Характерные черты французской аграрной истории
Шрифт:
Географическое распределение этих двух основных типов севооборота точно неизвестно. Его, без сомнения, можно было бы восстановить в том виде, в каком оно существовало в конце XVIII и в начале XIX века — перед аграрной революцией, которая должна была постепенно положить конец пару и ввести более гибкий севооборот. Но точные исследования отсутствуют. Весьма вероятно, однако, что обе эти системы со времени средневековья противостояли друг другу большими массивами. Двуполье безраздельно царило в тех областях, которые можно назвать югом, — в бассейне Гаронны, в Лангедоке, на юге бассейна Роны, на южном склоне Центрального массива — в общем, до самого Пуату. Севернее господствовало трехполье.
Такова, по крайней мере в основном, линия разделения. Если рассматривать его в деталях и с изменениями, происходившими с течением времени, то оно несколько утрачивает свою простоту. Прежде всего надо учитывать различные отклонения, тем более частые, чем древнее эпоха. Несомненно, что по крайней мере на многих территориях материальные интересы и потребности сами по себе сильно ограничивали порывы индивидуальной фантазии. В начале XIV века один артуасский арендатор, взяв участок на озимом поле слишком поздно для того, чтобы вспахать его под осенний посев, должен был удовольствоваться тем, что посеял там в марте овес. На следующий год он вынужден был повторить там весенний посев: нужно было, чтобы на его земле был установлен тот же севооборот, что и на соседних полях{37}. Ну а если в какой-либо год не хватало семян или рабочих рук? Приходилось расширять паровые поля. А если, напротив, нужно было прокормить слишком много ртов? Можно было, несколько уменьшая пастбища, договориться о расширении засеянной площади. Таким образом, примитивные обычаи временной запашки были тогда еще очень свежи в памяти людей. Иногда они оказывали влияние даже на упорядоченный севооборот; в Мэне, как мы вскоре увидим, за многими циклами с годичным паром следовал период, когда поле не давало урожая в
Проследим возможно точнее, как распределяются системы двуполья и трехполья. Карта этого распределения, если бы можно было ее составить, показала бы не одни только большие красочные пятна, — на ней можно было бы увидеть отдельные районы, обозначенные пунктиром. Правда, на юге трехполье было всегда как будто исключительно редким, если оно вообще там встречалось. Напротив, двуполье долгое время занимало обширные пространства довольно далеко к северу, бок о бок со своим конкурентом. Вплоть до агротехнического переворота его придерживались на значительной части эльзасской равнины — от страсбургских ворот [38] на юге до Виссембурга на севере. Это же можно было наблюдать во многих горных деревнях Франш-Контэ и на довольно многочисленных землях северного побережья Бретани {40} . В более древние времена эти островки двуполья были более частыми. Обнаружено большое распространение двуполья в средневековой Нормандии. В это же время оно встречалось в Анжу и Мэне, также на довольно обширных пространствах {41} . В Мэне двуполье существовало местами вплоть до начала XIX века, причем в любопытнейшем сочетании с временной запашкой и с делением земли на три части. Имелось три поля, каждое из них в течение шести лет находилось под плодопеременной обработкой: пшеница или рожь чередовалась с паром, затем следовали три года полного отдыха {42} . [39] Нет сомнения, что это были пережитки старых порядков. Можно обнаружить и переходную стадию. Каролингские инвентари свидетельствуют о существовании на барских землях к северу от Луары трех полей, о различии озимых и яровых хлебов. Но озимые хлеба постоянно занимали значительно большую площадь, чем яровые (это ясно показывает анализ барщинных повинностей держателей, обрабатывавших сеньориальные поля): то ли потому, что на части домена продолжало господствовать двуполье, то ли вследствие того, что некоторые парцеллы должны были в течение двух лет оставаться под паром в то время, как на соседних участках одному году отдыха в обязательном порядке предшествовали яровые посевы. Во всяком случае, перед нами еще только зарождающаяся тройная периодичность. На севере трехполье было, несомненно, очень древним; оно засвидетельствовано начиная с франкской эпохи, а восходит, без сомнения, к еще более древним временам. Но в течение веков оно перемежалось с двупольем, а также встречалось и в переходных формах (аналогичные факты установлены в Великобритании, совсем недалеко от нас).
38
Страсбургские ворота (portes de Strassbourg) — геологический термин. — Прим, ред.
