Хан Кене
Шрифт:
— Алейкумассалям, сын мой!.. Агибай пристально посмотрел в глаза Есиркегену. Кем же приходишься ты подлому разбойнику Жамантаю?
Во взгляде батыра, несмотря на суровость, светилась такая простодушная доброта, что обманывать его было невозможно.
— Сам я внук Масан-бия, а эти добрые люди сопровождают меня…
— Значит, ты рожден под счастливой звездой… Не слишком уж близкий родственник Жамантаю. А старец Масан все же неплохой человек. Как же чувствует он себя за пазухой у белого царя?..
— Дед все живет и здравствует..
— Да,
— Вам, наверно, не нужно было покидать родину…
Брови Агибая угрожающе сошлись на переносице.
— Хочешь, чтобы стал я прислужником, вылизывающим чужие тарелки, как Жамантай? Внук мудреца Масан-бия должен быть поумнее. Ну, ладно, не чеши там, где у меня и так свербит. Куда вы путь держите?..
Так и не решился сказать до конца всю правду Есиркеген и повторил версию о поездке к родственникам матери.
— К потомкам Букея, выходит! — заметил батыр. — Что же, не твоя вина, что дед твой стал сватом султанскому отродью… Скажи лучше, не заезжал ли ты по дороге в аул аксакала Карибая?..
— Заезжал.
— Если заезжал, то увидел, что там натворили?
— Увидел…
Это дело рук таких, как твой родственник Жамантай! Они выделили для этого черного дела своих самых жестоких туленгутов. А вызвали карателей некоторые аксакалы из их же аула…
Батыр Агибай как будто оправдывался, в чем перед самим собой… Вскоре Есиркеген понял, в чем дело. Когда через аул, в котором они сейчас находились, прошли солдаты к аулу Карибая, отсюда не было послано гонца к Кенесары. Между тем он строго предупреждал, чтобы обо всех передвижениях солдат и туленгутских отрядов султанов-правителей немедленно сообщали в его ставку. Мало того, напуганные проходящими ага-султанскими туленгутами, люди этого аула обманули самого Кенесары, сказав, что никого не видели. Узнав об этом, разъяренный Кенесары во главе пятисот сарбазов сам напал на этот аул и приказал привязать к конским хвостам восемь аксакалов. Их волокли по дороге, пока они не испустили дух. Молодой джигит, над которым плачут сейчас, попытался вступиться за стариков, но его растоптали конями. Пятьдесят джигитов и тридцать девушек угнал к себе Кенесары в качестве заложников, а Агибаю с его сарбазами приказал перевезти аул на подконтрольную ему территорию…
И снова сжалось средце Есиркегена от сострадания к этим несчастным людям. Кого бы ни слушались они, все равно их ждет расплата, месть противной стороны. Покорись они Кенесары, их растоптали бы солдаты и ага-султанские туленгуты. Не хивинцы, бухарцы, кокандцы или царские войска, а свои соотечественники истребляют прежде всего друг друга. Что может быть тяжелее для народа?..
— Может быть, и виноваты так жестоко казненные аксакалы, что не сообщили о карателях… — сказал Есиркеген дрожащим голосом. — Но они ведь сделали это из страха перед расправой со стороны властей. Да и при чем здесь остальные люди?
Батыр Агибай потупил глаза:
— Наш Кенеке не так думает… Ему не хочется верить, что во всем ауле не нашлось ни одного настоящего мужчины, который сообщил бы ему о карателях. Поэтому, он считает весь аул от мала до велика враждебным себе. И еще хочет, чтобы другим не было повадно. Так всегда поступали в степи…
— Но так ведь можно быстро истребить весь народ! — воскликнул Есиркеген.
— Врагов и надо истреблять, казахи они или другие…
Неуверенность чувствовалось в словах батыра.
— А вы сами как думаете? — не выдержал Есиркеген.
— Ни разу моя камча не поднялась на бедного, простого человека. Вот некоторые баи да кое-кто из тюре помнят ее вкус…
— Но Кенесары-то — тюре!
— Он не такой тюре, как другие, — сказал Агибай. — Кенесары… Не-ет!..
Батыр как бы спорил сам с собой…
Это началось уже давно. Батыр Агибай и Байтабын не одобряли немыслимой жестокости Кенесары. А он знал про это и специально поручал им проводить карательные набеги. Агибай молчал, а молодой и горячий Байтабын говорил об этом вслух. Зная характер Кенесары, Агибай тревожился за судьбу молодого батыра…
— Сынок, ты задаешь мне трудный вопрос!.. — печально сказал Агибай ожидающему ответа Есиркегену.
— Мальчик правильно сказал! — раздался из полутьмы юрты чей-то голос. — Слишком жестоки стали мы с людьми в последнее время. Говорим, что все это для их же счастья, а льем их же кровь. Кого обманешь таким счастьем?..
Есиркеген живо обернулся и увидел худощавого синеглазого джигита. Несмотря на казахскую одежду, было видно, что он не казах. Это был Жусуп — Иосиф Гербрут…
— Вы русский? — спросил по-русски Есиркеген. Он слышал, что среди сарбазов Кенесары есть беглые русские.
— Во всяком случае, близкий к русским… — улыбнулся Иосиф Гербурт. — Я — поляк.
— Как же вы попали к казахам?
— Как я попал в Казахскую степь, вы, судя по вашему чистому русскому выговору, понимаете. А к Кенесары я пришел, борясь за те же идеалы, что и на родине… И вот мне кажется, что правда и свирепость несовместимы…
— Я так же думаю! — с жаром вскричал Есиркеген.
— Будем надеяться, что со временем все больше людей начнет приходить к такому выводу…
Батыр Агибай прислушивался к тому, как бойко говорит по-русски Есиркеген, и в душу его закрылось подозрение. Но вспомнив расправы Кенесары, он отпустил юношу.
Однако Есиркеген уехал не сразу. Он долго еще разговаривал с Иосифом Гербрутом, выйдя за околицу аула.
Выслушав рассказ Есиркегена о том, что он видел по дороге, и о возникших сомнениях, Иосиф Гербрут твердо сказал:
— Нет сейчас другого пути у казахов. Они вошли в состав России, и путь борьбы с царизмом у них один — вместе с русскими. Вы правильно решили для себя этот самый трудный вопрос!..