Характерные черты французской аграрной истории
Шрифт:
Состояние документов не позволяет точно определить долю участия в великом деле распашки целины прелатов и монахов, с одной стороны, и светских баронов — с другой. Но можно не сомневаться в том, что духовенству принадлежала первостепенная роль; церковнослужители были более последовательны и обладали более широкими взглядами.
Наконец, у королей, у властителей феодальных княжеств и крупных аббатов имелись и другие соображения, кроме уже рассмотренных, которые также оказывали свое действие. В частности, забота о защите на случай войны: бастиды юга (новые укрепленные города) выполняли на этой спорной территории [23] роль опорных пунктов на англо-французской границе; забота об общественной безопасности: при высокой плотности населения грабителям куда труднее. Многие хартии определенно называют в качестве мотивов основания поселений желание обрушить топор на лес, до тех пор бывший «логовом воров», или желание обеспечить «пилигримам и путешественникам» возможность мирно путешествовать по стране, долгое время опустошавшейся злоумышленниками {27} . В XII веке на всем протяжении дороги от Парижа до Орлеана, являвшейся осью королевского домена (рис. II), Кдпетинга основали много новых населенных пунктов (по тем же соображениям, что и испанские короли, которые осуществили это в XVIII веке на пользовавшейся дурной славой дороге между Мадридом и Севильей {28} ) [24] .
23
Имеются
24
Так как повинности, уплаты которых требовал при Карле VII аббат Сен-Жермен-де-Пре, угрожали обезлюдением деревни Антони (Antony), расположенной на дороге из Парижа в Орлеан, король, чтобы убедить прелата умерить свои требования, указал на опасности, которые повлекло бы за собой опустение населенного пункта на этой дороге. См. D. Anger, Les d'ependances de l'abbaye de Saint-Germain-des-Pr'es, t. II, 1907, p. 275.
Что же дают нам эти наблюдения? Они проливают свет на развитие явления, но не на его отправной момент, ибо в конечном счете для заселения новых деревень нужны были прежде всего люди, а для распахивания целины (при отсутствии значительного технического прогресса, неизвестного, конечно, в XI–XII веках) — новые рабочие руки. Основой этого колоссального скачка в деле освоения земли можно считать только внезапное, резкое увеличение населения. По правде говоря, этим проблема всего лишь отодвигается и при современном состоянии человеческих знаний становится почти неразрешимой. Кто смог до сих пор по-настоящему объяснить хоть одно демографическое колебание? Итак, удовольствуемся констатацией факта. В истории европейской цивилизации вообще и французской в частности нет явления с более значительными последствиями. Между людьми, отныне более приблизившимися друг к другу, общение — материальное и духовное — сделалось более частым и легким, чем оно было раньше, на протяжении всего нашего прошлого. Какой источник обновления для всех видов деятельности! Бедье [25] где-то сказал об этом веке в истории Франции: тогда появились «первый витраж, первый готический свод, первая героическая поэма». Прибавим к этому: возрождение торговли во всей Европе, первые независимые города, а во Франции, кроме того (в ее политическом строе), восстановление монархической власти, сопровождавшееся (еще один симптом упадка сеньориальной анархии) внутренней консолидацией крупных феодальных княжеств. Этот расцвет стал возможен благодаря росту населения. Его подготовители — заступ и нож человека, поднимавшего целину.
25
Бедье, Жозеф (1864–1938) — исследователь средневековой французской поэзии, автор теории о происхождении французского эпоса. — Прим. ред.
