Хапуга Мартин
Шрифт:
Он смотрел, как чайку проносит мимо Большого Утеса. Чайка чистила перышки и встряхивала крылья, будто утка в пруду.
Он резко отвернулся и быстро спустился к Утесу. Водоросли, висевшие в воздухе, наполовину скрыло водой.
Завтра.
— Я уже устал. А ведь главное — не переусердствовать.
Мидии определенно пришлись ему не по вкусу, и мысленно он вернулся к коробочкам с желе, висящим на ветках водорослей. Смутно он понимал — надо слушать желудок. А желудку не нравились мидии. Что касается анемонов,
— Перестарался-таки. Разделся. Наверняка солнечный ожог. А ведь главное — не переусердствовать.
Он всерьез напомнил себе: спасут его именно сегодня, пусть пока на это и непохоже.
— Одеться.
Он оделся, обошел вокруг Гнома, снова сел.
— Хорошо бы вздремнуть. Но пока не стемнеет — нельзя. Вдруг наши подойдут к скалам, включат сирену — ведь если я не дам знать о себе — уйдут. На сегодня дело я себе нашел. Завтра закончу с водорослями. На горизонте пусто — наши дальше к югу. Или к северу — все равно не видно. Надо ждать.
Он прислонился спиной к Гному и стал ждать. Но у времени нет конца — и то, что он принял сначала за цель, превратилось в серую, беспредельную безнадежность. Он порылся в памяти, пытаясь отыскать зацепку, но там не было тепла, попадались одни лишь бескровные рассудочные тени.
Он бормотал:
— Меня спасут. Меня спасут.
Наконец прошло так много времени, что он позабыл, о чем думал вначале, и, задрав подбородок, увидел, как солнце садится в воду. Он тяжело поднялся, побрел к выбоине с водой и напился. Красное пятно у ближнего ее края выросло. Он это заметил.
И отозвался:
— Надо что-то делать с водой.
Перед сном он оделся, а ноги обернул еще и серым свитером. Между скалой и ногами пролегла мягкая ткань, как ковер на плитах собора. Вдруг возникло странное чувство — его ноги, обутые в странные же, в нелепейшие опорки, фантастичные, без подошв, находятся где-то совсем в другом месте. Кроме всего прочего, и акустика здесь скверная — тяф, тяф, тяф, а потом тонкий жалобный вой из-за бочек винного погреба, и кто-то роняет слова, мерно, будто качает маятник.
— Тебя плохо слышно, старик, никаких сосисок. Ну, разве что одну-две. Давай. Мне тебя все равно не слышно…
— Еще раз? Может, помедленней?
— Ради Бога, только не надо медленней. Да переворачивай. Все это для нынешней молодежи. Крис, погоди-ка. Слышь, Джордж, Крис остается…
— Потерпи немного, старик. Все ведь это не для тебя, Крис, правда?
— Я справлюсь, Джордж.
— В другой роли он будет лучше смотреться, старик. А ты разве не видел список состава, Крис? Ты играешь две роли, но, конечно…
— Элен ничего не сказала…
— А какое Элен имеет к этому отношение?
— Она ничего не сказала…
— Старик, состав подбираю я.
— Само собой, Пит, конечно.
— Так что ты, старик, играешь две роли — ты Пастух, ты же — какой-нибудь Смертный Грех. Как думаешь, Джордж? Подойдет Крису роль Смертного Греха?
— Конечно, старик, конечно.
— А знаешь, что я обо всем этом думаю, а, Пит? После всего, что я для тебя сделал, просить меня…
— Две роли, старик? У всех у нас по две роли. У меня тоже. К тому же, Крис, ты отлично подходишь на роль Смертного Греха.
— Какого именно, Пит?
— Выберешь сам, старик. Эй, Джордж! Как ты думаешь, лучше ведь, если наш старина Крис выберет Грех себе по вкусу?
— Конечно, старик, ну конечно.
— Сейчас, в часовне, Прю как раз работает с масками, сходи посмотри, Крис…
— Но если мы не успеем к вечеру…
— Давай, Крис. Спектакль состоится. Эй, Джордж? Не хочешь взглянуть, что выберет Крис?
— Н-ну, да. Ей-Богу, да. Хочу, Пит. Хочу. А ты ступай, Крис, ступай.
— Не знаю, я…
— Ступай, Крис, я приду.
— Если ступить на ковер, который лежит на плитах, появляется странное чувство, Джордж. Несмотря на пушистую роскошь, чувствуешь твердый пол. Вот они, Крис, все в ряд. Какую тебе?
— Как скажешь, старик.
— Как насчет Гордыни, Джордж? Ну, это ему можно играть и без маски. Немного стилизованный грим — и порядок, как ты считаешь?
— Послушай, Пит, если я играю две роли, я не успею…
— А Гнев, Джордж?
— А Зависть, Пит?
— Я бы попробовал сыграть Праздность, Пит.
— Ну уж, только не Праздность. Может, спросим Элен, Крис? Я всегда прислушиваюсь к советам жены.
— Спокойно, Пит.
— А что ты скажешь о Прелюбодеянии?
— Хватит, Пит! Прекрати.
— Крис, старик, не сердись. Просто я размышляю вслух — вот и все. Леди и джентльмены, обратите внимание, отличная работа, полная гарантия, надежно в употреблении. Предложения есть? Спешите видеть — зауряднейший молодой человек с незаурядным профилем и кудрями. Спешите! Спешите!..
— Ты о ком это, Пит?
— О ком? О тебе. О тебе, родной! Что скажешь, Джордж?
— Конечно, старик, ну конечно.
— Крис-Алчность. Алчность-Крис. Прошу любить и жаловать.
— Только ради тебя, Пит.
— Дай-ка я вас представлю друг другу получше. Вот этот размалеванный ублюдок гребет под себя все, на что только ему удается наложить лапу. И не жратву, Крис, нет — это было бы слишком просто. Ему нужна лучшая роль, лучшее кресло в театре, лучший заработок, лучшая афиша, самая лучшая женщина. Он родился на свет с раззявленным ртом, распахнутой ширинкой и с растопыренными руками — чтобы легче хапать. Космический тип мерзавца, который всегда умудрится и грош сэкономить, и чужой куличик сожрать. Так ведь, Джордж?