39
Что бы ни думал об этом Мюссе (R. Musset, Le Bas-Maine, p. 288 et suiv.), речь здесь идет не о трехпольном севообороте, ибо здесь нет последовательности озимых и яровых хлебов. Но очевидно, что трехпольный севооборот, более или менее смешанный с временной запашкой, также существовал наряду с описанным выше типом.
Однако не будем заблуждаться. Эти наблюдения ни в коей мере не уменьшают коренной контраст между двумя основными зонами севооборота. Присущий северу трехпольный севооборот распространился там повсеместно. Юг же всегда упорно сопротивлялся ему как элементу чуждому. На севере, очевидно, по мере роста населения стали предпочитать метод, который позволял каждый год оставлять свободной от посева только треть, а не половину земли. Несомненно, что и на юге начали ощущать те же потребности. Однако там, по-видимому, никогда до аграрной революции никому не приходила мысль об увеличении производительности земли посредством введения трехполья (настолько глубоко здесь укоренилось двуполье). Эта антитеза представляет для аграрной истории настоящую загадку. Конечно, географические причины в узком смысле слова ничего не могут объяснить: сферы распространения обеих систем слишком обширны и слишком различны по своим природным условиям. Обе они выходят далеко за пределы нашей страны. Двуполье — древний средиземноморский севооборот, применявшийся как греками, так и италиками, воспетый Пиндаром и Вергилием. Трехполье господствует на большей части Англии и на всех больших равнинах Северной Европы. Сосуществование в нашей стране этих противоположных систем является результатом столкновения двух главных форм аграрной цивилизации (которые можно за неимением лучшего назвать северной и южной цивилизациями), которые образовались под влиянием условий пока еще нам неизвестных, но, конечно, этнических, исторических, а также географических. Ибо, если обстоятельства физического порядка неспособны сами по себе объяснить окончательное распределение различных типов севооборота, они, весьма возможно, могут быть приняты в расчет при выяснении того факта, почему трехполье возникло вдали от Средиземного моря. Римской агрономии была известна польза чередования культур; там на самых богатых землях был даже запрещен вообще всякий отдых земли. Но римляне перемежали посевы зерновых посевами льна или стручковых растений и совершенно не применяли правильного чередования культур. Они хорошо знали яровые посевы, но видели в них лишь хороший выход на тот случай, если озимые погибали еще до зимы{43}. Чтобы сделать чередование весенних и осенних посевов основой всей земледельческой системы, нужно было, без сомнения, гораздо менее засушливое лето, чем римское. Об этом можно говорить только предположительно. Несомненно, однако, одно (в дальнейшем мы еще будем иметь случай убедиться в этом): сосуществование двух основных типов аграрной организации — южного и северного — является одной из наиболее ярких и своеобразных черт сельской жизни Франции. В то же время это одно из драгоценнейших доказательств древности нашей цивилизации в целом, о чем свидетельствует исследование сельской экономики.
III. Аграрные распорядки: открытые длинные поля
Любой аграрный распорядок характеризуется не только последовательностью культур. Каждый из них представляет собой сложный комплекс технических приемов и принципов социальной организации. Попытаемся рассмотреть аграрные распорядки, существовавшие во Франции.
При этом исследовании надо оставить в стороне (с тем чтобы позднее вернуться к ним для выяснения их происхождения) земли, целиком отведенные под временную запашку, под «случайную» запашку, как говорил один агроном из Франш-Контэ. На тех землях, где земледелец «направляет свой плуг», согласно «собственному разумению сельскохозяйственных работ»{44}, правильные системы организации не могли прочно установиться, а могли лишь наметиться. В равной степени мы не будем останавливаться и на тех особенностях отдельных округов, которые вызваны совершенно своеобразными природными условиями. Высокие горы всегда особенно сильно отличались по своей аграрной жизни от равнинных и низменных земель (из-за вынужденного преобладания пастушеского элемента). К тому же в древней Франции этот контраст был менее ярко выражен, чем в наши дни. Наши типы аграрных цивилизаций — детища равнин и холмов; высокогорные зоны скорее усвоили их порядки, нежели создали что-либо свое, глубоко оригинальное. Я намерен здесь выяснить (пусть ценой некоторых упрощений) лишь основные черты классификации, для обрисовки которой во всех ее деталях потребовался бы целый том.
Начнем с наиболее ясного и наиболее последовательного ж всех аграрных распорядков: с удлиненных и обязательно открытых полей.
