Характерные черты французской аграрной истории
Шрифт:
Последняя базировалась не на одной обработке земли. Во Франции, как и во всей Европе, она основывалась на сочетании пашни и пастбища. Это — главная чёрта, одна из тех, которые наиболее отличают нашу техническую цивилизацию от дальневосточной. Животные необходимы людям по самым различным причинам: они давали им мясо (источником мяса были также охота и птичьи дворы), молочные продукты, кожи, шерсть и были, наконец, источником двигательной силы. Хлеб для своего роста также нуждался в них: для плуга нужен был тягловый скот, для полей — удобрения. Как прокормить животных? Это важная проблема, одна из самых волнующих в жизни деревни. По берегам рек и ручьев в сырых низинах простирались естественные луга, там косили сено для зимних месяцев, после покоса туда пускали пастись скот. Но не везде имелись луга, и даже деревни, наиболее богатые в этом отношении, не могли довольствоваться только лугами. О недостатке пастбищ ясно свидетельствует их цена, почти всегда более высокая, чем на пашни; этим же объясняется и то рвение, которое проявляли богачи (сеньоры, буржуазные собственники), стремясь овладеть пастбищами. Редкие посевы кормовых растений, кое-где чередовавшиеся на пахотных полях с зерновыми культурами, также были недостаточны для прокорма скота. Фактически существовало лишь два способа, чередуя которые можно было бы прокормить стада: во-первых, предоставить им в качестве пастбищ (и тем самым отказаться от их распашки) некоторые участки леса или целины, где росли тысячи диких растений; во-вторых, в течение более или менее продолжительного времени, от снятия урожая «до посева, пасти скот на самих полях, где он будет питаться соломой и дикорастущими травами. Но оба эти способа в свою очередь выдвигали серьезные проблемы, по правде говоря, скорее юридического,
30
Чаще сеньор требовал, чтобы стада держателей в течение нескольких дней паслись на его полях, оставляя там свой навоз.
Низкая урожайность объясняется также и другими причинами. В течение долгого времени обработка земли была недостаточной. Увеличение числа вспашек на предназначенном для посева поле от двух до трех, а иногда и до четырех было одним из важнейших проявлений технического прогресса, совершившегося в средние века (особенно начиная с XII столетия), по-видимому, благодаря тому же самому увеличению числа рабочих рук, которое сделало возможным крупные распашки целины. Но постоянные затруднений с кормом для скота заставляли использовать слишком малочисленные и, главное, плохо составленные запряжки. В средние века (в некоторых областях вплоть до XVIII и даже до XIX веков) очень часто впрягали в плуг ослов, которые живут малым (пример тому — современные алжирские ослы), но недостаточно сильны для пахоты. Сами орудия также часто были несовершенны. Было бы нелепо пытаться дать цифры среднего урожая, которые были бы применимы ко всем эпохам, вплоть до конца XVIII века, ко всем почвам и ко всем типам ведения хозяйства. Но единодушные свидетельства источников показывают, что в прежней Франции урожай сам-три — сам-шесть не считался несчастьем. При мысли о том, сколько терпеливых наблюдений, технического воображения и чувства общности при отсутствии всякого подлинно научного знания нужно было, чтобы реализовать эту сложную программу освоения природы человеческим трудом (то есть обработки почвы отдельными группами земледельцев с самого зарождения нашей аграрной цивилизации), нельзя не проникнуться восхищением перед поколениями людей, с древнейших времен действовавших в этой сфере, восхищением, подобным тому, которое когда-то, после посещения этнографического музея, вдохновило Видаль де ла Блаша [31] на столь прекрасную страницу. Но наша благодарность упорным праотцам, которые создали хлеб, изобрели пахоту и установили плодотворный союз между пашней, лесом и пастбищем, никоим образом не обязывает нас закрывать глаза на несовершенство их труда, на скудость полей, на то, что они жили под постоянной угрозой голода.
