Хан Кене
Шрифт:
Когда же впервые он подумал об этом?.. Да, когда увидел другую женщину — тихую, с мечтательными глазами. Они шли тогда с Наурызбаем, и на пороге белой юрты сидела она.
Ничего ему не нужно от нее. Он будет издали любить эту прекрасную женщину…
А какая же вторая причина? Да, она тоже связана с женщиной, гордой и смуглой, с серебряными волосами. В день шестнадцатилетия она подвела к нему старого боевого коня его отца Кожи и сказала: «В час испытаний для нашего народа не пристало сыну батыра Кожи держаться за материнский подол. Поезжай к своему дяде Жоламану, который
Он всегда помнил слова матери. Борьба за независимость своего народа стала главным делом всей его жизни. Ради этого простил он сегодня Наурызбая. Теперь, после измены Акбокен, он свободен. Одно остается ему — умереть в бою за свой народ и оправдать материнское доверие. И если хоть одна слезинка выкатится из глаз женщины, которую зовут Алтыншаш, он умрет счастливым…
А Акбокен?.. Разве не подтвердилась народная пословица, что девичья любовь как лисица, мелькнувшая впереди. Не успел ухватить ее за пушистый хвост — пеняй на себя…
Снова возник перед ним женский образ, и мысли его возвратились к Алтыншаш. Два раза всего он видел ее, но оба раза были для него светом в кромешной тьме. Он пытался уже гнать от себя ее образ, какой это страшный грех — думать о чужой жене. Но это было свыше его сил. Как только оставался он один, она опять возникала перед ним, как птица из сказки…
Байтабын вздрогнул, радостное предчувствие появилось в сердце. Ветерок донес до него нежную мелодию. Он понял, что где-то там, внизу, девушки и джигиты веселятся и качаются на алтыбакане — казахских качелях. При этом всегда поют песни — легкие и веселые. Только эта песня была какой-то особенной, а голос казался таким родным, что хотелось слушать его вечно…
«Почему сидишь ты один на этом холме, когда я давно уже жду тебя?.. Приходи скорее, любимый!..» Слов он не слышал, но именно они возникали из мелодии песни. Только ее голос может быть таким чистым и светлым, как мечта!.. Байтабын встал и направился сквозь ночь на этот голос. Пела Алтыншаш… После разговора в юрте Кенесары она не могла возвратиться домой. Услышав шум алтыбакана, Алтыншаш направилась туда. Молодость победила в ней все другие чувства. Куда-то в небытие ушел подлый Ожар, измены и предательства, осталась только песня…
Когда Байтабын подошел к веселящейся молодежи, она слезла с алтыбакана и пошла прямо к нему. Ведь он уходил в поход вместе с ее мужем Ожаром. Кажется, она обрадовалась встрече.
— С благополучным возвращением вас, батыр!
Ее лицо светилось в темноте. Он с трудом отвел глаза, постарался совладать со своим голосом.
— Как ваше здоровье, Алтыншаш?.. — Он не знал, о чем говорить. — Ожар-ага ехал с нами, но задержался по каким-то своим делам в попутном ауле…
Алтыншаш вдруг громко рассмеялась:
— Не беспокойтесь об этом, уважаемый батыр!.. А я рада, что вы вернулись благополучно. Я вас ждала и очень боялась…
— Почему?
Он ничего не понимал. Алтыншаш смотрела куда-то в ночь.
— Как бы объяснить… Просто некоторые ваши попутчики показались мне недобрыми.
— Кто же из них?
Она молчала. Сами не заметив как, отошли они от алтыбакана. Высокий ковыль задевал их колени. Они вместе остановились, повернулись друг к другу. Совсем близко было ее лицо. Руки их сплелись, и они тихо опустились в траву…
Каждую ночь уходили теперь они в степь, и утренняя звезда заставала их там. Алтыншаш ничего не рассказывала ему о предательстве Ожара, но он чувствовал ее состояние. Себя он ни перед кем не считал виноватым… Ожар не возвращался. Они почти открыто уходили вместе и не знали, что за ними следят. Самен, тайный соглядатай Ожара, знал уже все…
Так прошло десять дней. На одиннадцатый день Байтабын, как всегда, ожидал ее на условленном месте. Но Алтыншаш не шла. Он знал, что Ожар еще не возвратился, и не понимал, что произошло. На рассвете он пошел к ее юрте…
Ни коня, ни следов чьего-либо приезда. И все же Байтабын не вошел. Он растянулся на земле у самой войлочной стены и стал слушать. Чуть слышный стон донесся до него. Тогда батыр встал и ногой распахнул дверь…
Ожар стоял в потемках лицом к стене, и рукава его были засучены до локтей. Острый кинжал зажат был в правой руке, а рядом валялась влажная от крови тяжелая плеть с таволжьей рукояткой. Алтыншаш лежала на полу, и распущенные волосы ее слиплись от крови. Платье было изорвано в клочья, густые темные рубцы покрывали все тело…
Ожар по дороге не случайно отстал от Байтабына. Он знал, что должен встретиться с Таймасом. Но слышал ли Таймас его ночной разговор с батыром Сейтеном, этого Ожар не знал. На всякий случай он решил схорониться неподалеку и приглядеться. Вести ему должен был доставлять Самен. Осторожный, как змея, Самен выведал про то, что Кенесары и Таймас говорили с Алтыншаш, а она сразу после этого сошлась с Байтабыном. Пробравшись в соседнее зимовье, где скрывался Ожар, Самен рассказал ему все…
Ожару следовало немедленно убраться в ставку Конур-Кульджи, но жажда мести была сильнее его. Сперва он хотел расквитаться со своей женой. Он решил пробраться к ней в юрту, убить, а потом уже бежать от Кенесары. Когда все в ауле уснули, Ожар оставил коня в логу за аулом и пеший пробрался в свою бывшую юрту. Когда он вошел, Алтыншаш как раз собиралась к Байтабыну.
Она рванулась к постели, где был спрятан у нее нож, но он ударом ноги отшвырнул ее, свалил на пол. Алтыншаш потеряла сознание. Ожар затолкал ей в рот кляп, подождал, когда она очнулась, и принялся подробно рассказывать, как заманил и предал сначала ее отца, а потом и брата. Время от времени он прерывал рассказ, чтобы поиздеваться над ней. Называя каждый раз имя Байтабына, он бил ее плетью, бил с ухмылкой, тщательно выбирая, куда ударить. Сейчас он приготовился уже зарезать полумертвую женщину, но слетела дверь с крючка и на пороге встал Байтабын. Ногой выбил Байтабын кинжал у предателя. В тот же миг оба батыра схватили друг друга руками за горло. Каменными от напряжения сделались их руки. Через минуту пальцы Ожара начали слабеть, и он рухнул на землю задушенный. Не удовлетворившись, Байтабын поднял валявшийся кинжал и по рукоятку вогнал его в грудь Ожара…