Хан Тенгри с севера. Негероические записки
Шрифт:
Люди! Никогда не делайте поспешных выводов о жизни чужой страны по мимолетно схваченной детали.
Ванна из верблюжьего шампанского
Уже на полпути к Алматы я с ностальгией вспоминал о ледниках и снеге. 35 градусов в тени! Я тихо оплывал, как свечной огарок. Жара меня «плющила», как любит выражаться один мой знакомый альпинист. В Алматы первым делом мы высадили американцев. Весь процесс развозки по гостиницам был продуман, все клиенты были расставлены по ранжиру. Мы подъехали к огромному, тяжеловесно шикарному отелю. Тутанхамон был бы счастлив быть похороненным в таком сооружении. Я подумал было, что и меня собираются поселить здесь вместе с американцами, и здорово струхнул, представив себе, сколько стоит провести ночь в этом флагмане казахского гостиничного бизнеса. Поскольку в купленный мной пакет услуг входила только одна ночь, то вторую мне предстояло
Моя гостиница представляла собой классическое совковое сооружение, оживлённое свежим ветром свободного предпринимательства. Когда Юлия сообщила, что мне придётся выложить здесь 30 баксов за вторую ночь, я подумал, что, пожалуй, переселюсь к Вите с Игорем, хотя от названия их гостиницы «Спорт» веяло дешёвым привокзальным б...вом и запахом потных подмышек.
Когда я вошёл в свой номер, свалил на скрипучий пол огромный рюкзак и присел на краешек небольшой женоненавистнической кровати, слёзы умиления выступили у меня на глазах. Всё, буквально всё шептало мне о моём неброском совдеповском детстве: выцветшие обои, ссохшийся в тоске по портвейну деревянный стол с поцарапанной полировкой и вымощенный мелким паркетиком пол, сиротливо прикрытый красным потёртым ковром. Точь в точь такой же ковёр висел когда-то на стене моей комнаты, а я пускал пузыри и бессмысленно угукал, разглядывая его усреднённоазиатские узоры... В туалете полулежала полусидячая ванна, но не было умывальника, и постояльцу предлагалось умываться над ванной. Крохотный унитаз выглядел так жалко, что сесть на него могла только абсолютно бездушная сволочь.
Чтоб вы не сомневались – я в своей жизни вселялся и в куда более скромные апартаменты. Но не за 30 же баксов...
В самый разгар водных процедур раздался телефонный звонок. Чертыхаясь и заливая дворцовый паркет струями воды, я выскакиваю из ванной. Звонит Игорь из своей гостиницы, и мы договариваемся сходить вечером в какой-нибудь ресторан и выпить «прощальную».
Переодетый в чистое, распаренный, я выхожу в душный алмаатинский вечер и безнадежно долго пытаюсь поймать такси на просторном проспекте имени Абылай Хана. За четверть часа мимо меня проехала лишь одна машина со знаком «такси», и та не остановилась. В месте, где я закинул удочку, происходит какая-та странная полуподпольная деятельность по купле-продаже квартир. Вот так, прямо у дороги, напротив гостиницы. Народ толпится, шушукается. Мне предлагают купить какую-то недвижимость в центре города, но я вежливо отказываюсь. Неужели не понятно, что небритый субъект в видавших виды «курортных» брючках и в застиранной красной футболке навыпуск не приобретает недвижимость направо и налево?..
Устав ждать такси, я махнул первому встречному частнику, и он тут же остановился. Вот, где собака зарыта! Как со смехом объяснили мне Витя с Игорем, здесь абсолютно все частники подрабатываю извозом, не заботясь ни о каких формальностях и знаках отличия. Настоящее же «официальное» такси является пижонской штучкой и стоит дорого.
Мужик, к которому я подсел, безошибочно узнал во мне залётного лоха и попросил 300 тенге. Я предложил ему 200, и мы, разумеется, сошлись на 250.
Гостиница «Спорт», как и полагается, расположена в здании Центрального Стадиона. Её комнаты растянулись цепочкой вкруг его гигантской чаши, словно камеры гладиаторов, в которых они, потея от страха, ожидают своего последнего выхода на арену. Стоила такая комната 2$ за ночь, вмещала в себя четверых постояльцев, и кроме коек в ней ничего не было. В такой комнате хорошо пасмурным осенним утром привязывать к крюку под потолком кусок прочной бельевой верёвки.
После недолгих поисков мы нашли крохотный, но вполне приличный на вид ресторанчик. Нам прислуживал очень худой и смуглый мальчишка. Совсем ребёнок. Похоже, золотые зубы у него во рту пришли прямиком на смену молочным. Мы заказали себе салат и по бараньему шашлыку. Мы с Игорем попросили бутылочку «Медвежьей Крови» на двоих, а Витя проявил интеллигентский индивидуализм и взял себе бутылку какого-то особого «Каберне». Сидим, болтаем, вспоминаем Хан Тенгри. Выпиваем за горы, за «боевых друзей» и за будущие восхождения. «Медвежья Кровь», текущая по моим жилам, делает меня сентиментальным, романтическим юношей. Я говорю о пике Корженевской бархатным голосом влюблённого.