31
Видаль де ла Блаш, Поль (1845–1918) — крупный французский географ, автор работы «Картины географии Франции» и составитель большого географического атласа Франции. — Прим. ред.
II. Типы севооборотов
Обработка земли, повсюду основанная на возделывании хлеба, осуществлялась, тем не менее, в зависимости от районов, на основе различных технических принципов. Чтобы лучше уловить эти контрасты, надо отвлечься от всех побочных производств и сосредоточить внимание на пашне.
Древние земледельцы заметили, что поля при отсутствии интенсивного удобрения нуждаются порой в отдыхе, то есть, чтобы не истощить землю, необходимо не только чередовать культуры, но также в определенное время совершенно прекращать посевы. Этот ныне устаревший принцип был тогда вполне разумен: скудость удобрений, небольшой выбор культур (вследствие неизбежного преобладания злаков), которые могли чередоваться на полях, делали недостаточным для обновления почвы и для предохранения ее от сорняков простое изменение в составе посеянных культур. Применение правила, выработавшегося на основе опыта, допускало различные варианты. Последовательность активных периодов (зачастую различных) и периодов отдыха должна была быть подчинена определенному порядку, более или менее твердому и размеренному. Можно было придумать много типов чередований, иными словами, много типов севооборота, и их действительно выдумали.
Еще в XVIII веке в некоторых районах с бедными почвами, в Арденнах, Вогезах, на гранитных и сланцевых землях запада, практиковалась на всем их протяжении временная запашка. На целине выделялся участок земли. Его расчищали (часто посредством выжигания дерна [32] ), распахивали, засевали; часто его к тому же огораживали изгородью, чтобы защитить от животных. В течение нескольких лет подряд — трех, четырех, вплоть до восьми — с этого участка снимали урожай. Затем, когда падение урожайности обнаруживало истощение почвы, участок снова отдавался во власть диких трав и кустарников. В таком состоянии он находился довольно долго. Нельзя сказать, что в это время он ничего не дает: он перестает быть нивой, но превращается в пастбище. Даже растущий на нем кустарник вовсе не бесполезен: из него делают подстилку, фашины, а из папоротника и колючего дрока — удобрения. Если по истечении известного времени (которое обычно, по меньшей мере, столь же продолжительно, как и период обработки, а зачастую и превосходит последний) считают, что этот участок вновь способен давать урожай, сюда снова привозят плуг, и цикл возобновляется. Эта система сама по себе не была лишена определенной регулярности: выделение участков земли, которые в отличие от других, всегда остававшихся необработанными, предназначались для этой периодической эксплуатации; установление твердой периодичности. Вероятно, местный обычай ограничивал произвол отдельных лиц, но, как правило, не очень строго. Агрономам XVIII столетия деревни с временной запашкой казались не только образцом варварства, но и анархизма: они, как гласят тексты того времени, не имели упорядоченных севооборотов (saisons bien r'egl'ees). При этой системе отсутствовали главные причины, которые в других местах привели к строгому контролю над индивидуальными действиями. Расчищенные на время поля находились друг от друга на известном расстоянии, и их хозяева совершенно не мешали друг другу. Кроме того, так как при этой системе пастбища всегда были обширнее обработанной площади, исчезала забота об установлении равновесия между нивой и пастбищем, которая была доминирующей при регламентации более искусно обрабатываемых земель.
32
Плохие орудия и крайний недостаток удобрений долгое время способствовали широкому применению огня, который быстро очищал землю и оставлял на ней богатую поташом золу; иногда сжигали даже солому; см. А. Еуsselle, Histoire administrative de Beaucair, t. II, 1888, p. 291; R. Brun, La ville de Salon, 1924, p. 309, с 63.
