Хаосовершенство
Шрифт:
Когда оторопь прошла, Кристиан прошептал другу, что их таинственный заказчик – Мертвый, и никто кроме Мертвого. Жозе ответил согласием и залпом махнул полстакана водки. После чего рванул в туалет. Страшного и всемогущего Кауфмана они не боялись, однако очень уж неожиданным стало это открытие.
На Станции их встретили два офицера из внутренней безопасности. То есть это потом Кристиан узнал, что они из внутренней безопасности, а на взлетном поле лишь обратил внимание на необычные красные шевроны с черной руной. Друзей доставили в жилой комплекс, в однокомнатную
«А ты хотел, чтобы нас посадили в камеру?»
«Пожалуй, нет».
Решили располагаться. Однако много времени им не дали. Едва Кристиан успел принять душ, как в дверь постучали. Открыл в чем был: банный халат и полотенце на шее. Ожидал увидеть ставших привычными безов, а встретил невысокого человечка с татуированной головой и невыносимо грустными глазами.
– Меня-а зовут Олово.
– Кристиан.
– Я-а зна-аю.
Человечек смешно тянул «а». А еще он был одет в расшитую рубаху, шаровары и тапочки на босу ногу.
«Кто тебя так нарядил, бедолага?»
Впрочем, у верхолазов свои причуды, и со слугами они вытворяют все, что душе угодно.
Кристиан вновь взялся за полотенце, неспешно вытирая влажные волосы.
– Вас послали за мной?
– Я-а посыла-ал за-а ва-ами.
– Вы?!
– Меня-а зовут Олово. – Невысокий отодвинул ошеломленного фотографа в сторону, уверенно прошел в комнату, постоял, прислушиваясь к звуку льющейся воды – Жозе принимал душ, – после чего задрал длинную рубаху и вытащил из поясной сумки маленький коммуникатор. – Фотогра-афии.
Кристиан бросил взгляд на экран. Кадр № 94. Кадр № 123. Кадр №… Сомнений не оставалось – в коммуникаторе странного человечка хранился весь его контракт. А это значило, что он работает не на богача-верхолаза, не на могущественного Кауфмана, а на татуированного заморыша, разгуливающего по Станции в рубахе с широким воротом, шароварах и тапочках!
Или перед ним верхолаз? Кристиан не знал, что думать.
– Сюрприз.
Невысокий прекрасно понимал охватившие фотографа чувства, однако что-то мешало ему сполна насладиться произведенным эффектом. Глаза татуированного оставались грустными.
– Вы кто?
– Олово.
– Просто Олово?
– Просто Олово.
– И это вы меня наняли? Вы заплатили несколько миллионов юаней за контракт?
– Та-ара-атута пла-атил, – сообщил невысокий. – Я-а попросил, он за-апла-атил. И все устроил.
И кивнул головой, подтверждая сообщение.
Ну конечно же – Таратута! И он же все устроил. Вот и прояснилось.
Кристиану захотелось выпить. Он чувствовал себя героем комической постановки, объектом розыгрыша, однако… Однако оторопь постепенно сходила на нет, и фотограф вспомнил сказочные условия контракта, предоставленное обеспечение, охрану, пропуска в любой район, поддержку безов, терпеливо дожидавшийся их «Транссиб», Станцию, черт бы ее побрал! Вспомнил и понял, что все это сделал стоящий перед ним «заморыш». Точнее, Таратута, которого тот попросил.
Кристиан закрыл дверь, прошел в комнату и бросил полотенце на кровать.
– Зачем все это было нужно?
Спросил, а в следующий миг понял, насколько глупо прозвучал вопрос.
Олово пожал плечами:
– Па-амять. Гений умеща-ает мир в тыся-ачу фото. Весь мир. Я-а смотрю и вижу. – Еще один кивок. – Весь мир.
Перед фотографом стоял ценитель. Самый, мать его, настоящий ценитель, восхищающийся чужим талантом. Его талантом, из-за которого гибли телохранители и покончила с собой Агата. Он отразил рехнувшийся мир, его работы убедили Агату, что выхода нет, и привели в ванну.
Ценитель, Агата, смерть, хаос…
Кристиан и сам не заметил, как в его руках оказался стакан с виски.
– Выпейте, – предложил невысокий. – Ва-ам на-адо.
– Да, – кивнул фотограф. А после того как сорокаградусная жидкость шарахнула по горлу, хрипло поинтересовался: – Зачем вы привезли меня сюда?
Еще один дурацкий вопрос, ответ на который известен.
– Совершенство.
– Здесь?
– Вы увидите и сдела-аете фото. – Олово помолчал. – Но сна-ача-ала тоже будет ха-аос.
Можно ли устать от тишины? Легко! Если эту тишину создают восемь странных гостей.
Представившись, если состоявшуюся перепалку можно было назвать таким словом, прелаты расселись в предложенные кресла и замерли, погруженные в свои мысли. Или же обмениваясь мыслями с коллегами – Слоновски не удивился бы, окажись храмовники телепатами.
Они скинули хламиды, оставшись в брюках и одинаковых черных водолазках, плотно облегающих тощие тела. От кофе или чая отказались, от игры в города, как ни странно, тоже, и тридцать минут молчали, действуя Грегу на нервы больше, чем когда орали.
За мгновение до того, как в комнату вошла Патриция, прелаты одновременно обернулись, а еще через несколько секунд, словно подчиняясь приказу остановившейся в дверях девушки, поднялись на ноги.
– Я рада вас приветствовать, досточтимые.
Голос Патриции прозвучал с холодной вежливостью. Таким тоном говорят короли, обращаясь к не самым любимым вассалам. Таким тоном можно хлестнуть по лицу, а можно, как это сделала Пэт, четко обозначить расстояние, которое разделяет собеседников.
– И мы рады тебя видеть, – за всех ответил Люциус.
С уважением, отметил Слоновски, с интересом наблюдающий за разворачивающимся действом.
Здесь, в этой самой комнате, допуск Грега заканчивался. Он не знал, для чего Патриция притащила на Станцию высших иерархов Храма, но понимал, что ей требуется полное подчинение. А Люциус ответил всего лишь с уважением. Без почтительности, но с уважением. Люциус ответил наивысшей степенью признания по отношению к обычному человеку, он продемонстрировал, что считает девушку равной себе.