III. От крупных средневековых расчисток до агротехнического переворота
Около 1300 года (в одних местах раньше, в других — позже) освоение новых земель замедляется и в конце концов прекращается совершенно, хотя еще оставалось много залежных земель и лесов. Некоторые из них, говоря по правде, были совсем непригодны для земледелий или, во всяком случае, обещали слишком низкий доход, не оправдывавший трудов и расходов, затраченных на их обработку. Но не были освоены и другие земли, которые, по-видимому, допускали выгодное их использование даже при примитивной технике того времени. Почему? Из-за недостатка рабочих рук? Может быть, и так. Людские ресурсы не были неисчерпаемыми, и нам известны попытки основать в разных местах деревни, которые потерпели неудачу из-за недостатка людей. Но вероятнее всего предположение, что распашка целины могла продолжаться лишь до тех пор, пока это позволяли земледельческие возможности, ибо леса и пустоши нельзя бесконечно превращать в пашни. Куда посылали бы пастись скот? Откуда бы брали все продукты, которые человек черпал из леса? В сохранений лесов были особенно заинтересованы высокопоставленные лица: для них лес был источником охотничьих развлечений, кроме того, они рассчитывали получать теперь от лесов гораздо более значительную прибыль, чем раньше (росли города — потребители строительного материала и дров, в деревнях строилось много новых домов, топилось много новых очагов, часто даже под сенью деревьев возникали новые кузницы). С другой стороны, в результате расчисток значительно сократились везде лесные пространства. Уменьшение количества продукта и увеличение спроса на него — классические факторы вздорожания. Поэтому мы не должны удивляться тому, что лес стал отныне считаться очень ценным товаром, а его владельцы стали гораздо больше стремиться к бережному сохранению старого строевого леса и молодой поросли, чем к замене их полями.
По правде говоря, распахивавшие целину люди с самого начала должны были бороться не только с природой. Деревенские жители, привыкшие пасти на целине скот или пользоваться лесными богатствами, защищали свои права. Часто, особенно когда какой-нибудь сеньор (интересы которого совпадали с их интересами или который располагал любого рода лесными привилегиями) поддерживал их сопротивление, приходилось судиться с ними или вознаграждать их за убытки; архивы полны актами этих сделок. Не следует думать, что борьба всегда ограничивалась мирным судебным разбирательством или же, с помощью насилия или без него, всегда заканчивалась в пользу пашни. Следующий случай отнюдь не единичен: около 1200 года некий Фройе в зарослях на правом берегу Сены основал новое поселение, но против этого восстали жители деревень Море (Moret) и Монтеро (Montereau), которые пользовались этим лесом, и оно по приказу парижского капитула было разрушено и так никогда и не отстроилось вновь. В это же время в другом конце страны, в Провансе, жители деревни Си-Фур (Six-Fours) были сильно озабочены тем, чтобы положить конец распашке их пастбищ{29}. Однако вначале необработанные пространства были столь многочисленны, а заинтересованность в расширении пашен столь велика, что плуг в общем брал верх. Затем, когда равновесие было почти достигнуто, широкое движение по освоению земли, уже успевшее изменить аграрный облик Франции, прекратилось.
В течение следующих столетий стоило большого труда сохранить достигнутое. Вторая половина XIV и весь XV век — мы еще вернемся к этому — были для Франции, как и почти для всей Европы (но для Франции в еще большей степени, чем для другой страны), периодом обезлюдения. После того как окончилась Столетняя война и уменьшилась интенсивность чумных эпидемий, перед сеньорами и крестьянами встала задача не создании новых деревень и увеличения земельных владений, а восстановления старых поселений и расчистки их полей, заросших кустарником. Они достигали успеха медленно и иногда не в полном объеме [26] . На всем Востоке — в Бургундии, Лотарингии и, без сомнения, в других районах, пока еще не изученных, — войны XVII века вызвали, в свою очередь, огромные опустошения. Деревни долгое время оставались покинутыми, границы между парцеллами порой исчезали; чтобы навести некоторый порядок в этом хаосе, после окончания бедствий зачастую приходилось производить в опустошенной зоне самое настоящее перераспределение земли, как в наши дни после мировой войны.
26
Крупный кризис XIV и XV веков будет более подробно исследован ниже, в главе IV.
