Характерник
Шрифт:
Наклонившись над столом, при этом демонстрируя полноту и гладкость кожи своих грудей в широком вырезе розовой кофточки, поменяла пепельницу на столе. Томно спросила, приятным грудным голосом, коверкая речь:
— Андрэй, чэго еще желаешь?
Серега не Андрей, психика молодого организма, и за плечами у него нет семейных драм. Ах, хочу! Но Лихой в отличии от него калач тертый и семью, в отличие от прежней жизни сохранил, не дал свершиться Дубровке, не хочет идти на поводу у своего второго «я». Лихой перед уходом за кордон, в квартире прямо на светлых с васильками обоях, толстым черным фломастером написал сам себе письмецо:
«Тихоне!!! Запомни и мотай на ус
Вот так. Глянул на прелести немки. Смотри-ка, выучила десяток слов на русском языке, не прошло и года, как он стал захаживать в этот гаштет. Ответил ей на немецком языке, что он всем доволен и ему ничего не нужно, разве что, пусть еще пива принесет. Отстала, отошла. Теперь будет наблюдать, когда стакан у него опустеет полностью.
Потянулся от удовольствия, направил взгляд за окно. Сосновая ветка уткнулась в стекло под тяжестью снежной шапки. Вдруг во всю эту безмятежную идиллию влились совершенно ненужные звуки. Обернулся. Эй! Ты что это делаешь, ущербный? Бородатый немец, имевший большой пивной живот, подойдя к японскому магнитофону, вывернул ручку громкости на полную мощность. Уши наполнились неприятным звуком, прерывистым и мерзким. Нет, это не музыка, это…
Лихой поднялся из-за стола, пошел на выход. Толстый урод сломал весь кайф. Выйдя на воздух, из кармана онорака достал пачку сигарет, прикурил отзажигалки, после затяжки выпустил изо рта струю дыма. Расслабился от жизни у гансов, рядом услышал ненавязчивое старческое покашливание.
В трех шагах, прямо возле лап высокой сосны у окна гаштета, стоял потешный старик, одетый в старинный армяк, времен покорения Потёмкиным Крыма, в лаптях, на голове напялен треух. На лице старика выделялись: нос картофелина и улыбка, заблудившаяся в седой растрепанной бороде. Действительно расслабился, ведь Лихой поклясться готов, минуту назад этого деда здесь не было.
Старичок промолвил:
— Гер Лихой, я уж заждался вас.
— Чего?
— Я говорю, неувязочка вышла. Оказывается, вы в сей реальности в двух экземплярах обретаешся? Не порядок. Оказалось решение по вам принято на самом верху, — старик поднял в жесте указательный палец, потыкал ним в пустоту над головой, как бы утверждая всю значимость лиц принимавших решение. — Извини милок, будем кардинально исправлять положение дел. Ни сна, ни покою от вашего брата нет!
Прощальным жестом прикоснулся пальцами руки к краю треуха, отвернувшись, сделал шаг прочь. Исчез. Лихой в полнейшей прострации помотал головой. Что это было? Повернулся к дороге и тут же зафиксировао зрачок ствола одетого в глушитель, смотревший ему в лоб. Серый, неприметный мужчинка, негромко оповестил:
— Привет тебе от клана Арсаевых.
Хлопок и вспышка в мозгу разорвавшая голову как спелый арбуз. Никто не мог видеть, как две искры на гиперскорости пронзили черноту вселенной, пронеслись через мириады звезд, разделились и растворились среди них.
Сергей открыл глаза, он все так же лежал на прежнем месте, перевел дух, напряг мышцы рук, пытаясь подняться.
— Кхэ-кхэ!
Скосил взгляд в сторону покашливания. Ё-ё-ё-ё! Только думал, что все закончилось и вот на тебе, еще одно угребище пришло права качать.
— А, я все жду, когда ты прогонишь самозванку.
Это о богине Мааре.
— Молодец! Мо — ло-дец! Так ее!
