Хан с лицом странника
Шрифт:
— Куда идет Орда? — спросил он у Барятинского.
— Думал, будто они на Москву идут, но сейчас вижу — на Переяславль Рязанский.
— Много еще осталось до него?
— Поприща два, а то и три будет. Значит, два-три перехода, — пояснил он.
— Если бы знали хорошо дорогу и могли идти ночью, — раздумывая, заговорил Едигир, но помолчав, добавил, — кони устали, однако, не дойдут без отдыха.
— Не дойдут, — тут князья были единодушны.
— Кто у них хан, говоришь?
— Верно, сам Девлет-Гирей ведет.
Едигиру
— Взять его надо!
— Как взять?! — встрепенулись все. — Да ты знаешь, какая у него охрана? Головы сложим зазря и только!
— Один пойду, — и то, как это было сказано, не оставляло сомнений, что именно так он и сделает.
— Ладно, не томи. Расскажи, чего задумал, — первым заколебался Петр Колычев, которому дерзкий план пришелся по душе.
— Ждать надо удобного случая, а потом напасть на него.
— Ждать… Сколько ждать? А если не будет случая? — разочарованно откликнулись князья, ожидавшие более конкретного предложения.
— Случай всегда будет, — отрезал он, — надо не упустить его и быть готовым.
— И что ты предлагаешь, Василий? — Федор Барятинский опустил в темноте свою ладонь на его плечо.
— Обойти их мы не сумеем. Так?
— Так, — согласился Федор.
— Значит, к Рязани они выйдут. Так? А мы, где будем в это время?
— Сзади будем, — Федор пытался предугадать дальнейший ход рассуждений Едигира.
— Сзади нападения они ждать не будут, когда на стены полезут, вот тогда и надо подобраться и взять Гирея.
— Однако есть над чем подумать, — одобрительно проговорил Барятинский и по тому, как остальные промолчали, стало ясно — план Едигира принят.
Через два дня они вслед за крымцами вышли к окрестностям Переяславля Рязанского и увидели крепостные башни. Ночью почти не спали, но чуть было не обнаружили их шляющиеся повсюду ордынцы, да, видимо, в темноте приняли за своих. А утром с горечью наблюдали, как начался штурм города и как рязанцы отстояли его. Тут опять не выдержал Колычев.
— Наши ратники жизни отдают, а мы в лесочке прохлаждаемся. Надо ударить по ним и все тут.
— Молчи, Петр, — остановил в очередной раз друга Барятинский. Было видно, что и он едва сдерживается, чтоб не кинуться в бой, но понимает бесполезность такого поступка.
— Завтра утром и нападем, — Едигир сказал об этом спокойно, как о чем-то само собой разумеющемся, — а сейчас надо одежду достать.
— Какую одежду?
— Такую, как у них. Халаты, шапки. Да и оружие тоже не помешает.
— Понял! Понял! — Колычев буквально захлебнулся от юношеского восторга, — пошли.
— Нет! Ты, Петр, останься с лошадьми. А со мной пойдут Федор и Алексей, — неожиданно приказал Едигир Колычеву, который вначале весь взвился, чуть не кинулся на него с кулаками, но заметно поостыл и с вздохом опустился на землю, тихо сказав:
— Может, ты и прав. Кому-то надо и за лошадьми присмотреть. Только…,- он чуть помолчал, — может, еды в лагере найдете… А то вторые сутки корешки жуем. И корочки хлеба во рту не было. — Последняя фраза рассмешила всех и каждый доброжелательно похлопал его по плечу.
Низко пригибаясь, они бесшумно пробирались вдоль речного берега, время от времени останавливаясь и прислушиваясь. На их счастье луна еще не взошла, и они находились в относительной безопасности — в стороне от лагерных костров.
Неожиданно Едигир остановился и поднял руку. Послушал и, наклонившись к самому уху Барятинского, зашептал:
— Слышишь, кони ходят?
— Слышу, — так же шепотом ответил тот.
— Там должны быть пастухи. Подкрадемся… — и он бесшумно заскользил дальше. Шедший сзади Репнин неожиданно ойкнул, ударившись ногой о поваленное дерево и тут же из темноты раздался чей-то встревоженный голос. Они замерли и по знаку Едигира легли, стали ждать. Вскоре мимо них прошел воин в длинном халате, державший в руках копье. Едигир набросился на него, повалил, зажав рот рукой, а другой — сжимая горло. Не ожидавший нападения, тот даже не сопротивлялся, несколько раз дернулся и затих.
— Готов, что ли? — изумленно прошептал Репнин, — Быстро это у тебя получается.
Чуть не испортил все, — Барятинский ткнул Алексея в грудь, — молчи уж теперь. Лучше бы Петра с собой взяли.
— Снимите с него халат, сапоги, — поднялся с земли Едигир, — дальше я сам, — и скрылся в темноте.
Федор с Алексеем дотронулись до еще теплого, но уже бездыханного татарина и неожиданно лихорадочная дрожь затрясла их почти одновременно.
— Я мертвяков боюсь, — признался шепотом Репнин.
— Чего ж на войну пошел? — сам клацая зубами, отозвался Барятинский.
— Так, не думал, что раздевать их придется, — оправдывался тот.
— Думал не думал, а за тебя это делать никто не станет.
Он наклонился к убитому и начал стягивать халат, но почувствовав приступ тошноты, опустился на колени, сотрясаемый рвотой. Рядом слышались икающие звуки, издаваемые Алексеем Репниным. Они не помнили, сколько времени простояли на четвереньках. Их выворачивало с такой силой, словно лягушек наглотались. Они не заметили, как из темноты вынырнул Едигир и остановился рядом, наблюдая за страданиями молодых князей.
— Чего случилось? — спросил с усмешкой, впрочем, хорошо понимая, что происходит с ними. Те пристыжено молчали, утирая рты рукавами. — Ладно, сам раздену, — и он принялся стягивать с мертвого одежду. — Держи, — кинув вонючий ворох в руки Барятинскому, опять ушел в темноту. Он отсутствовал довольно долго, вернувшись с большим узлом, закинутым за спину. Князья с неподдельным ужасом смотрели на него.
— Сколько было их? — заикаясь, спросил Репнин.
— Не считал… Немного, раз один справился.