Характерник
Шрифт:
Пришлось постараться, поднимать некоторых пинками. Видел, как отделенные занимаются тем же.
— Рассыпаться в цепь! Боец Могила, у того танка, развернуть пулемет. Куда направить, помнишь?
— Так точно, гражданин старшина!
— Давай!
Еще пятьдесят шагов.
— Всем стой! Залечь, ждать команды!
Дальше нельзя, вон они впереди немецкие окопы, пройдешь чуть дальше, свои посекут осколками. В поднявшейся кутерьме не смог разглядеть время. Ничего, подождет так!
— Бум-м, гугух! Бум-м, гугух!
Совсем неподалеку
— Гум-м-м! Гум-м-м!
Прямо в ухо гудит от этих разрывов земля.
Вдруг все замерло, прекратилась безумная долбежка, а чуть в стороне, метрах в пятидесяти слева, проревел голос ротного:
— Вста-ать! В атаку бегом м-ма-арш!
И штрафники в полном молчании поднялись над снежным покровом, белыми тенями побежали к рядам колючки. Поднялся и он, бежал, зорко контролируя свой взвод. Добро! Все на ногах.
Молчат немецкие окопы. Первый ряд колючей проволоки — прорехи не везде, но все же, проходы имеются. Втиснулись в них, чтоб тут же рассосаться в цепь. Второй. Как черт из коробочки, в упор кинжальный огонь из пулемета.
— Ду-ду-ду-ду, ду-ду-ду-ду!
И залегла пехота, никакой силой не поднять. Не дошла до колючки считанных шагов.
«Мать моя женщина! Где же ты Могила? С какого перепугу, молчит твой «Горюнов»?
И словно в ответ на безмолвный вопрос, из-за спины по пулеметам фашистов застрочили наши пулеметы. А ведь такая дуэль может и затянуться, а солдаты так и будут лежать. Скоро оклемаются немцы в траншеях, подтянут из глубины обороны подкрепление, дадут просраться так, что мама не горюй!
Сергей подхватился на ноги, метнулся к немецкому брустверу. Второй ряд колючей проволоки устоял. Чувствуя, как его белую «попону» дырявят пули, свои и чужие, выдернул из противогазной сумки кусачки, под огнем прощелкал пролет, упал в снег и отполз правее.
«Помолюся Господу Богу, всемогущему, пресвятой пречистой Деве Марии и Троице святой единой и всем святым тайнам. Будьте казаку Неждану до помощи! В худой час призрачный лунный лик светит с небосвода. Выйду я в поле, сдерну лунное полотно, да наброшу на себя…»
Между двух немецких солдат, стреляющих по залегшей роте, с разбегу перепрыгнув на противоположную сторону окопа, остановился. Сорвав стопорное кольцо, бросил РГ-42 в окоп, туда, где находилась ближайшая пулеметная точка. Не дожидаясь взрыва, метнулся к следующему пулемету, удерживавшему атаку. Взрыв за спиной и пулемет заглох. Бросок гранаты, скачками дальше. Взрыв. Снова бросок. Граната последняя, больше нет. Лунной тенью мелькнул за спинами фашистов и экономными очередями в эти спины, стал выключать из списков живых, всех до кого мог дотянуться.
— Ур-ра! — вырвалось из глотки.
Штрафная рота, словно хищник почуявший возможность вырваться из места обложенного флажками, поднялась в атаку.
— Ур-ра-а!
Волна энергии выплеснулась наружу, бойцы вломились в окопы, стреляя и круша все на пути, в рукопашной добивая остатки живой силы противника. В сером мареве можно было разобрать,
— Живы, гражданин старшина? — зубоскаля, спросил вывернувший из-за поворота траншеи Архипов.
— Жив. Ротного видел?
— Там он, — солдат махнул рукой в сторону, откуда пришел. — Метров через сто.
— Найди Файнберга, передай приказ. Взводу занимать окопы, обживаться. Пусть разберется с потерями, раненых в тыл. Я к ротному.
— Есть, гражданин старшина.
Штрафники, между тем, вовсю хозяйничали в траншеях, подчищали проходы от дохлых оккупантов, шебуршили в боеприпасах, искали в блиндажах жратву. Сергей издали увидал, как Демидов выпустил в небо ракету красного огня.
— Котов, рад, что жив. Думал тебе амбец пришел, когда колючку резал. Как у тебя?
Было видно, что ротный доволен, естественно и настроение у него соответствующее.
— Нормально. Пришел получить дальнейшую задачу.
Майор отмахнулся.
— Ай, брось! Какая там задача? Мы свое дело сделали. Сейчас полк по нашим следам пойдет в атаку. Короче, закрепляйся пока на этих позициях.
— Понял.
— Рапортом доложишь о потерях.
— Есть.
А, ничего-то и не кончилось. Стрелковый полк, частично посаженный десантом на танки, прошел через окопы занятые штрафниками, развернулся в боевые порядки перед второй линией немецкой обороны, завязал бой. Артиллерия с обеих сторон неистовствовала. От небольшой степной деревеньки Вилки, в процессе боя, редко где остались даже печные трубы. Контрудар частей вермахта был настолько тяжелым, что потери в полку были существенные. Не зная карт минных полей, танки горели как спичечные коробки. К полудню военная машина Германии раскочегарилась на полную мощность, полк, понеся потери, отошел, оставив разбираться с противником штрафников.
В окопах появился капитан Гудыма. Он шел, пригибаясь при взрывах артиллерийских снарядов, вспахивавших позиции роты, аппендицитом вцепившейся в клочок, отвоеванной русской земли.
— Не дрейфь, хлопчики! Нам бы только до ночи продержаться. Ночью немаки не воюют, а там на нашу смену командование строевые части пришлет.
— Гражданин капитан, а как сегодня с кормежкой быть? Несподручно на голодное брюхо воевать.
— Не боись Пряхин, вечером наешься. Обещаю. Да оно голодному, как ты выразился, и сподручней, злее будешь. А, ежели в живот ранят, так хоть выжить сможешь.
— Ой, спасибочки, гражданин капитан, утешили. Теперь хоть буду знать, для чего меня покормить забыли.
Долбежка ослабла, что там задумал немец, пока никто не знал. На доклад Котова, замполит отмахнулся.
— Как настроение бойцов, старшина?
— Нормально. Готовы к торжественной встрече. Сейчас долбежка окончательно закончится, и полезут гости.
— Это ясно. Мы им тут как бельмо в глазу. Сколько, говоришь, во взводе бойцов?
— Двадцать три души. Из них двое получили сравнительно легкие ранения, но в тыл уходить отказались.