Характеристика
Шрифт:
Отец чуть не все село заугощал. Мама не говорит со мной. Одна у меня теперь забота: с мамой все уладить. А живу я как в раю. Работаю на электрокаре, кирпичи вожу. А наряжает меня Гоша… Все оглядываются, с каждой получки обнову мне. А с этой зарплаты стиральную машину купим. Никак не могу себе простить, что бегала за агрономом, но и эту неприятность забываю, как сяду на свою электромашину, погляжу на Гошу, душа замирает, все на меня глядят и не поймут, отчего я такая счастливая. А мне хочется на весь мир крикнуть: «Да здравствует Гоша!»
Перевела Людмила Шикина.
Валентин Пламенов
ЧЕМПИОНЫ ВСЕГДА ПООДИНОЧКЕ
Нервы у меня напряжены с утра. С самого раннего утра, с границы ночи и дня, когда дома грустны и сердиты, мостовая вся чернильная, окна светятся лишь кое-где. Деревья, враждебные и грозные, кажется мне, воткнуты корнями кверху. Воздух голубой, он пропитан затаенной тоской, долго копившейся в течение ночи, чтобы рассеяться с наступлением света. За теми окнами, что светятся, сонные мрачные мужчины пьют кофе и глотают второпях бутерброды. Всем своим существом отмеряют минуты, которые остались до того, как надо будет идти наружу, в полумрак. Это в большинстве своем горняки. Благодаря рудничному карьеру и возник-то городок. Наверное, оттого бесхарактерен он, как многие его собратья, тоже отстроенные наскоро. Городок без истории, возраст его — двадцать лет. Поначалу были бараки и вагончики, на смену пришли панельные кварталы, какой-никакой гастроном, огромный полупустынный Дом культуры, шедевр по части смешения стилей, служит он только для показа кино. К этой схеме можно прибавить две-три лавчонки, несколько ресторанчиков — странный симбиоз кафе-кондитерской, столовки и откровенного кабака, но схему едва ли таким образом разукрасишь.
Нервы у меня напряжены с утра, однако всегда просыпаюсь я в это время, меж ночью и днем. Сам того не желая, естественно. Потом снова погружаюсь в вялую тревожную дремоту.
Тренировка в десять. Десять — сильно сказано, на стадионе мы собираемся где-то в половине одиннадцатого — шестнадцать футболистов, два тренера и несколько любопытных, которые, подозреваю, приходят не смотреть, а попить в затишке пива, убивая время. Да-да, за эти два года довели мы до отчаяния болельщиков, истинных серьезных болельщиков, надеявшихся, что их молодой город сможет создать такую команду, которая будет заметна всей стране, войдет в группу Б, а после, эх, после… Нам же и в золотой середине трудно удержаться, это, правда, недурно с точки зрения эмоций, ибо нет для ценителя ничего скучней золотой середины. Надежды болельщиков вначале окрепли в основном потому, что знали нас по именам. Да, имели мы имена, когда собрались тут, кое-кто из публики их не позабыл и порой где-нибудь припоминал в оживленной беседе: «А что стало с этим вот, помните, в свое время он…» Слушатели пожмут в ответ плечами.
Ну вот Пешо, центральный нападающий. Сколько забивал в юношеской сборной страны! Отменные команды спорили, кому его взять. Он, пожалуй что, самый разнесчастный в плеяде футбольных неудачников, каковы мы по сути. У команды, в которую он тогда попал, была единственная задача — каждый год становиться чемпионом. Страсть как трудно играть в такой команде, оттого Пешо протирал скамейку. Новичок, необстрелянный, так сказать, поди знай, как заиграет. И выпускали его на категорически выигранные или безнадежные матчи. Например, у противника преимущество в три-четыре гола. Редко такое случалось, но случалось. Вот за десять минут до конца и вводят Пешо. За эти десять минут будь любезен показать и технику, и взаимопонимание с партнерами, и не меньше как пять голов забить, и все прочее, что в конце концов утвердит тебя в мастерах. При другом положении, когда ведут с перевесом в несколько мячей, тоже невозможно проявить себя, быть замеченным. Игроки как на крыльях, разъярились от успеха, редко догадаются дать пас. Победители — эгоисты, не любят делить свой успех. Всякому, кто мало-мальски играл в «промышленный» футбол, это знакомо. Через какое-то время Пешо обменяли на одного подававшего надежды форварда из провинции, потом та провинциальная команда, в свою очередь, обменяла Пешо, и так далее. Вот и добрался он досюда. Отяжелевший, сварливый, безвольный. Играть с ним чистая мука. Непрерывно орет и сердится, хоть и сам ничего с мячом не делает, только нервы другим дергает, те оттого еще пуще ошибаются. И голы Пешо забивает раз в год по обещанию. Да и откуда ему забивать, коль на тренировке только и думает, как бы смотаться. Если б дело в одних тренировках… Если б лишь в режиме… Его и за рюмкой не разговорить. Алкоголь не бодрит его, а расслабляет. И пьяных бесед Пешо не любит. Глотнет несколько рюмок и говорит с полуулыбкой:
— Нет смысла, Мишка. Нет смысла. Все кончено.