Представим себе сельское поселение, как правило довольно значительное. Эта система вовсе не является несовместимой с поселениями мелкими группами (особенно в областях недавней распашки); она, по-видимому, с самого начала связана скорее с крупной, чем с мелкой деревней. Около домов — всегда окруженные изгородью
Первая черта, поражающая нас, состоит в том, что эти поля широко открыты.
Не нужно, однако, думать, что на этих полях нельзя было бы увидеть абсолютно никаких изгородей. С самого начала необходимо различать постоянные и временные огораживания. В течение значительного периода средних веков существовал обычай сооружать к началу сельскохозяйственного года временные плетни вокруг каждой группы полей (конечно, не вокруг каждого поля); иногда предпочитали выкапывать канавы. Сельские календари причисляли это к весенним работам. Еще в XII веке в одной из деревень аррасского аббатства Сен-Вааст наследственный сержант [40] велел «обновить перед жатвой канавы», по-видимому, на полях сеньориального домена {45} . Сразу же после жатвы эти легкие защитные приспособления ломались или засыпались. Начиная с XII–XIII веков этот обычай более или менее медленно — в зависимости от мест — исчезает. Он относится к тем временам, когда освоение земли было еще очень незначительным, а целина, на которой пасли скот, еще со всех сторон вклинивалась в пахотные земли. Когда же после больших расчисток пахотные земли стали представлять собой более компактные массивы, более изолированные от пастбищ, этот труд Пенелопы стал ненужным. Зато во. многих районах открытых полей некоторые границы обработанной зоны ограждались теперь уже постоянными изгородями. В Клермоытуа [41] ограды, в обязательном порядке отделявшие поля от дорог, сначала были временными, но с течением времени они часто превращались в прочные изгороди из терновника {46} . В Эно (Hainaut) и в Лотарингии такие окраинные изгороди вдоль дорог или общинных угодий были общим правилом. В Беарне они оберегали регулярно засеваемые «равнины» от «холмов», где среди кое-каких временных полей, в свою очередь огороженных, бродили стада. Таким же образом шотландское in-field отделялось стеной от out-field, предназначенного для пастбища и временной запашки. В других местах, как например в Эльзасе, около Гагено (Haguenau), изгороди делили землю на несколько больших участков. Но перешагнем через эти защитные линии, если они существуют (во многих местах они отсутствовали). На полях мы не встретим больше никаких препятствий. Границами между отдельными парцеллами, а часто и между отдельными группами парцелл служат, самое большее, несколько врытых в землю межевых столбов, иногда невозделанная борозда, а еще чаще границы существуют лишь в воображении, — очень опасное искушение для тех, кого крестьяне выразительно называли «пожирателями борозд» (mangeurs de raies). Стоит только в течение многих лет проводить лемехом плуга чуть-чуть за пределами законной границы — и вот поле увеличивается за счет этих многих борозд (raies), то есть на такое количество земли, которое при длинном участке (что было правилом) представляло значительную добычу. Сохранилось предание о парцелле, величина которой в течение шестидесяти лет увеличилась таким путем более чем на треть. Это «воровство», «самое ловкое и наиболее трудно доказуемое», разоблачавшееся и средневековыми проповедниками, и должностными лицами старого порядка, было (а возможно, является «теперь) одним из характерных социальных признаков этих лишенных изгородей сельских поселений (rases campagnes), где поля следуют одно за другим, где нет никаких видимых признаков того, что вы перешли из одних владений в другие, где (как говорит один текст XVIII века) земледельцу, если этому не препятствует рельеф, «достаточно бросить один взгляд, чтобы увидеть, что происходит на всех его участках земли, расположенных на одной и той же равнине или в одном и том же кантоне» {47} . Легко узнать (ибо в этом отношении аграрный пейзаж почти не изменился) «незагроможденные» (d'esencombr'es) пейзажи, дорогие сердцу Мориса Барреса.
40
Наследственные сержанты — управляющие сеньориями, их должность передавалась по наследству. — Прим. ред.
41
Клермонтуа — округ города Клермона на севере Иль-де-Франса. — Прим. ред.
