Шрифт:
Посетитель, средних лет розовощекий голубоглазый сангвиник, решительно, даже слишком решительно, минуя профессора и ассистента, прошел в лабораторию. Скользнул любопытствующим, но не слишком заинтересованным взглядом по белым панелям и цветной орнаментике и задержался на стекловидном, вращающемся и чуть подсвеченном изнутри экране, похожем на телевизорный.
— В этом лиловом аквариуме я увижу будущее? — засмеялся он.
— Не увидите, — сказал ассистент. — Увидим мы.
— А я?
— Вы будете спать. Сначала — просто гипносон, потом мы переведем его в более глубокий — летаргический, вроде коматозного состояния.
— Зачем?
— Сонное
— Сложно.
Профессор и ассистент переглянулись. Предстоял затяжной разговор с изрядно надоевшими пояснениями.
— Попробуем упростить, — вздохнул профессор. — Любое воспоминание — это как бы сигнал из прошлого. Вспоминаете ли вы детство, юность, события десятилетней давности или вчерашний разговор — все это впечатления прошлого, закодированные в каких-то ячейках памяти. Когда вспоминаешь нужные слова или образы, приводится в действие вся конструктивная система сознания. Но есть в мозгу центры, не требующие такой сознательной конструктивной работы. Это область предчувствий, подсознательных восприятий, телепатических передач и, как мы говорим, сигналов из будущего.
Посетитель, как и подобает сангвинику, засмеялся по-детски звонко, без всякой иронии.
— Не обижайтесь, профессор, — сказал он, — не верю. Ей-богу, не верю.
— Зачем же вы пришли тогда?
— Вам же нужна морская свинка для опытов, а мне любопытно.
— И непонятно, — колко добавил ассистент. — Как это — сигналы из будущего? Будущего ведь еще нет. Оно еще только будет.
— Верно, — согласился посетитель, даже не поняв колкости. — Вот оно, время. Движется, — он показал на часы-браслет. — Другого не знаю.
Профессор опять вздохнул. Сколько у него было таких разговоров, и как все они, в общем, похожи. Например, о времени.
— А что такое время, мой друг, до сих пор никто не знает, Есть время Ньютона и время Эйнштейна. А Стоун вообще считает, что никакого движения времени нет. Нет ни вчера, ни завтра, ни прошлого, ни будущего. И время существует все целиком, как Вселенная, и многофазно, как кинолента. Согните ее, и кадры соединятся: вчера и сегодня, сегодня и завтра. Мы сгибаем здесь ленту вашего времени. Открываем тайны предчувствий и пророчеств. Когда-то считали их шарлатанством, сейчас это область научных психокоммунинаций.
— Спасибо за лекцию, — сказал посетитель. — Дальнейшее умудрение произойдет, как я понимаю, в этой веселенькой сурдокамере? — и он указал на открытую белую кабину, от которой во все стороны тянулись к стенным панелям разноцветные провода.
— У вас ассоциативное видение, — опять уколол ассистент: посетитель ему явно не нравился.
— Так не я же увижу, а вы, — засмеялся тот. — Только одно примечаньице к тому, что увидите. Идет?
— Какое?
— Happy end. [1]
1
Счастливый конец (англ.).
Ассистент опять не удержался.
— Гончаровская Марфинька, между прочим, тоже обожала романы со счастливым концом.
— И Дарвин, — вмешался профессор. — У вас хороший пример, мой друг, — сказал он посетителю, по-приятельски подталкивая его в кабинет.
Последнее, что увидел тот, погрузившись в санаторное кресло кабины, была молния, сверкнувшая в глазах профессора, и последнее, что он услышал, были слова, прозвучавшие как приказ:
— Спите!
И для него уже все исчезло, а профессор, плотно закрыв дверь кабины, бросил на ходу ассистенту:
— Включайте.
Мгновенное напряжение воли было так велико и так изнуряюще, — а профессор был уже стар, — что ему хотелось скорее расслабиться.
— Надо иметь фонограммы таких разговоров, чтобы в дальнейшем пациенты прослушали их без нашего вмешательства, — устало сказал он, присаживаясь к экрану, и закрыл глаза.
Ассистент уже включил управление.
— Годовую шкалу? — спросил он.
— Давайте, — согласился профессор. — Лет на пять вперед. Тот же день.
Он думал о том, что никогда не интересовался своим будущим и никто не видел его на экране. Да и что они увидели бы? Только вероятностный вариант, обусловленный законом причинности. Можно изменить условия, но нельзя изменить закона. И никакая вычислительная машина не подсчитает все варианты будущего, если многократно изменять условия настоящего. Наука еще не преодолела этого барьера. Профессор вспомнил вероятностный вариант его коллеги — бионика Сергиевского — авиакатастрофу во время перелета через Атлантику. Сергиевский тотчас же перестал пользоваться услугами воздушного транспорта. И что? Умер тремя годами позже от опухоли в мозгу. Профессор вздохнул и открыл глаза.
— Ну, как? — спросил он ассистента, колдовавшего у регуляторов.
— Пусто, — откликнулся тот. — Нет видимости.
— Может, поломка?
— Аппаратура в идеальном порядке.
— Тогда можно предположить… — начал было профессор.
Ему очень не хотелось это предполагать, но ассистент уже закончил:
— …что нашего пациента к этому времени уже не будет на свете.
— Что же предпримем?
— Пройдемся по годам, благо их не так много. Начнем с первого.
Ассистент передвинул стрелку на будущий год. Минуту оба молчали. Экран по-прежнему был девственно чист.
— Н-да, — сказал профессор. — Рановато. Такой молодой.
— И такой розовый, — прибавил ассистент и спросил. — Пощупаем месяцы. В конце концов их всего двенадцать.
Он быстро переключил регулятор и подвинул стрелку к концу текущего месяца. Ни тени изображения не возникло в лиловой глуби экрана.
— Не доживет даже до конца месяца, — флегматично заметил ассистент. Что ж теперь остается? Дни.
У профессора мелькнула догадка, даже ему самому еще не ясная.
— Поставьте стрелку на завтра.
Но и тут экран не отозвался на движение стрелок.
— Может он… того? — косноязычно спросил профессор.
— Что «того»?
— Уже.
Ассистент взглянул на показатели датчиков.
— Видите: дышит. Воловье сердце. И давление, как у спортсмена-перворазрядника.
Профессор подумал и сказал:
— Давайте проследим, что с ним может случиться после ухода от нас. Ну, сколько отнимет предварительная процедура? Хватит десяти минут. С этого и начинайте.
— Придется переключиться на минутную шкалу, — поморщился ассистент. Первый случай в нашей практике.