Характерник. Трилогия
Шрифт:
— Отчего же. Пользуйтесь, только паспорта пусть ваши сельчане носят при себе. Хуна кхейтий, дада[1]?
Неуважение проявить — так стоять, не пригласив стариков к себе, но Михайлов и не думал пускать на объект посторонних, тем более догадывался, что, скорее всего эти двое были в гостях и у старлея. С тех пор блокпост перестроили, и как оно там внутри, нечего показывать всем, желающим поглазеть. Хильченков в это время «сканировал» аксакалов, пытался поковыряться в мозгах, но тяжело было воспринимать отрывки тарабарщины
— Со кхийти, дик ду[2], русский, — невозмутимо произнес один из стариков. — Вы пришли на нашу землю, топчете ее, не понимая нашей жизни. Как мы должны воспринимать вас?
— Баркалла не надо, уважаемый! Сейчас тысячи твоих соплеменников топчут землю в русских городах, занимаются торговлей, бандитствуют, и что характерно, не ведут себя как в родном ауле, не соблюдают законов земли, по которой ходят, не смотрят на обычаи людей, рядом с которыми обосновались. Как мы должны воспринимать вас?
Помолчав, постояли, каждый обдумывал сказанное другим, осмысливая последствия сказанного. Выходило так, что оба минуя общепринятые слова, сказали друг другу, что они не друзья, никогда не станут ними, останутся навечно врагами.
— Прощай начальник.
— И вам нек дика хюлда хан[3].
Сделавшие десяток шагов прочь от блокпоста, вынуждены были обернуться на голос юнца, на которого они прежде даже не обратили внимания.
— Уважаемые! — подал голос Сергей. — Передавайте привет Салману Мовсаеву.
Переглянувшись, оба торопливо, перебирая палками ход шагов, покинули точку рандеву, а вскоре и вовсе скрылись из глаз.
Провожая взглядом уходивших стариков, Михайлов не оборачиваясь, задал вопрос:
— Ну и кому это ты приветы передаешь?
— Тому, кто стоит за приходом стариков, кто уже один раз пытался уничтожить блокпост. Мы с вами здесь одни, товарищ прапорщик. Могу вам кое-что рассказать о себе.
— Ну, давай, исповедуйся.
— Скажем так, прадед, воспитавший меня, кое-чему, из того, что передается в нашем роду по наследству, научил и меня. Я умею чувствовать опасность, исходящую со стороны.
— Х-хы, слыхал я о таком. Вот только верится с трудом.
— И все же это так. Вот и Шильникова, спавшего на посту, почувствовал. Так же и с угрозой нападения.
— Это, что ж, я теперь могу снять наряды, а ты мне будешь указывать, откуда, кто нападет?
— Ха-ха! Но спать-то мне тоже надо. Я же не робот.
— Та-ак! А чем докажешь?
— Поживем, послужим, если что, то я предупрежу. Да и зачем нам расслабуха у личного состава?
— Это ты в самую точку попал. Идем. Колдун, етишкин корень!
Мимо блокпоста сновали по своим делам мирные жители. Выполнявшие свои обязанности солдаты у шлагбаума, добросовестно проверяли документы проезжающих, досматривали машины, как правило «Нивы», да потрепанные «Жигули». Перетряхивали нехитрый селянский скарб. Особенно много народу перемещалось в обоих направлениях в субботу-воскресенье, оно и понятно, по старой памяти эти базарные дни имели для населения почти сакральное значение. Чеченцы пытались завязать знакомства с охраной, но под неусыпным оком Михайлова, этот номер у них не проходил.
Связь с полком поддерживалась три раза в сутки, и люди знали, что полк воюет в предгорном районе, его словно пожарную команду, бросали туда, где вспыхивали очаги напряженности. Знали, что полк несет потери. Не знали только то, что связь прослушивается врагом. А, зря! В назначенный день, на малую колонну, везущую продовольствие взводу, уже в горах напали бандиты. Михайлов рвал и метал. Доложился, что колонна до места назначения не добралась. А вскоре потревожили и их.
Под самый вечер, чувство тревоги охватило Сергея. Присев на нары, отключил от действительности свое сознание.
«Опять Серега чудит!», — посмеиваясь, переглядывались ребята.
— Да, тише вы, кони! — наехал на сослуживцев Завгородний. — Пусть человек расслабится, вам не все равно, чем он занимается в свободное время?
— Да нам-то что? Пусть хоть на голове стоит, — подал голос Стародуб, неулыбчивый, рассудительный парень из отделения Хильченкова.
Сергей почувствовал скопление множества чужих мыслей со стороны верхней дороги, обрывки чувств, ненависть, волнительный кураж. Мыслеформа черная, по информационному полю расплескалась ненавистью.
Вынырнув из медитативного состояния, подхватив из сколоченной из досок ружейной пирамиды свою СВДешку, не говоря ни слова, выбежал из помещения.
* * *
— Товарищ прапорщик, кажется, начинается! На верхней дороге, от тридцати до сорока боевиков. На нижней, примерно столько же. Надо объявлять тревогу.
Совсем не удивляясь, Михайлов кивнул. Схватив автомат и бронник, выскочил вслед за Сережкой.
— Занять круговую оборону согласно расписанию! Убрать наряд с Контрольно-Пропускного пункта.
И пошел по хозяйству, смотрел, как выполняется приказ.
— Проверяйте оружие, сынки. При нападении на пост, огонь на поражение! Хильченков!
— Я!
— Ты, старшим на нижнем направлении. Гляди там….
— Есть!
Еще не стемнело, еще даже сумерки не угнездились под кронами деревьев, когда с обоих направлений пригибаясь к самой траве, перебежками полезли «чехи». Маневрировали в редколесье, прятались за камнями. Расчищенное от всякой растительности и сухостоя метров на сто, голое пространство перед блокпостом, издалека позволяло увидеть приближение боевиков. Не зря прапорщик заставил выкорчевать поросль на самых опасных направлениях.