Но границы между отдельными владениями, хотя и ничем не обозначенные, все же существовали. Их линии составляли странный двойной рисунок [42] . Вначале определенное количество крупных делений — примерно от одного до нескольких десятков. Как их назвать? Изменчивый по своему обыкновению сельский язык предоставляет нам большой выбор терминов, которые различаются по районам или даже по отдельным деревням: quartiers, climats, cantons, contr'ees, b`enes, triages; в равнине Кана мы имеем бесспорно скандинавское слово d'elie (оно встречается и в Восточной Англии, которая долгое время была занята датчанами) и другие. Возьмем для простоты термин «картье» (quartier). Каждое из этих делений имеет свое собственное название, в кадастре оно фигурировало бы как «поименованное место» (lieu dit). Говорили, к примеру, о Quartier de la Grosse Borne, о Climat du Creux des Fourches, о D'elie des Trahisons. Иногда эти участки разделялись видимыми границами: неровностями почвы, ручьем, насыпью, созданной рукой человека, плетнем. Но зачастую они ничем не отличались от соседних участков, разве что другим направлением борозд. Ибо характерной чертой картье является то, что оно состоит из группы плотно прилегающих друг к другу парцелл, борозды которых в обязательном для земледельцев порядке всегда направлены в одну и ту же сторону. В числе других претензий, предъявленных лотарингской администрацией к крестьянам, вернувшимся на свои земли после войны и не желавшим уважать старые обычаи, фигурирует и жалоба на «поперечную пахоту».
42
Кроме плана Юбер-Фоли (Hubert-Folie) и Бра (Bras) (см. рис. III), см. планы Спуа (Spoy), Томирея (Thomirey), Моннервилля (Monnerville) (см. рис. VI, XIII, XIV и XV) и план маленькой территории Буа-Сен-Дени (Bois-Saint-Denis) (см. рис. 1). Создается впечатление, что некоторые из этих деревень своим названием (Monnerville) или своей аграрной терминологией (d'elie — в Юбер-Фоли и Бра) свидетельствуют о влиянии германских поселений. Это чистая случайность. Выбор рисунков был продиктован важными техническими соображениями. Но — приведем только два примера, — если бы планы Жансиньи (Jancigny) и Маньи-сюрТиль (Magny-sur-Tille), в Бургундии («Arch. C^ote.d'Or», E 1126 et 334), были бы пригодны для воспроизведения, они представили бы глазам читателя в населенных пунктах бесспорно галло-римского происхождения рисунок полей, совершенно аналогичный тому, который так ясно виден в Юбер-Фоли и Бра.
Что касается парцелл, из которых состоит картье, то они образуют на всей поверхности участка очень мелкую (ибо их число велико) и по внешнему виду весьма своеобразную сетку (почти все они имеют одинаковую, удивительно асимметричную форму). Каждая парцелла вытянута в направлении борозд. Ее ширина, перпендикулярная этой оси, наоборот, очень незначительна и едва достигает во многих случаях одной двадцатой длины. Некоторые парцеллы состоят всего лишь из нескольких борозд, вытянутых на сотню метров. Возможно, что в некоторых случаях (в недавние времена) такое расположение было доведено до крайности вследствие разделов между наследниками. Однако, когда участки достигали слишком большой узости, обычно сговаривались делить их лишь перпендикулярно по отношению к их наибольшему измерению, нарушая тем самым принцип, требовавший, чтобы каждая полоса обоими концами касалась границ картье. Таким же образом в IX–XII веках количество длинных парцелл возросло, по всей видимости, вследствие дробления старых сеньориальных доменов, состоявших обычно из участков более обширных, чем те, что были распределены тогда между крестьянами. Но, конечно, в главных своих чертах рисунок полей был очень древним. Появившееся, как мы увидим, в новое время стремление к сосредоточению земель скорее смягчило, чем подчеркнуло его своеобразие. Уже средневековые тексты ограничивались для земель этого типа указанием места поля, названия картье и имен владельцев участков, расположенных по обе стороны от рассматриваемого участка, то есть указывали место этой узкой и длинной полосы в пучке параллельных полос.
Конечно, каждый из этих узких участков, каким бы длинным он ни был, был в целом довольно незначительной величиной. Каждое индивидуальное хозяйство, даже небольшое, должно было иметь (и действительно имело) значительное число парцелл, расположенных во многих картье. Дробление и рассеивание было с давних пор законом земель этого типа.
Описанную систему дополняли два обычая, касавшиеся самых глубин аграрной жизни: принудительный севооборот [43] и обязательный выпас.
43
Я заимствую это выражение, аналогичное Flurzwang немецких историков, из поистине дифирамбического похвального слова этому способу, составленного в начале XIX века одним агрономом из Пуату: De Verneilh, Observations des commissions consultatives, t. III, 1811, p. 63 et suiv.