Характерник. Трилогия
Шрифт:
Спрашивали явно не на суржике, и не на классическом украинском языке, а на западном диалекте, который Сергей еще с молодости помнил по Ужгороду. Пришлось и там побывать.
–Та, е маленько, – ответил дядька.
–Сколько?
–Один. До Киева едет.
–Петро, – сказал кто-то властным голосом, – проверьте с Василем, что за один! Что не так, тащите сюда.
Сережка зашел в купе, присел на полку. Решать проблему кардинально не хотелось. В тусклом свете дверного проема купе, появился молодчик в пятнистой летней хэбэшке, поверх которой надета засаленная куртка, на бестолковке, армейская каска. Где он ее только откопал? В
–Слава Украине! – высокопарно поприветствовал он.
Хм! Ждет, что в ответ будут славить героев. Интересно, каких героев имеет в виду этот урод? Скорее всего, его дед из Полтавской губернии, а может даже прадед, воевал с такими героями, году эдак, в сорок четвертом, а закончил воевать в пятидесятом. Небось рассчитывал, что извел всю мразь под корень, что его потомки даже не вспомнят о ней, а оно вон как получается. Ладно! Ответил:
–Героям слава!
–Кто таков, куда едешь?
Дебил! А то ты не знаешь? Еду куда поезд везет. Я, что, рулю? Ну слушай, коли охота. Сережка за считанные секунды, привычно вошел в состоянии медитации, нырнул в энергетические потоки всего вагона, нашел слепок энергии двух индивидов, стоявших перед ним. Вокруг их голов закручивались вихри негативной энергетики, создавая сплошную черноту. Однако! Молодые да ранние. Уже успели замараться убийством. В состоянии Хара, как паук нитями паутины подтаскивает попавшую в его тенеты жертву, потянул их сознание в пустоту, словами вбивая в извилины пустую информацию, контролируя время стоянки поезда.
–Правый сектор нашей деревни, командировал в Киев. Еду на майдан опыт перенимать.
–А документ есть? – монотонно, как зомби, спросил тот, на котором надета каска.
Порывшись в кармане джинс, из бумаги смог найти лишь долларовую купюру. Протянул сто баксов.
–Вот мандат. Даже с фотографией.
С тупым видом шевеля губами, оба молодых упыря читали текст «мандата». Получив купюру обратно, засунул ее в задний карман. Хильченкова понесло.
–Сейчас я вам расскажу анекдот. Вы его расскажете всем своим сослуживцам, и будете повторять тем друзьям, приятелям и знакомым весь сегодняшний день. Поняли меня?
–Да! – ответ прозвучал синхронно в один голос.
–Хорошо. Внимание, слушайте. Победили ваши, Украина в ЕС вступила. Встречаются два кума, один другому и говорит:
«Слышь, Петро! Все-таки ЕС, это такая гнусь».
«А, че так?»
«Да, вот вступили мы в него, и я без работы сижу, как и ты. Моя жена за гроши в Италии уборщицей работает. Сын замуж за немца вышел, уехал в Германию. Дочь в Польше в проститутки подвизалась. Разве не гнусь?»
«Ну!»
«А все проклятые москали виноваты! Говорили – не вступайте в ЕС, не вступайте в ЕС. Знали, паразиты, что назло им поступим».
–Поезд отходит! – прокричал из тамбура Артемич.
Сергей хмыкнул, отпуская сознание двух революцыонэров.
–Пошли вон!
И уже себе, когда простыл след майданутых:
–Ох и повеселятся сейчас их товарищи, послушав анекдот.
Проводник закрыв дверь за «посетителями», выпрыгнувшими на малом ходу, подозрительно посмотрел на стоявшего у окна проходного коридора развеселившегося пассажира, покачал головой.
–Все путем, батя, – подмигнул Хильченков. – Придет время, будет и на нашей улице праздник.
–Когда
Сергей промолчал.
Перед самым Киевом, Сидор Артемьич, постучавшись в дверь, хитровато подмигнув Сергею, сказал:
–Сейчас поезд на три минуты остановку сделает. До Киева семьдесят километров осталось. Места здесь знатные, лесные. Так ты сойди, природой полюбуйся. Тут при советах сплошь санатории, да пансионаты были, сейчас дачи богатеев. До столицы маршрутки каждый час ходят, а то и на автобусе добраться можно.
Хильченков сунул в руку проводника десятку долларов.
–Понял, не дурак. Спасибо, Артемич, а ведь действительно, что-то на природу полюбоваться захотелось.
–Во-во, и я о том же!
Населенный пункт, позиционирующий себя как поселок, действительно производил впечатление зажиточного украинского села. Коттеджи под ломанными крышами за высокими заборами, перед ними асфальт, выделявшийся на фоне стройных рядов вековых сосен и елей. Благодать, будто никаких майданов и в помине нет, а бандерлоги живут себе на западе и в центр носа не кажут.
В центре поселка, вместе с отъезжавшими в Киев местными жителями, расположился в удобном кресле микроавтобуса «Фольксваген». Огляделся, прокачивая попутчиков, определил кто чем дышит. Селяне, и этим все сказано. По утренней поре каждый из них ехал по своим неотложным делам, и на «революцию достоинств» им было начхать.
В последний момент, уже когда водитель, смурной, неразговорчивый дядька, с нездорового цвета, одутловатым лицом, готов был включить передачу и стронуть с места свою кормилицу, в дверь прямо ворвалась молодуха с двумя объемными баулами. По виду лет тридцать, розовощекая, хорошо одетая крашеная блондинка, с родинкой над верхней губой. Усевшись, она громко отдышалась от бега. Баулы задвинула под самую спинку водительского сиденья.
–Ф-фух, чуть не опоздала! – напевно сообщила, оповещая всех в салоне о своем прибытии.
–Галя, – окликнула прибывшую, товарка с третьего ряда сидений, напирая голосом на заглавную букву в имени знакомицы, выговаривая ее скорее буквой «Х». – Ты куда это собралась?
–А то ты Лида не видишь? В Киев, куда ж еще?
–Чего расстроенная?
Хильченков вынуждено слушал громкий разговор односельчанок.
–Я, расстроенная? Та, не-э! У меня все добре.
Автобус тронулся с места и покатил по поселку. Блондинка обернувшись к собеседнице, пылающим лицом подтвердила свои слова, продолжила общаться, повышая голос на целый тон:
–Понимаешь Лида, пригрела змиюку на груди, а теперь из собственной хаты сбегаю.
–Ой, лышенько! Это ты про кого так?
–Про муженька своего! Про кого ж еще?
–Так, вроде ж он у тебя смирный.
–Ага, был. Пока не связался с майдановцами. Один раз до них сходил, второй, а на третий приходит домой, и то ему не так, и это не этак! Западэнец чертов! Националист выхолощенный! Ты ж знаешь Лида, я ж его драноштаного галичанина, считай с улицы в дом привела, помыла, обогрела, а оно теперь рот раскрывает. Кажэ, мол, ты хоч и москалька, а я с тобой живу. Разговаривать в семье, кажэт, будем только на украинском языке. Над порогом якусь красно-черну тряпку вывесил, флаг. Тьфу! Бандэра каженный! Сексом не занимаемся. Не до секса ему, говорит, когда батькивщина в опасности. Ага, нашел дуру, нужен мне его секс, как собаке пятая нога! Не дай Боже, залететь от такого! А то, родится еще, похожий урод. На фиг! Не хочу.