершин», чем бортовой крен, неизбежный при неправильно работе фрикционами. В случае допущения подобной ошибки, можно было не только заглохнуть посреди холма, но и вовсе потерять гусеницу. Что было совершенно недопустимо на столь ответственном представлении, по результатам которого его личная судьба могла измениться, либо в сильно лучшую, либо в сильно худшую сторону. Естественно, в зависимости от успеха или неуспех демонстрации машин.
Как только в смотровой щели перестало виднеться только небо, а машина заметно качнулась носом вперед, достаточно потеряв скорость на подъеме, Александр тут же перешел с пятой передачи на вторую, чтобы тормозить на спуске двигателем. Ведь, что на подъеме, что на съезде с холма, беда у танков была одна и та же — бортовой крен, что был особенно нередок на скользкой траве. И если при малой скорости хода его еще виделось возможным как-то компенсировать работой рычагов управления, то на полной можно было уже опоздать с должной реакцией. Лишь в самом низу, для преодоления размещенной сразу за холмом грязевой ямы, он дал максимальный газ и перешел на четвертую передачу, чтобы максимально быстро проскочить топкий участок за счет силы инерции 11-тонной машины. Благо у моторов «Геркулес-WXB» максимальный крутящий момент приходился на весьма низкие обороты, отчего он так хорошо и встал на танк, где требовалась именно подобная особенность силовой установки.
Размесив своими гусеницами собравшуюся на дне влажную глину, Т-26 спокойно выбрался на очередной ровный участок, чтобы продемонстрировать всем, как он умеет разбрасывать по сторонам налипшую на его движитель грязь. По сути, то, что ныне происходило, являлось чистой воды показухой, поскольку Александр, словно профессиональный гонщик, прекрасно знал, где и как ему следует проходить тот или иной участок, чтобы не ударить в грязь лицом. В бою на незнакомой местности подобное, конечно, не было возможно в принципе. Однако здесь и сейчас он вел бой не с физическим врагом, а за право назваться создателем успешных боевых машин. Отчего и сам спокойно закрывал глаза на сей обман. Все равно на вооружение требовалось что-то принимать. А на фоне отечественных или же частично отечественных машин, заграничные конкуренты смотрелись откровенно блекло. Он это знал сам. Вот только требовалось, чтобы данный факт узнали и поняли те, от кого зависит итоговое решение.
Увы, но вышедший на старт следующим Т-24 оказался еще более медленной машиной. Чуть-чуть, на пару километров в час, но медленнее. По сравнению со сменившим его быстроходным Кристи М1931, продемонстрировавшим вдвое большую скорость хода, обе отечественные машины выглядели заторможенными черепахами. Евгений Кульчицкий знал свое дело туго и выжимал из детища американского конструктора все, на что только оно было способно. Возможно, находись он за рычагами первых «конкурсантов», и те машины смогли бы показать несколько более динамичное прохождение намеченного маршрута. Однако было одно немаловажное «но». Сколь бы полные азарта взгляды и даже одобрительные возгласы ни собирал несущийся на 45 километрах в час «американец», на уже показавший себя тяжелый танк с его длинноствольным орудием, нет-нет, да поглядывали с восхищением. Ведь его тяжеловесность и подавляющая боевая мощь многим пришлась по нутру. И особенно выигрышно он смотрелся на фоне несуразно прямоугольного «Виккерса 12-тонн» с его крохотной 47-мм пушечкой, который с таким натягом преодолевал полосу препятствия, что вызывал лишь усмешки у «высокой публики». Таким вот образом прошла демонстрация, должная самым кардинальным образом отразиться на облике бронетанковых войск СССР в ближайшие пять — десять лет.
[1] Николай Всеволодович Барыков — в 1930 году возглавил Опытный конструкторско-машиностроительный отдел завода «Большевик». Являлся заместителем Гротте при проектировании ТГ-1.
[2] Владимир Иванович Заславский — заместитель главного конструктора ГКБ ОАТ. Профессор. Автор первого пособия по конструкции и расчету танков. Проектировал бронекорпуса и трансмиссии.
[3] Александр Александрович Микулин — племянник «отца русской авиации» Николая Егоровича Жуковского. Конструктор авиационных двигателей. Также привлекался для проектирования танковых двигателей.