В XVIII веке деревни, применявшие еще полностью этот чрезвычайно примитивный способ обработки земли, были редким исключением. Но можно не сомневаться, что прежде этот способ был распространен гораздо шире. В нем, вероятно, следует видеть один из древних способов (быть может, самый древний), изобретенных человеком для того, чтобы заставить землю родить, не истощая ее, и чтобы сочетать пашню с пастбищем. Мы знаем, что в XVIII веке многие общины, еще применявшие этот способ, решили (или были вынуждены) заменить его упорядоченным севооборотом, который
К тому же зачастую этот переход к более совершенной системе земледелия был лишь частичным. В новую эпоху временная запашка господствовала на всей территории того или иного поселения лишь в порядке исключения, но очень часто она занимала там еще значительную часть земель, существуя параллельно с более упорядоченной обработкой. В Беарне, например, это было правилом: каждая или почти каждая община рядом со своей «равниной» (пахотными землями) имела свои «холмы», покрытые папоротником, низкорослым диким терновником, дикими злаковыми растениями, куда ежегодно приходили крестьяне, чтобы расчистить место для какого-нибудь поля, обреченного затем на быстрое исчезновение. Такая же практика имела место во внутренней Бретани, в Мэне, в Арденнах и Верхних Вогезах, где распашка на короткий срок производилась в значительной степени за счет леса, на плоскогорьях немецкой Лотарингии, в Юре, в Альпах, Пиренеях, в Провансе, на всех высоких землях Центрального массива. В этих областях множество округов имели наряду с регулярно засеваемыми «теплыми землями» (terres chaudes) обширные пространства «холодных земель» (terres froides) (на северо-востоке их называли преимущественно германским словом trieux), по большей части необработанных, но на которых жители то там, то тут проводили недолговечные борозды. Напротив, на равнинах к северу от Луары эти обычаи почти совершенно исчезли. В результате расчисток здесь почти не осталось пустующих земель:- оставшаяся целина была или решительно непригодна для пахоты, или необходима для пастбища, для сбора лесных продуктов, для добывания торфа. Но так было не всегда. Вероятно, именно в эпоху больших расчисток окончательному освоению земли часто предшествовала ее периодическая эксплуатация. В лесу Корбрёз (Corbreuse), зависевшем от Парижского капитула, но на который распространялось королевское охранительное право, сопровождавшееся различными вознаградительными привилегиями и называвшееся gruerie, Людовик VI дозволил деревенским жителям лишь следующую форму сведения леса: «Они могут собирать только два урожая, затем они отправятся в другую часть леса и там также соберут подряд два урожая с расчищенного под пашню места» {35} . Аналогичным образом горец Индокитая и Индонезии передвигает с места на место в лесу или в зарослях кустарника свой «рай» или свой «ладанг» [33] , дающий иногда начало постоянной рисовой плантации.
33
«Рай» в Индокитае и «ладанг» в Индонезии — неорошаемые поля, обработка которых часто носит временный характер (переложное земледелие). — Прим. ред.
С этим непостоянством в обработке земли непрерывный севооборот представляет, по крайней мере с внешней стороны, самый странный контраст. Не следует подразумевать под ним научный севооборот, основанный на чередовании многих видов растений, подобный современному севообороту, почти повсюду занявшему место старых систем, основанных на паре. В деревнях, практиковавших в старину непрерывный севооборот, был такой, порядок: на одном и том же участке земли ежегодно без каких бы то ни было перерывов зерновые следовали за зерновыми; самое большее, на что шли, но без особой регулярности — это чередование озимых и яровых хлебов.
Не является ли это самым удивительным опровержением правила необходимости паров? Как же удавалось получить еще какие-то колосья с этой земли, которая, казалось бы, должна была уже истощиться и стать добычей сорняков? Дело в том, что подобным образом обрабатывали только небольшую часть земли и для этого привилегированного участка предназначали весь навоз. Прилегающие к этому участку земли служили лишь пастбищем, где по мере надобности расчищали на время участки под пашню. Впрочем, мы ясно видим, что, несмотря на большое количество удобрений, урожайность все же была невысокой. Такой порядок, очень распространенный в Великобритании и особенно в Шотландии, был во Франции, по-видимому, исключением. Правда, его следы можно кое-где обнаружить: вокруг Шони [34] , в Пикардии, в некоторых деревнях Эно, в Бретани, в Ангумуа, в Лотарингии {36} . [35] Возможно, прежде он был менее редким. Можно думать, что деревни, отказываясь от временной запашки, прошли порой через эту стадию.