Кажется, кто-то не собирался больше
Ребята сажают меня в такси, и мы прощаемся. Каких славных людей можно встретить в этих чертовых горах! Я рухнул на койку в своём номере. Боже мой, сегодня утром я проснулся в Базовом Лагере на Северном Иныльчеке... Что за долгий, утомительный день! Включаю телевизор, но не выдерживаю и пяти минут. Щёлкаю выключателем и погружаюсь в сон, словно в тёплое ночное море.
Телефонный звонок сверлит мне мозг, настойчиво выталкивая из небытия. Душная темнота. Полная потеря чувства пространства и времени. Где я? В Израиле? В Одессе? У черта на куличках? На ощупь снимаю трубку. «Вы не хотите провести вечер с девушкой?» – мягкий женский голос словно выписывает эту фразу светящейся палочкой в густом мраке, окутывающем мой мозг. «Нет..» – отвечает автопилот, я откидываюсь на подушку и погружаюсь, погружаюсь... «Почему нет?...» – мелькает последняя вялая мысль, словно щепка, исчезающая в водовороте. Я перестаю существовать.
У меня прямо из окна номера видны белые вершины далёкой горной цепи. Долго валяюсь в постели, пялясь в белёсый потолок и не находя причин выходить в этот беспокойный мир из моего сонного логова. Расслабуха. Наконец природа берёт своё, и я нехотя бреду в туалет. Попытка слить воду не удалась – унитаз умирает медленной мучительной смертью, и у него отказывают различные органы. Докладываю о поломке в «вышестоящие инстанции» и выхожу в душное алмаатинское утро на поиски завтрака. Похоже, все кафе ещё закрыты, и я просто гуляю по утренним, шуршащим южной зеленью улицам. Один в чужом городе, свободный, как птица. Что за странное, давно забытое ощущение. Найдя открытое кафе, сажусь у окна и заказываю омлет с сосисками. Хрупкая казахская девушка с утренней ленцой в движениях приносит мне чашку пахучего чая. Две её подруги, русская и казашка, с интересом разглядывают меня, пытаясь угадать, откуда и каким ветром занесло меня в их края.
Мой жаркий, янтарный, тягучий как мёд среднеазиатский день был заполнен медленным кружением по тихим переулкам, наблюдением за жизнью людской и размышлениями о вечном. Кроме того, (не редко) я кушал, пытаясь придать своим трапезам максимально аутентичный характер. За те пару дней, что я провёл в Алматы, я съел больше бараньих шашлыков, чем за всю прошедшую жизнь. Я вкусил с древа познания Добра и Зла, и никто больше не сможет убедить меня в том, что если кусочки куриного мяса нанизать на деревянную палочку, это превратит их в шашлык. Эта жалкая пародия годится лишь на то, чтобы её заливали безалкогольным пивом в компании резиновой женщины...
Я мало что знаю о Средней Азии. В кулинарном плане мои знания ограничены шашлыком, кумысом и длинными, как мяч для игры в регби, полосатыми азиатскими дынями. Я очень обрадовался, когда в своих бесцельных скитаниях набрёл на супермаркет «Юбилейный», тот самый, с которого начиналось моё знакомство с этой страной. Первым делом я отправился в молочный отдел и взял там пакет кумыса. Затем я отправился в кондитерский отдел. Здесь я попал в довольно затруднительную ситуацию. Невыразимо роскошные, богато украшенные торты тянулись стройными рядами. Груды сказочных пирожных и сочащихся мёдом восточных сладостей сбивали с толку мою систему наведения, и я носился вдоль этого праздничного прилавка, как ракета, потерявшая цель. Наконец, я взял себя в руки и стал рассуждать логично. Чем тешит себя нормальный восточный владыка, сидя на высоких подушках в окружении своих пышнобёдрых жен? Я уверен, что одной рукой он подносит ко рту пиалу кумыса, а жирными пальцами другой запихивает себе в пасть куски пахлавы, нежной, как дыхание новорожденного арабского жеребёнка. Полный решимости устроить себе в номере «Тысячу и одну ночь» в натуральную величину, я покидаю «Юбилейный» с пакетом кумыса и коробкой пахлавы.
В молочном отделе я заметил ещё одну местную диковинку – напиток из верблюжьего молока, который называется «шубат», но, поколебавшись, решил отложить его покупку на завтра. Хорошего – понемножку, решил я, опасаясь за свой желудок.
Кумыс оказался кислым, освежающим напитком, а пахлава напоминала один из видов наших арабских сладостей, но с более нежным вкусом. Напитавшись молоком степной кобылицы, я растягиваюсь на кровати, щёлкаю дистанционкой и смотрю по «Нейшанл Джеографик» трогательный и печальный фильм о судьбе гордого и наивного африканского племени Карамоджа. Некогда гибкие охотники и неутомимые плясуны с обнаженными шоколадными телами, они попали под каток гражданской войны, которая не имела к ним никакого отношения. Раздавленные ошмётки их жизнерадостного племени вымирают от голода и болезней, и серолицые костлявые женщины прячут свои потерявшие плодородие тела под грубыми балахонами в угоду ханжеским обычаям пришельцев с севера, которые, походя истребляя неверных варваров, неизменно заботятся об их нравственности. Фильм навевает на меня меланхолию.