Тем не менее, несмотря на эти смуты, начиная с XVI века распашка целины местами возобновляется (так упорно рвение человека к освоению земли!), но в размерах, несравнимых со средневековыми распашками, кое-где были частично освоены болота или распаханы старые общинные пастбища; в некоторых районах, например в Северной Юре, где после средневековых расчисток оставалось еще много девственной земли, было основано несколько новых поселений [27] . Инициатива очень редко исходила от крестьянских масс, боявшихся распашек, которые наносили ущерб их общинным правам. Эти предприятия были главным образом делом отдельных сеньоров, отдельных крупных собственников полубуржуазного типа, которых все социальные перемены толкали к более полному использованию земли. Осушение болот, предпринятое по всей стране в период правления Генриха IV и Людовика XIII обществом специалистов й предпринимателей (в это дело вложили свои капиталы некоторые крупные торговые дома, главным образом голландские), было одним из самых первых случаев применения капиталистических методов в сельском хозяйстве {30} .
27
В графстве Монбельяр (Montb'eliard) между 1562 и 1690 годами были основаны четыре новые деревни; кроме того, в 1671 и 1704 годах были восстановлены две разрушенные в старину деревни; см. С. D., Les villages ruin'es du comt'e de Montb'eliard, 1847.
Глава II.
АГРАРНАЯ ЖИЗНЬ {31}
I. Основные черты старого земледелия
Вплоть до начала XIX века в сельской жизни старой Франции господствует одно слово, древнее слово нашей страны, наверняка чуждое латыни, вероятнее всего галльское, как и другие термины [«плуг» (charrue), «дорога» (chemin), «паровое поле» (somart или sombre), «ланды» (lande), «арпан» (arpent)], благодаря которым наш сельскохозяйственный словарь красноречиво свидетельствует о древности наших полей, — это слово «хлеб» (bl'e) {32} . Под этим словом не следует понимать только пшеницу, как это принято в современном литературном языке. В средние века и в более позднее время в деревне под этим словом понимали все хлебные злаки вообще — пшеницу, рожь (злоупотребление ею вызывало «антонов огонь»), метейль (смесь пшеницы и ржи), полбу, овес и даже ячмень [28] , безотносительно к тому, давали ли они хороший белый хлеб — удовольствие богачей — или тяжелый черный хлеб из смешанной муки, который ели бедняки. Хлеб в этом смысле занимал большую часть обработанной земли. Не было ни одной деревни, ни одного хозяйства, которые не отводили бы под хлеб лучшие свои поля. Хлеб возделывали даже в тех округах, где природа, казалось бы, препятствовала этому: на суровых альпийских склонах, на беспрерывно орошаемых дождем землях запада и центра, которые плохо впитывали влагу и которые сегодня кажутся нам предназначенными исключительно для пастбищ. «Сельское хозяйство большинства французских провинций, — говорили еще в 1787 году комиссары провинциальной ассамблеи Орлеанэ, — может быть охарактеризовано как огромная фабрика хлеба». Условия жизни долгое время препятствовали всякой рациональной специализации земель. Хлеб был для всех главной пищей, а для неимущих — основой ежедневного питания. Как обеспечить себя драгоценной мукой? Купить? Но это решение предполагает существование экономической системы, основанной на обмене. Обмен же, хотя он, вероятно, никогда не исчезал полностью, в течение долгих веков был редким и затрудненным. Наиболее надежным для сеньора все еще оставалось заставить засеять на своем домене поля, родящие хлеб, а для крестьянина — самому засеять свое держание. А если у сеньора или богатого крестьянина оставались кой-какие излишки зерна, всегда можно было надеяться сбыть их в тех районах, где случился неурожай.
28
Иногда даже горох и бобы, вероятно потому, что их подмешивали к муке для выпечки самого плохого хлеба; см. Gu'erаrd, Cartul'aire de Notre-Dame de Paris, t. II, p. 314, No XIII. Об английском хлебе см. для сравнения W. Ashley, The bread of our forefathers, 1928. В 1277 году каноники маленького капитула Шампо (Charnpeaux), в Бри, считали пребывание в этой деревне мало приятным, так как часто они не могли купить там белого хлеба; см. «Bibl. Nat.», lat. 10942, fol. 40.