34
Щони — город на реке Уазе, около Лана. — Прим. ред.
35
Область Шони — единственная, для которой существование временной запашки наряду с непрерывным севооборотом не является ни достоверным, ни по крайней мере вероятным. Не идет ли здесь речь о неудачной попытке улучшения? Во всяком случае, в 1770 году непрерывный севооборот не предполагал здесь искусственных лугов; следовательно, нельзя смешивать эту практику с теми порядками, которые появились в связи с агротехническим переворотом.
Относительно урожайности постоянно засеваемой и даже неудобряемой земли (урожайность эта, конечно, низка, но все же существует) см. «The Economic Journal», 1922, p. 27.
Обе главные системы севооборота, которые почти повсюду позволили заменить беспорядочность несистематической обработки земли вполне определенной последовательностью, включали период отдыха — пар. Они отличались друг от друга продолжительностью цикла.
Самым коротким был двухгодичный цикл: после года пашни (обычно с осенним, а иногда и о весенним севом) каждое поле оставалось на год под паром. Разумеется, внутри каждого хозяйства, а следовательно, и на всей территории существовал следующий порядок: приблизительно половина полей в году находилась под обработкой, в то время как другая половина оставалась свободной от посева, затем поля менялись в порядке очереди.
Более сложный цикл — трехполье. Он предполагает более тонкое приспособление растений к питающей их почве. В основе трехполья лежит фактически различие между двумя категориями урожая. В принципе каждое хозяйство и; каждая территория делятся на три части, в общем равнее, но только в общем [36] . Их называют, в зависимости от местности, soles, saisons, cours, cotaisons, royes, coutures, в Бургундии — fins, 'epis, fins de pie. Нет ничего более изменчивого, чем этот сельский словарь. Реальность же, по существу, была едина для всех обширных пространств, но, поскольку группы со своими особыми представлениями и терминами были очень мелки, терминология различалась от района к району и даже от деревни к деревне. Рассмотрим положение после жатвы. Одна из трех частей (soles) должна быть засеяна осенью, она принесет озимый хлеб, называемый также hivernois или bons bl'es: пшеницу, полбу или рожь. Другая часть оставлена под яровые хлеба (gros bl'es, marsage, tr'emois, grains de car^eme [37] ), которые сеют в первые же хорошие дни: ячмень, овес, иногда кормовые культуры, вроде вики, или стручковые — горох или бобы. Третья часть земель остается под паром в течение целого года. На следующую осень она будет засеяна озимыми хлебами. Из двух других частей та, что была под озимыми, пойдет под яровые, а другая, которая была под яровыми, — под пар. Так из года в год возобновляется тройное чередование.
36
Вот несколько взятых наудачу цифр. В Бургундии, в Сен-Сен-л'Эглше (Saint-Seine-1'Eglise) (1736–1737) — 227, 243, 246 журналей; в Романь-су-Мон-Фоконе (Romagne-sous-Mont-Fauсоп), в Кдермонтуа (Clermontois) (1778) — 758, 649, 654 журналя; в Маньи-сюр-Тиле (Magny-sur-Tille), в Бургундии, один крестьянин (J. В. Gevrey) располагал в 1728 году четырьмя-пятью журналями на каждом поле (sole); см. «Arch. C^ote d'Or», E 1163 и 332; «Chantilly», reg. E 33.
Журналь — (journal) — древняя французская мера площади земли, которую один человек мог вспахать в течение дня. — Прим. ред.
37
Hivernois — зимние хлеба; bons bl'es — хорошие хлеба; gros bl'es — грубые хлеба; marsage и tr'emois — яровые хлеба; grains de car^eme — великопостные хлеба. — Прим. ред.