Харами
Шрифт:
Я повернулся, чтобы указать на «техничку», но она исчезла в тумане с концами. Я махнул рукой в ту сторону, откуда появился, и пояснил:
— Тут рядом, в «техничке», но только за туманом не видно.
— А ладно, найдем. Короче, сиди и жди.
Спихнув с себя груз принятия решения, я вернулся к машине. И вовремя, толстый водила, обладатель развитого обоняния, учуял-таки запах кухни, и набрел прямо на гречневую кашу с мясом.
Когда он об этом сказал, уже уписывая ее за обе щеки, я почувствовал, что не жрал весь день, а все мои
Хорошо, что из дальневосточников пара человек была из тех, кого всегда отправляют на кухню. Не те, кто там постоянно ошивается — из приблатненых, а те, кого посылают что-то достать — «а не то…».
Одного бойца звали Толей Романцевым, а второго — Аликом Алиевым, из русских азербайджанцев. Как он вообще попал в армию, уму непостижимо.
В общем, они взяли котелки и отправились за едой.
Серьёзный и какой-то весь нездоровый Вася вынырнул из тумана с той стороны, откуда я его и не ждал.
— Бери своих воинов, и дуйте за мной. Ты сколько ящиков с минами привез?
Мне стало несколько неловко, хотя особой вины я за собой не чувствовал, и я ответил:
— Всего два — больше не поместилось, честное слово.
Вася понимающе покачал головой:
— Так я и думал. Ну да ладно, на первое время хватит. Давайте, цигель — цигель, айлюлю — время, время, товарищи!
Товарищи уже волокли миномет и оба тяжелых зеленых ящика. Мы все дружно — кто легче, кто тяжелее — потопали за Рацем в туман к невидимой цели.
Летом 94-го я прочитал «Туман» Стивена Кинга. Потом перечитал избранные места. Теперь вот воочию наблюдал такую плотную, непрошибаемую стену тумана. Даже передернуло всего, когда представилось, что там, в глубине неизведанного нас ждут или бесшумные щупальца, или кислотная паутина. Я непроизвольно крепче сжал автомат.
Но ни щупалец, ни ужасных пауков не обнаружилось, а появилась «шишига». Машина из нашей батареи. На секунду меня захлестнула надежда, но тут же растаяла — это была другая машина, не Пятницкого. Мои вещи исчезли где-то вместе с туманом. Вот так, сразу же с неприятностей и началось это харамийское сидение.
Кузов был пуст, похоже, что Вася специально приехал за нами. Я присел на скамью у самого края и мрачно уставился в эту серую муть. Глазу не за что было зацепиться, и до костей пробирала сырость — так отвратительно мне уже давно не было. И главное, самое главное и печальное — исчезла так тщательно сберегаемая мною водка. Исчезла безвозвратно! В тот самый момент, когда наступил час открыть ее и хлебнуть — не для удовольствия, а исключительно ради поддержания жизненных сил — в этот миг я сижу беспомощный, злой и замерзающий. Бессильно ругаюсь матом и шлю проклятия на голову Швецова.
Дорога резко пошла вверх. Настолько резко, что я даже несколько оторопел. Под таким градусом мне ездить еще не приходилось. Так ведь еще и скользко же. Я прекрасно видел, что подъем уже прорезали первые следы шин: они перемешали
Но ничего подобного не происходило, ГАЗ тянул уверенно и ровно, пройденные метры тут же пожирал туман, и я мог только чувствовать ту высоту, на которую мы взбирались, но никак не видеть ее.
Приближение цели обозначилось шумом двигателей, гулом голосов и стуками лопат. Все перекрывали чудно слышимые даже в такой обстановке крики Скруджева — гортанные, матерные и, похоже, не очень эффективные. Все вместе это отдавало какой-то зловещей мистикой. И без того трясясь от холодной сырости, я вообще начал содрогаться. Наступал момент истины: не лишенное некоторых приятностей путешествие закончилось, начиналась боевая работа. А в том состоянии непрекращающегося колотуна, от которого бушлат совершенно не спасал, думать о чем-то еще, кроме как «где бы согреться?» было малость затруднительно.
«Шишига» остановилась, я быстро выскочил наружу, и тут же поскользнулся. Не упал я только благодаря тому, что успел ухватиться за борт левой рукой, так как в правой держал автомат. Причиной моей беды стала обычная грязь. Ее было уже много: ее взмесили машины, солдатские сапоги и какая-то неестественная для меня водянистость воздуха. Ко всем бедам добавилось то, что день кончился, и к непробиваемому туману присоединилась темнота. Пространство прорезали отдельные вспышки фар, свет в кабинах и мелькание фонарей. Вся эта фантасмагория была посвящена одной большой цели мы окапывались.
По нервозной, близкой к массовой истерике обстановке мне показалось, что нападения нужно ждать с минуты на минуту.
Бойцы ни на шаг не отступали от меня. Оно и к лучшему — я обнаружил уже выставленный миномет. Расчет Крикунова пыхтел над оборудованием позиции, на меня они не обратили никакого внимания. Я отсчитал от обнаруженного миномета положенную дистанцию, топнул ногой и позвал сержанта Костенко — это он числился номинальным командиром расчета, который я приволок за собой.
— Здесь ваша огневая позиция. Приступайте!
Сержант открыл рот, и проблеял, что лопат у него нет. Это меня озадачило:
— У вас были лопаты в машине, когда вы сюда из части выезжали?
— Да-а…
— И где они?
— Остались в машине.
— Что?!!
Я обомлел. Нет, меня просто громом поразило. Ладно эти болваны, им до лампочки. Как я-то сам упустил из виду, что шанцевый инструмент надо было забрать. Спешка, блин… Теперь что делать?
— Идите, блин, у водилы спрашивайте. Или у друзей и знакомых, мать вашу! Развернете миномет сначала, а потом начинайте копать… Между прочим, это в ваших личных интересах, — было бы мне тепло, я бы так не орал, но за меня говорил холод. Такого чувства оледенения я не переживал даже в тридцатиградусные морозы на улицах своего поселка городского типа.