Правда, впоследствии, особенно с XVI века, общая организация общества снова стала благоприятной для обмена. Но для того чтобы в стране установилась экономика, основанная на обмене, для этого недостаточно общей обстановки, необходимо также, чтобы у масс возникла психология покупателя и продавца. Первыми к этому приспособились сеньоры и крупные купцы, купившие земли. Обладая более широким кругозором и будучи привычными к управлению делами, они владели также некоторыми капиталами и располагали определенным кредитом. Мелкий производитель, а иногда даже буржуа маленьких городов (они еще во время Революции пекли хлеб из муки, полученной от своих испольщиков) долго оставались верными иллюзиям замкнутого зернового хозяйства.
Это преобладание зерновых придавало сельскому пейзажу гораздо большее однообразие, чем в наши дни, — никаких районов монокультуры, подобно современным огромным виноградникам Нижнего Лангедока или пастбищам долины Ож (Auge) [29] . В лучшем случае, уже издавна — с XIII века во всяком случае — изредка появляются районы, почти полностью отведенные под виноградники. Это объясняется тем, что вино среди прочих продуктов считалось очень ценным товаром, удобным для перевозки и сбыта в тех областях, где оно в силу природных условий или совсем не производилось, или было очень плохого качества. К тому же только земли, расположенные поблизости от большого торгового пути, в особенности водного, могли осмелиться нарушить таким образом традиционные принципы. Не случайно, около 1290 года гавань Коллиур (Collioure) была единственным местом в Руссильоне, где колос был вытеснен виноградной лозой. А Салимбене несколько раньше прекрасно подметил причину, которая позволяла жителям изобилующей вином долины, где расположен Оссер (Auxerre), «не сеять и не жать»: здешняя река «течет в сторону Парижа», где хорошо сбывается вино. Но даже в отношении виноградников сельскохозяйственная специализация развивалась медленно. В Бургундии еще в XVII веке имелось всего лишь одиннадцать общин, где все были виноградарями. В течение долгого времени вино, Как и хлеб, упорно продолжали производить в таких районах, почвенные и особенно климатические условия которых, даже в сравнительно благоприятные для созревания винограда годы, позволяли надеяться лишь на получение плохого вина. В Нормандии и Фландрии от разведения винограда отказались лишь в XVI веке, в долине Соммы — еще позже. Связи между областями были еще очень слабые, а вино благодаря алкоголю и своим вкусовым качествам требовалось везде, а также для культовых целей. Без него не может быть ни мессы (так было до XIII века, когда чаша сделалась привилегией священника), ни причастия для верующих. Христианство, средиземноморская религия, принесло с собой на север виноградную лозу и гроздья, сделав их необходимым элементом своих таинств.
29
Ож — одна из наиболее плодородных областей Нижней Нормандии в долине реки Тук с прекрасными лугами. — Прим. ред.
Зерновые культуры, преобладая почти повсюду, не занимали, однако, всех земель. Рядом с ними существовали и кое-какие дополнительные культуры. Одни из них, например некоторые кормовые растения, особенно вика, а иногда горох и бобы, чередовались с зерновыми на одних и тех же полях. Другие имели на земельных участках свое собственное место: овощи росли в огородах, фруктовые деревья — в садах, конопля — обычно в огороженных конопляниках, виноград выращивали в виноградниках (за исключением Прованса, где виноградные лозы часто возвышались посреди самой нивы). Получив различное распространение в зависимости от природных условий, эти добавочные культуры вносили некоторое разнообразие в облик различных районов. Именно среди них и произошли с течением времени наиболее четкие изменения. В XIII веке во многих областях, например в окрестностях Парижа, развитие суконной промышленности привело к увеличению посевов вайды, заменявшей в те времена индиго. Затем наступила очередь американских растений: маис завоевал некоторые влажные и теплые земли, фасоль заменила бобы. Наконец, в XVI веке гречиха, пришедшая из Малой Азии (быть может, через Испанию) и сначала известная лишь аптекарям, постепенно заменила рожь и метейль на самых скудных пашнях провинции Бресс, Центрального массива и особенно Бретани. Но крупная революция — появление искусственного травосеяния и клубневых растений — могла произойти лишь позднее, в конце XVIII века: для этого нужна была ломка всей старой аграрной экономики.