В пяти шагах от левого плеча стояла смерть с косой. Причем, смерть, один в один похожая на ту, каковой ее рисуют на картинах, щерилась безгубым ртом на голом черепе, покрытом куском ткани, спускавшимся до самых пят. Костлявая рука намертво уцепилась в полированное дерево колхозного инструмента.
—
— А хоть бы и не звали. Ха-ха! Меня никто не хочет звать, никто мне не рад. Видно судьба такая. Ты сделал свой выбор, когда остался один на дороге. Теперь ты мой. Вставай, поклонись мне и идем. Я отведу тебя в свою обитель.
— Ты разве Бог, чтоб тебе кланялись?
— Ха-ха! На эту землю давно пришел новый бог, имя ему — деньги. Деньги стали символом времени, их стали любить, из-за них ненавидят ближнего своего. Ты бы видел, как в славянских землях, за деньги брат восстает на брата, как родные сестры, судятся за жилище, при этом выгнав на улицу престарелого родителя. Скольких погубили люди, подменившие Бога деньгами, при этом они искренне верующие. Это раньше поклонялись Господу, а сейчас — золотому тельцу.
— Попробуй сказать это тысячам офицеров и солдат, защищающим на этой войне свою Родину, грудью вставших на пути ваххабитской заразы. Москва, это еще не вся Россия, это там бьют поклоны пресловутому тельцу, это там считают, что за МКАДом жизни нет. Наша земля не раз переживала нашествие врагов, переживем и такую напасть, как твой золотой телец. Мы русские, а значит с нами Бог! А, вместо поклона, вот тебе.
Неуверенно поднятая рука, давала знать о себе слабость в мышцах и боль в грудной клетке, направила в сторону костлявой гостьи, скрученную из пяти пальцев фигуру.
— Н-на-а! Ковыляй отсюда потихонечку, только не рассыпься. Недосуг мне за тобой с совком и веничком ходить.
Мягкий ненавязчивый свет пробился сквозь веки, заставил сознание впустить в себя восприятие окружающей среды. Он еще не открыл глаза, когда понял, все тело болит. Болит до самой крайней клеточки истерзанного организма! Все тело представлялось ему одним сплошным синяком. Открыл глаза. Дождливой погоды, преследовавшей его вот уже которые сутки, как не бывало. Солнце своими лучами пробивалось сквозь листву, осколками радуги разбивалось на непросохших каплях оставленных дождем, а быть может и каплях росы. Сколько он уже здесь лежит? Птичий гомон, слабый, но различимый, разносился по всей округе. Он лежал на боку, зацепившись телом за раскидистый куст лещины. Сделал попытку повернуться и лечь на спину, это ему удалось. Осмотрел себя всего целиком. Поставленный Перунов щит его спас. Одежда качественно обгорела, представляла собой растрепанный лоскутный мешок, так как рукава на куртке начинались почти у плечей. Брюки — один срам. Это уже не брюки! Кожа на берцах — ошметки. Сквозь прорехи «светилось» голое тело. Ощупал «мужское достоинство». Кто знает, может оторвало взрывом? Нет, Все на месте, только и оно превратилось в сплошную гематому. Ничего! Главное на месте! Во всяком случае, эректильная фаза шока прошла, если она вообще была! Хорошо на дворе не зима. Сколько же он здесь пролежал?
Усевшись на пятую точку, вскрикнул от боли. Значит, не соврала богиня смерти, ребра действительно поломаны. Заставил себя отключиться от всего, отключиться от боли. С трудом вошел в состояние Хара. Пошло тестирование организма, пошла установка на восстановление телесной оболочки. Как все тяжело идет! Понял, после взрыва с его навыками что-то не так.
Когда выбрался на дорогу, разыскал козью тропу, спустился по ней, страдая при каждой постановке ноги на стелившиеся, вросшие в грунт камни. Выйдя на нижний серпантин, поковылял в выбранном направлении. Видно хорошо приложили Сергея четыре заряда «Шмелей», шел, не ощущая впереди чьего либо присутствия. Казалось, все навыки и знания, вложенные в него дедом Матвеем, выветрились напрочь, слизались оружейным огнем. Знать бы, на время или навсегда? Так и ковылял, все дальше и дальше уходя от места, где принял бой.