— Да, — отвечаю. Мишка — это я.
— Мимо нас прошла слава Круифа и Бекенбауэра.
— Да, — продолжаю соглашаться, поскольку ничего другого мне не остается.
— Вот не пойму только, чего они нас тут держат и деньги нам платят.
— Не пойму и я. Наверно, нужна им мечта.
— Что за мечта этот футбол? Футбол — каторжная работа и случайность на случайности. Я чувствовал себя большим мастером в какие-то моменты! Выдающимся, понимаешь ли. И потом все исчезало. Ни единого защитника обойти не мог. А после — все снова при мне. Понимаешь?
— Да. Но они-то этого не знают.
— Жалко мне их. Видал я, как люди плачут, когда их команда горит. Небось и так у них в жизни полно неприятностей, а ежели и команда подводит…
— Здешние не плакали.
— Потому как нас не ощущали своими. Кто мы для них? Кучка кавалеров. У меня такое чувство, что даром ем их хлеб. С ума схожу от этой мысли. Никогда я не был нахлебником!
— Какой нахлебник? Ноги у нас обезображены операциями. Ревматизм крутит. Сердце порой готово выскочить. Сам знаешь.
— Но и они болеют, Мишка. Всякий день хожу я на рудник и смотрю, как там работают, и мне стыдно становится. Обсуждаем матчи. Подойдут, перекурят и назад уходят. Им на смену другие. А я стою и болтаю глупости, как транзистор.
— Болеют. Хоть не требуют уж, чтоб каждую субботу побеждать, чего, вспомним, хотели от нас.
— Хотели, хотели… Глупости от нас хотели! Обманывали нас, Мишка! С юных лет обманывали. Играй, это матч единственный в своем роде! Играй, этот матч решает твою судьбу! Играй, это матч всей твоей жизни! Играй, ты защищаешь честь Болгарии! Играй, старайся, ты же патриот! Патриот… Фигляры мы всегда были, Мишка. Кто на руднике, они патриоты. А мы жалкие фигляры. И никогда ничего не защищали. Все это парадная глупость. Плакат на плакате!
Тут я его обрываю, по больному месту меня задел:
— И что с того? Выпади мне стать горняком, и стал бы. Всякому отмерена порция горя и счастья в этой жизни. Так вышло, что не горняк я, а футболист. Не больше и не меньше. Назавтра кем буду, вообще не знаю. Но сегодня я футболист. Зональный. Однако правила игры на всех одни. Играем в футбол не ради своего удовольствия, а чтоб другие смотрели. Зона — вот наши возможности. В футболе не могут все быть чемпионами. Чемпионы всегда поодиночке.
— Верно, Мишка. Чемпионы всегда поодиночке…
Тренировки проходят вяло. Тренер разделит на группы, даст указания. Расшевелимся, не более того. Да как, например, Недо заставишь бегать? Чего ради ему стараться? Левый наш край в сборной страны побывал. Блестяще провел несколько игр, потом вдруг заколодило. И такое бывает в «промышленном» футболе. В другом, дворовом, лидер дворовой команды всегда лидер. В «промышленном» не так. Ноги у Недо стали будто чужие. Не мог мяч остановить как положено. Видно, надо было дать ему передышку, отдых. Или еще что придумать, не всяк же день появляется такой игрок. А его раз и засадили на скамейку запасных, в прессе появилось несколько ядовитых статеек, и всему конец. Списали Недо. Живет он бедно. По скупости никто с ним в команде не сравнится. Что ни заработает, сбережет и жене отправит. Жену его только однажды мы видели. Сошла бы за красавицу, если б не мещанский налет. Замечал я, красивые женщины, воистину красивые, на первый взгляд, и на второй, и на третий смотрятся так, будто не связаны с горячечной суетой этого мира, стоят над ней. А коль вымогают из мужчин нечто, то делают это элегантно и с изысканностью. Уж такие они от природы. После каждого матча Недо едет в город, где живет его жена, а возвращается еще молчаливее и скупее.
Кыц — правый крайний. С ним не бывало особых превратностей, и он себя не чувствует обиженным, в отличие от большинства из нас. Оттого, видать, общительный он, весельчак. Играл пятнадцать лет за команду группы А, без блеска, но и без провалов, здесь заканчивает свои счеты с футболом. То ли подзаработать еще хочется, то ли жаль с мячом расставаться, поскольку футбол — единственное, чем владеет толком, не скажу в точности. Мало его знаю, так, здравствуй-прощай. Кыц постоянно расписывает какой-то матч на кубок УЕФА, в котором сыграл как факир и забил гол. Ирландцам.